— Включая и покушение на президентский кортеж? — спросил Турецкий.

— Вот именно… Представляются кое-кому, там, — Меркулов мотнул головой к потолку, — дымом из одной трубы, понятно?

— Ничего не понятно, — с улыбкой ответил Турецкий. — Я же не из озорства спросил про президента.

— А я тебе и не ответил, потому что сам ничего не знаю. Но, видимо, есть какие-то причины, по которым… Одним словом, господа, достаточно предположений. Силы распределяем следующим образом. Убийством на Бережковской набережной занимается межрайонная прокуратура, что на Кутузовском проспекте. Дело поручается Курбатову с Елагиным. Там ведь не только убийство, там еще и какие-то заморочки, короче, побегать придется, разбирайтесь. А все следственные материалы, я дам указание, вам доставят немедленно. Теперь что касаемо Питера и непонятного покушения. Мы с генеральным прокурором предполагали отправить туда Александра Борисовича, поскольку ему, как говорится, расхлебывать питерскую кашу не впервой. Но… увы. Генеральный, зная, что Александр Борисович со дня на день готов покинуть нас и переместиться в Г ер- манию, предлагает ему совместить приятное, так сказать, с полезным, то бишь необходимым для нас. Другими словами, принять активное участие в расследовании событий, связанных с деятельностью «Нормы».

— Интересные дела! — Турецкий недоуменно развел руками. — У меня, насколько я понимаю, были несколько иные задачи в Евроюсте. Разве уже что-то поменялось?

— Объясняю, — лекторским тоном, почти брюзгливо ответил Меркулов. — Данное дело, коим вам, Александр Борисович, предстоит заняться, имеет самое непосредственное отношение к вашей будущей деятельности в Евроюсте. И Европол, и, соответственно, Евроюст созданы для противодействия преступным группировкам в области международной экономики. И поскольку на долю России, я имею в виду наших, отечественных уголовников, приходится весьма значительный процент в общеевропейской преступной деятельности, шеф Федерального криминального ведомства Германии Гюнтер Траутфеттер —такая вот труднопроизносимая фамилия — попросил в личном разговоре с нашим генеральным прикомандировать с российской стороны именно тебя. Почему — остается пока за кадром. Где ты уже успел с ним пересечься и чем ему понравился, ни генеральный, ни я не в курсе. Вы разве с ним знакомы?

— Первый раз слышу эту труднопроизносимую фамилию… как ты говоришь? Траутфеттер? Нет, не знаю. Впрочем, у подлинной славы всегда найдутся неизвестные поклонники…

Молодые следователи дружно расхохотались, а Турецкий даже не улыбнулся.

— Молчу, нет слов… — на этот раз Меркулов развел руками. — Итак, можешь вылетать. Гюнтер ждет тебя. И последнее. В Питер предложено выехать мне. И с собой я забираю Поремского, поскольку и там придется хорошенько побегать, а я уже не в тех летах. Владимир, надеюсь, с твоей стороны возражений не последует?

— Я готов.

— Отлично, тогда выезжаем сегодня вечером, поэтому заканчивай срочные дела. Все свободны, а вас… Штирлиц, в смысле, Александр Борисович, я попрошу задержаться… — И улыбнулся: — На пару минут…

Ну, прямо тебе — обергруппенфюрер, не меньше! То есть в переводе на российскую табель о рангах генерал- полковник, как Меркулов — в юстиции.

— Саня, — сказал Константин Дмитриевич, когда «молодежь» покинула его кабинет, — я не хочу ничего

тебе предрекать, но чутье мне подсказывает, что в деле этой «Нормы» есть какая-то неизвестная нам подлянка. Я обещал не комментировать фактической стороны, поэтому и не буду, но некоторые мысли — как бы Это сказать? — напрашиваются. И первая: лично мне известно — откуда, совершенно не имеет значения, — что табу на информацию о покушении в Питере наложил лично президент. Не исключаю, что ему не хотелось выглядеть в той ситуации в глазах его американского коллеги не самым лучшим образом. Но тут же возникает другой вопрос: зачем потребовалось, чтобы ты перед вылетом в Германию обязательно посетил президента? Эту информацию передал мне наш с тобой генеральный, и под строжайшим секретом,

— Ничего себе секрет! — ухмыльнулся Турецкий.

— Ты имеешь в виду — где знают двое, знает и свинья? Только ты учти на всякий случай, говорят, что у немцев нет такой поговорки, а ее придумал известный тебе автор Штирлица. Юлиан, я слышал, был талантлив на такие штучки. Поэтому нечаянно не попади впросак… А вот почему все-таки секрет— это серьезный вопрос. Я позволил себе поразмышлять и пришел к следующему. Если в Питере произошла попытка теракта, расследованием которого, естественно, занялась служба безопасности, засекретив, по обычаю, все, что нужно и ненужно, зачем им еще и заместитель генерального прокурора, когда эту чисто формальную работу могли провести и сами питерцы? Ведь так? Но если у кого- то все же просматривается некая связь между событиями в Петербурге, в Германии и в Москве, то напрашивается очень и очень неприятный вывод. Ты понимаешь, о чем я думаю?

— Понимаю, но не произнесу вслух ни единого слова, не выскажу ни одной догадки. Даже и не проси.

— А я и не прошу. У тебя назначено сегодня, к пяти.

Я выеду ночным. Значит, вполне можешь взвалить на свои плечи такую малоприятную миссию, как проводить своего бывшего шефа на Ленинградском вокзале. Да и вообще, в чем дело?! Почему это именно я должен всегда провожать тебя, а? Ну ты и нахал!

— Подумаешь, проводил за десяток лет пару раз, коньячку хлебнул — и все дела! А разговоров-то, разговоров!.. Ладно, уговорил. Поскольку мы с тобой до моего вылета в Германию, скорей всего, так больше и не увидимся.

2

Едва Александр Борисович вошел в свой кабинет, раздался звонок городского телефона.

— Слушаю, Турецкий.

— Здравствуйте, Александр Борисович, —услышал он в ответ негромкий, низкий голос. — Вам передали по поводу приглашения?

— Да, только что.

— К вам подойдет машина…

— У меня есть свой…

— Ровно в шестнадцать, Александр Борисович, — терпеливо продолжил этот почти бас, — к вам подойдет машина марки «ауди», запишите или запомните номер… С федеральным флажком. Она привезет вас, и она же доставит обратно. Средства для записи вам не понадобятся. Всего доброго, до встречи.

— До скорого, — ответил коротким гудкам Турецкий и взглянул на часы: половина третьего. Есть возможность позвонить Славке Грязнову и договориться о встрече на вечер. К тому же он наверняка что-то знал о стрельбе на Бережковской набережной.

Вячеслав Иванович был на службе. С некоторого времени он возглавлял Управление по расследованию особо опасных преступлений Министерства внутренних дел, куда перешел из Главного управления собственной безопасности, и правильно сделал: все-таки он по духу истинный сыщик, а не контрразведчик там какой-нибудь. И уж точно не стукач. А так — как раз по его характеру.

Итак, он услышал о некоторых изменениях в судьбе друга и немедленно откликнулся предложением встретиться, не откладывая. Что и было принято — где-нибудь в районе десяти вечера, чтобы как раз поспеть к ленинградскому поезду, а заодно и поговорить.

Потом Александр Борисович навел порядок в бумагах, заваливших его стол. Часть передал секретарше — для дальнейшего продвижения по инстанции, другие запер в сейф — до своего возвращения, третьи отправил туда, куда им и следовало отправиться, то есть в машинку для уничтожения документов. Расправившись с делами, он взглянул на часы и отправился приводить себя в порядок перед зеркалом в туалете. Вымыл руки, причесался, поправил галстук, смахнул невидимые пылинки со своих генеральских звезд на погонах. И спустился к проходной — ровно в шестнадцать ноль-ноль. Точность— это великое достоинство. Он вышел на Большую Дмитровку, пряча во внутренний карман удостоверение, которое только что по привычке предъявил охраннику у турникета, и сейчас же рядом с ним мягко остановилась большая черная машина с трехцветным федеральным флажком на номере. Турецкий мельком глянул — тот самый, что был сообщен по телефону. Вышедший водитель предупредительно открыл заднюю дверцу, Турецкий сел, и машина поехала.