Потом она узнала: у Виктора Михайловича с Максом стрелка была. Неизвестно, о чем они там между собой договорились, к какому соглашению пришли, но Вампир от нее вроде бы отстал, а то ведь не раз уже слышала от посторонних его угрозы. Тогда же Виктор и приставил к ней своего телохранителя, а тот не отпускал ее одну ни на шаг, просто до смешного доходило… Ну а в Москве стало проще— здесь Макс ее больше не преследовал и не угрожал. Зато, когда переехали, стал отчего-то все чаще хмуриться Виктор. Он своими проблемами с ней обычно не делится, но она-то видит, что у него не все в порядке. Сперва думала: уж не из-за нее ли, но скоро сообразила-таки, что она, в сущности, и для Нестерова тоже нечто вроде забавной .игрушки, правда, на сей раз в руках не испорченного негодяя, стремящегося все неугодное себе поломать, чтоб другим не досталось, а человека, умеющего хотя бы ценить красивые вещи. И все-таки — вещь, а не одушевленная самостоятельная личность… А она разве не догадывалась, на что подписалась?.. Вот и помалкивай в тряпочку, нечего из себя оскорбленную невинность разыгрывать…

Конечно, Виктор ни в какое сравнение не идет с Максом, куда тому до дяди — можно сказать, во многих отношениях! Но пытающейся хотя бы выглядеть свободной Светлане, с ее богемным отношением к своей жизни, все больше не нравилось словно бы наигранное, а не искреннее, не врожденное отношение Виктора ко всему, что его окружало, включая даже личный распорядок дня. Напрашивалось невольное сравнение: будто в тюрьме, где каждый шаг регламентируется законом либо местным начальством. Поначалу сравнение показалось нелепым, слишком надуманным, но потом она вспомнила, что рассказывал ей Макс о своем дяде, и Светлана невольно задумалась. И прежде всего над своим будущим. Не вечно же ей «утешать» бывших уголовников, тем более что ни ей, ни уж, конечно, им не дано в точности предугадать даже не самое отдаленное собственное будущее. Естественно, что на фоне таких «крамольных», в сущности своей, мыслей Светлана раздражалась все чаще и чаще — и по поводу, и порой без всякого повода. Портила настроение себе, Виктору, что в конечном счете обратно на ее же голову и сваливалось, усугубляя капризы и доводя их едва ли не до конфликтов. Она понимала, что однажды Нестеров может вдруг плюнуть на все ее капризы, выгонит к чертовой матери — и хана тогда и Большому театру, и благополучию, и многому другому, что давно стало привычным в жизни. Понимать-то умом понимала, а все равно будто кто-то ее подталкивал под локоток, провоцировал… Характер, что ли, такой сволочной? Вроде нет. Тогда отчего же? Это ведь большое везение, что Виктор чаще всего относится к ее капризам именно как к капризам, и не более. Нет, надо, конечно, иметь совесть…

Вот так Светлана в какой-то уже бессчетный раз решила для себя, но тут же едва не взорвалась. Ну почему, черт его задери, нужно обязательно именно с утра, именно в воскресенье и именно ехать в проклятую, надоевшую хуже горькой редьки эту «Славянскую»?! Неужели в столице нет более подходящих мест для обязательного десятичасового завтрака?! Что там, медом ему намазано?! Ну если ты хочешь обязательно куда-то ехать, где-то «производить впечатление», то почему это необходимо делать исключительно в «Славянской»? Где каждый второй посетитель — в любое время дня или ночи — откровенный бандит, достаточно взглянуть на их морды, в их глаза, не говоря уж про их «прикид».

Виктор Михайлович, душевный настрой которого, по всей вероятности, был ничуть не лучше, чем у его дамы, будто разгадал ее мысли. Повернулся к ней, посмотрел с легкой усмешкой и сказал:

— Я в принципе не настаиваю сейчас, чтобы ты там торчала со мной… Просто хочу тебе напомнить, — тон его стал жестче, — что завтрак для меня еще и работа. По правде говоря, чаще получается именно так. А если тебе скучно, я не настаиваю. Дима высадит нас с Олегом, а тебя отвезет туда, куда ты скажешь. Но он будет с тобой. И когда я освобожусь и позвоню, вы подъедете за нами. Устраивает такой вариант?

Она молчала, раздумывая. И это вызвало его раздражение:

— Ты можешь ответить по-человечески?! Без вечных своих фокусов… мать их…

— А ты можешь не кричать на меня?! — взорвалась, в свою очередь, Светлана. — И оставь, пожалуйста, свою матерщину для тех, на кого распространяется твоя власть! А я тебе — не игрушка! И не прислуга, чтобы мною помыкать!

— Дурь собачья… — пробормотал он, остывая. — Кто тобой помыкает?.. Вон шнуровка порвалась, — он ткнул пальцем в загорелую до бронзового цвета икру ее роскошной ноги, закинутой на другую ногу. — И что у тебя за манера такая —ляжки выше головы задирать? Ты не в театре у себя. И зрителей здесь нет! Сядь нормально, не дразни ребят…

— Да не дразню я никого, — огрызнулась Светлана. Но вольготно закинутую действительно выше головы ногу опустила и, согнувшись, сперва раскрутила, а затем, связав оборванные кончики, начала заново затягивать шнуровку золотистой, сшитой по греческому образцу сандалии. — А что у тебя хоть за дело-то? Надолго? Может, мне и нет смысла куда-то ехать, а, Витя?

По ее мягкому тону он понял, что она пошла на примирение. И сам расслабился.

— Понимаешь ли, какая беда… Не помню, говорил тебе, нет? Буквально днями Герхарда замочили какие- то суки… В Дюссельдорфе…

— Это твой банкир? — Светлана искоса, не поднимая головы, взглянула на него. — Ты говорил. Кого-то подозреваешь?

:— Подозреваю — не то слово. Я почти уверен. Почти… И велел проверить. Если только подтвердится… Словом, сейчас у меня стрелка с председателем совета директоров НКБ, он вчера прилетел. Надо срочно перетереть… Я уж думал было лететь к немчикам, а тут он сам объявился.

— Ты ж и меня хотел с собой взять! Или уже забыл?

— Я вообще ничего в жизни не забываю, уж тебе-то пора бы это знать. Ничего, не теперь, так позже слетаем. У меня там все равно свой интерес имеется, ну а ты отдохнешь, что ли… на альпийском курорте. Как раз к новому твоему московскому сезону. Есть одно классное местечко, Гармиш-Партенкирхен называется. Я бывал. Мне нравится… Даже виллу одну себе присмотрел. Вот, может, заодно и это перетрем.

— Да что у тебя одни бесконечные терки! Ты что, и с этим немцем на бандитском языке разговариваешь? Или как там у вас положено? Ботаешь?

— С чего ты взяла? По фене уже никто в бизнесе не ботает! Ха! Небось Макс научил, да? С него станется… Ух, е-о-о!

От резкого, непредвиденного торможения Нестерова швырнуло лицом на спинку переднего кресла. Светлана тоже едва удержалась, чтобы не упасть на пол салона, но головой ударилась довольно-таки больно.

— Ты чего?! — заорал Нестеров на водителя. — Дрова везешь?!

— Да светофор, мать его! — Олег выругался и обернулся к хозяину. — Я ж велел вам пристегиваться! Ну, Виктор Михалыч! Ну, е-мое!

— При чем здесь твой светофор?! — продолжал кричать Нестеров, обеими ладонями растирая ушибленное лицо — показалось, будто на какой-то миг он даже ослеп.

— Он же всегда тут зеленый! — выкрикнул водитель Дима — бывший спецназовец. И вдруг завопил истошным голосом: — Ложись!!!

Но его крик остановил — или оборвал — громкий треск автоматных очередей, от которых в одно мгновение осыпались затемненные стекла джипа и залязгала красная металлическая обшивка, превращаемая в решето.

Светлана, в буквальном смысле уткнувшаяся носом в пол салона, почувствовала, как в ее спину воткнулись сотни колючек, затем ее остро обожгло, и следом сверху обрушилась совершенно уже неимоверная тяжесть, согнула ее, сплющила, сдавив тело девушки пополам, несколько раз дернулась и затихла. А Светлана, не в силах и рта открыть, чтобы набрать хотя бы воздуха в стиснутую грудь, ощутила, как на ее обнаженную спину, опаленную сильной болью, полилось что-то мокрое и горячее, стекая на пол по согнутым плечам и шее. И Светлана потеряла сознание…

Глава вторая

ЗА НОВЫМ НАЗНАЧЕНИЕМ

1

— Александр Борисович…

— Внимательно вас слушаю, Константин Дмитриевич, — перебил позвонившего Турецкий. — Костя, если ты способен подождать ровно десять минут, я припаду к твоим стопам, и мы решим все насущные вопросы, которые с раннего утра мучают твою прокурорскую душу. Подождешь?