«Колбин явил собой в Казахстане пик перестроечного авантюризма и всенародного обмана. Политбюро, Горбачев покрывали своего ставленника, как видного мастера политических интриг, вместо немедленного отзыва. По сути дела, посадив «чужака» на трон, в масштабах партии ее недальновидными авторитетами совершен партийный криминал, прикрываемый для пущей важности «перестройкой», получившей глубокую трещину в декабре 1986 года. Именно эту «дыру» заделать Горбачев исхитрялся, и потому изощренные московские умы придумали «кунаевщину» (как и «рашидовщину». — Ф. Р.), дабы свалить на нее весь хлам и сор, что накопился за много лет в казахстанском доме залежалого «кадрового» мусора, от которого Кунаев в свое время избавиться не успел, и на этом мрачном фоне преподнести Кунаева.
Творцы перестройки во главе с Горбачевым с первых шагов втоптали ее в грязь «колбинским экспериментом». Грубо, бестактно, кровью и дубинками, попирая в зародыше демократию, гласность, принципы новой кадровой политики и обновления КПСС. На виду у коммунистов и беспартийных всего Союза, вопреки здравому смыслу, новому мышлению и высоким целям строительства обновленного Советского государства, предатели-перестройщики уже тогда замышляли реставрацию капитализма, не считаясь с мнением народа, на всенародном референдуме сказавшего твердое «да» своей Великой Родине — СССР…
Перестройка Горбачевым и его компанией для того и была выдумана, чтобы, прикрываясь ею, якобы реформируя демократию, гласность, государство и саму партию, фактически ослабить все эти политические атрибуты, свести на нет основы социализма и расчистить дорогу рыночной экономике, монетаристской политике, начать широкую капитализацию СССР, расчленив этой идеей сознание советских людей…»
Тем временем в январе 1987 года, на очередном Пленуме ЦК КПСС, Горбачев запустил в действие новый механизм своей деструктивной политики — так называемую «гласность». И не было бы в ней ничего страшного (в широком освещении разных сторон жизни общества страна остро нуждалась), если бы она не была «одноглазой» (то есть смотрела на жизнь общества в основном с либеральной точки зрения). Дело в том, что к тому моменту, благодаря стараниям А. Яковлева, большая часть средств массовой информации страны находилась в руках тех самых «либералов», которые ставили целью не усовершенствовать систему социализма, а похоронить ее. Поэтому вся горбачевская «гласность» превратилась в огульное охаивание и оплевывание советской истории. И особенно доставалось временам правления Сталина, что было отнюдь не случайно. Как верно отмечает политолог С. Кургинян:
«Бренд под названием «сталинщина» был специально придуман для того, чтобы не допустить ускорения. Мобилизовать систему нельзя без элементов правильного, гибкого авторитаризма. Отнюдь не какого попало, а именно нужного. Потому что есть и такой авторитаризм, который несовместим с развитием и даже уничтожает все его предпосылки. Но если сходу сказать, что любые элементы гибкого авторитаризма, соединенные с развитием, это мерзость, рецидивы сталинизма, — оказывается, что система немобилизуема…»
Так что Горбачев и Кº прекрасно знали, что они делали: их задачей было не мобилизовать систему, не реформировать ее, а именно угробить. И краеугольном камнем в их политике было разрушение многонациональной дружбы советского народа. На это указывал еще первый шеф ЦРУ Ален Даллес в начале 1950-х, так что его тезисы здорово пригодились горбачевцам спустя тридцать лет. И та массированная кампания в советских СМИ по поводу, так называемого, «узбекского дела» (это обозначение стало всесоюзным брендом в советской печати именно в 1987 году) была далеко не случайной: с ее помощью советских людей невольно приучали к мысли, что весь узбекский народ — вор и захребетник, сидящий на шее у «старшего брата», у России. В итоге в 1987–1989 годах в советских СМИ было опубликовано более четырех сотен (!) статей, где разоблачалась «узбекская мафия». Не «грузинская», «армянская» или «молдавская», а именно «узбекская».
В авангарде этого процесса шли самые раскрученные либеральные издания (раскручивал их все тот же А. Яковлев, который лично следил за тем, чтобы тиражи у этих изданий были запредельными: 60 миллионов против… 1,5 миллионов «державных») вроде журналов «Огонек», «Советский экран», «Искусство кино», «Смена»; газет «Правда», «Аргументы и факты», «Московские новости», «Комсомольская правда», «Собеседник», «Известия», «Советская культура», «Литературная газета», «Социалистическая индустрия», «Красная звезда», «Московский комсомолец» и т. д., во главе которых были посажены яковлевские креатуры. Название статей были соответствующие: «Кобры над золотом» и «Кобры теряют жало» («Правда»), «Под сенью «отца нации» («Огонек»), «Мы столкнулись с мафией» («Московские новости»), «Награбленное» («Собеседник»), «Этажи коррупции» («Литературная газета»), «Коррупция» («Известия»), «Обвиняются во взятках» («Социалистическая индустрия»), «Миллионы на «черный день» («Московский комсомолец»), «Следствие не закончено…» («Комсомольская правда») и т. д.
Эти публикации намеренно создавали у миллионов советских граждан впечатление повальной коррупции в Узбекистане практически на всех этажах власти, а также приучали тех же граждан к тому, что узбеки на протяжении долгого времени обворовывали страну, приписывая миллионы тонн хлопка и получая за это миллиарды рублей. Между тем приписки эти на самом деле были, но их цифры были в разы меньше тех, о которых писала союзная пресса. Здесь по сути была та же ситуация, что и с числом репрессированных людей в сталинские годы. В горбачевскую перестройку либералы жонглировали этими цифрами как бог на душу положит, в результате чего «вилка» в расхождениях была поистине фантастической: от 30 до 100 миллионов человек. То же самое можно сказать и о цифрах хлопковых приписок в Узбекистане — они явно брались с потолка. Как говорится, одним миллионом больше, одним меньше — какая разница. Вот лишь один пример.
В узбекском журнале «Звезда Востока» (№ 3 за 1988 год) С. Усманов писал, что в период с 1978 по 1983 год было приписано 4,5 миллиона тонн хлопка, а уже в № 12 за тот же год прокурорский работник О. Гайданов называет другую цифру — 3,7 миллиона (расхождение в 800 тысяч!). У Усманова выручка от приписанного хлопка составила 2,8 миллиарда рублей, а у Гайданова — 3 миллиарда (разница в 200 миллионов). А вот в армянской газете «Коммунист» (сентябрь 1988) один из членов следственной группы Гдляна — Иванова Альберт Карташян ничтоже сумняшеся утверждал, что в Узбекистане «за последние 3–4 года различными способами было похищено у государства более 4 миллиардов рублей». Как видим, цифры в устах разных людей существенно разнились.
Читатель может возразить: дескать, какая разница? В том-то и дело, что большая, поскольку речь идет во-первых, о миллиардах (!) рублей, во-вторых — о доверии к названным цифрам. Ведь во всех подобных публикациях читателям предлагалось верить на слово их авторам, поскольку источники, откуда брались цифры приписок, не назывались. Повторюсь, все это было похоже на манипуляцию с числом жертв сталинских репрессий: мол, написал А. Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГ», что их было 60 миллионов — значит, надо верить. А то, что Солженицын был лицом заинтересованным (сам сидел в лагере и люто ненавидел советскую власть) в расчет не бралось. Таким же образом обстояло дело и с цифрами хлопковых приписок: на свет их вытаскивали люди, заинтересованные в том, чтобы представить Узбекистан «всесоюзным центром коррупции». Не Грузию, которая тысячами тонн гнала в советские республики псевдочай или фальшивое вино (а это тоже миллионы рублей взяток и приписок), не Украину, которая манипулировала цифрами выращенного зерна, а именно Узбекистан.
Разоблачительные статьи об «узбекской мафии» сделали сногсшибательное паблисити двум старшим следователям Генеральной Прокуратуры СССР Тельману Гдляну и Николаю Иванову. Если к тому «девятому валу» статей с их участием приплюсовать еще их выступления по радио и мелькание на телеэкранах (опять же в либерал-перестроечных передачах типа «Взгляда» или «Пятого колеса»), то читателю станет понятно, какая степень популярности была у этих людей в то время. И слава эта была отнюдь не случайной: она специально раскручивалась «кремлевскими глобалистами», поскольку Гдлян и Иванов были не только наиболее талантливыми служителями советской Фемиды, но главное — наиболее беспринципными и тщеславными среди них. Их более чем кого-либо из их коллег одолевала неумеренная жажда стать знаменитыми, прославиться на всю страну.