– Если есть средства, поезжайте в Мюнстер, в Хайфу. Это даже лучше. Клиники специализируются исключительно на лечении острых и хронических лейкозов. Обе применяют новейшие разработки, в частности, методику профессора Хельцера.

– Я хотел бы, чтобы жена немного окрепла после родов.

– Поверьте моему врачебному опыту: тянуть вам нельзя. Если это острый лейкоз, то для него применим закон опухолевой прогрессии. Степень злокачественности опухолевых клеток с течением времени возрастает. При установленном диагнозе лечение следует начинать немедленно.

– Химиотерапия?

Врач вздохнул, беспомощно развел руками.

– Это очень тяжело, но иного пути пока не существует. Немедленная цитостатическая химиотерапия. Любые полумеры просто недопустимы!

– Марэн Михайлович, если это все же острый лейкоз, какие результаты лечения бывают?

– Современные программы лечения лимфобластного лейкоза позволяют получить полные ремиссии примерно в восьмидесяти процентах случаев. Но длительность…

– Простите, – перебил врача Обнаров, – я не понимаю. «Полные ремиссии» – это что?

– Ремиссия – это стойкое улучшение состояния больного, когда нормализуются показатели анализов крови и костного мозга. Например, в пунктате костного мозга обнаруживается не более пяти процентов бластов. Бласты, или бластные клетки – это незрелые опухолевые клетки злокачественных новообразований системы крови.

– Понятно. И что длительность?

– Длительность непрерывных ремиссий различна. У половины больных она составляет пять лет и выше, у другой половины терапия оказывается неэффективной и имеют место рецидивы. В последнем случае средняя продолжительность жизни больных составляет шесть месяцев. Основными причинами смерти являются инфекционные осложнения, выраженный геморрагический синдром, нейролейкемия…

От неожиданного прикосновения к плечу Обнаров вздрогнул. Рядом стояла медсестра, та самая, которая выручила его нашатырем.

– Константин Сергеевич, не мытарьте себя. Она же до утра спать будет. Поезжайте отдыхать. Я присмотрю за вашей женой.

– Конечно… Конечно… – кивнул он. – Спасибо.

По узеньким ночным улочкам Обнаров поехал в сторону МКАД. Внезапно, после налетевшего мощного порыва ветра, ночь исчезла, растворилась, словно ее и не было совсем, мир утонул в синем электрическом свете. Тут же в небесах что-то раскатисто грохнуло, понеслось, покатилось, небеса затрещали по швам, раздираемые зарядами ослепительных молний, и началась гроза.

Гроза была под стать настроению. Он вспомнил утренний разговор с Сабуровым

– Николай Алексеевич, я хотел бы оставить сына на неделю в вашей клинике, пока жена пройдет обследование в Хайфе. Это возможно?

– Возможно, Константин Сергеевич. У нас есть все условия. Когда вы успели порешать с Хайфой?

– Спасибо вашему Марэну Михайловичу. У него там сокурсник работает. Созвонились. Когда будет готово дополнительное соглашение к договору, дайте знать. Оплату я внесу уже сегодня…

«Как же все рушится, едва начавшись! Все мечты, все планы… Как хрупко все, зыбко, непрочно… Думал, сына с женой послезавтра домой привезу, обцелую, обласкаю, обнянчу… Буду самым счастливым мужем и отцом… Черта с два!» – Обнаров глянул в зеркало заднего вида, резко затормозил, пропуская подрезавшую его у выхода на МКАД «девятку». Невольно вырвалось:

– Жизнь запасная в багажнике?!

Сделав правый поворот, он свернул на МКАД и погнал на восток. Память не отставала.

– …Знаешь, Костя, о чем я мечтаю? – он отчетливо помнил ее лукавую улыбку.

– О чем?

– Я мечтаю, чтобы прошло много-много лет, я стала старенькой-старенькой, и чтобы мы с тобой опять сидели вот так, как сейчас, на этом нашем «необитаемом острове», пили коньяк, и был бы такой же сногсшибательный закат, а рядом с нами были бы наши правнуки и правнучки, наши внуки и внучки, наши дети. Ты обнимал бы меня, как сейчас, с любовью, бережно, и я была бы самой-самой-самой счастливой! Как тебе?

– Здорово! Будем воплощать…

Он тяжело вздохнул. Ветер бросил в лобовое стекло пригоршню крупных дождевых капель. Точно слезы, они покатились вниз по лобовому стеклу.

«…Длительность непрерывных ремиссий различна. У половины больных она составляет пять лет…»

Вспомнив слова врача, Обнаров усмехнулся – грустно, зло.

«Пять лет? Щедро! Потом опять мучение, ад химиотерапии? И сколько раз удастся попасть в эти восемьдесят процентов счастливчиков, которым Господь отпустил еще один раз по пять? – он потер лицо ладонью, точно намереваясь таким образом избавиться от невеселых мыслей. – Всю жизнь как под дамокловым мечом. Милая моя, нежная моя, родная моя девочка, за что же тебе такое наказание…»

«…У другой половины терапия оказывается неэффективной. В последнем случае средняя продолжительность жизни больных составляет шесть месяцев…» – отчетливо звучал голос врача.

«…С раком крови, Костя, долго не живут. Моя бабушка от него в шесть месяцев сгорела…» – ее голос звучал столь реально, точно Тая говорила это здесь и сейчас. Он инстинктивно обернулся, глянул на пустое пассажирское сиденье.В небесах опять жестко громыхнуло, понеслись друг за дружкой молнии, и грянул дождь, щедрый, плотный, закружившийся в залихватской пляске с дикими порывами ветра. Ливень барабанил в лобовое стекло, по машине, по дороге, по нервам.

«Шесть месяцев… Шесть месяцев… Шесть… Только шесть… Только… Черт!» – он врезал руками по рулевому колесу.

Словно от такой вольности, машина прерывисто кашлянула движком, потом еще, и еще, потом движок сдох – совсем. Обнаров посмотрел на топливный датчик. Бензин был на нуле. В спешке, переживаниях он просто забыл заправить машину. Пока сохранялась инерция движения, он включил «аварийку» и ушел в правый ряд. Автомобиль замер на Бесединском мосту над Москвой-рекой.

Ливень хлестал по лобовому стеклу, удаляя любой намек на его прозрачность. Ливень бесился, бился в боковые стекла. Ливень неистовствовал, подгоняемый ветром.

«Шесть месяцев и пять лет… Что же ты делаешь, Господи! Как же ты мог?! За что? За что именно ей, родившей сына, любимой, доброй, ласковой, ребенком потерявшей мать и отца, похоронившей последнего родного человека – любимую бабушку, настрадавшейся в детдоме вдоволь? В чем ее грех? За что именно ей, почему не мне?!»

Обнаров распахнул дверцу и шагнул под дождь.

– Ответь мне! – выкрикнул он и врезал кулаком по парапету моста. – Ответь мне!!! – в истерике выкрикнул он и погрозил кулаком небу.

Небо молчало, оно плакало. Плакало виновато, неистово. Слезы Неба струились по его обращенному вверх лицу, и мешались с его скупыми мужскими слезами. С тех пор, как Моисей получил от Господа заповеди на горе Синай, Небо никогда не вступало в диалог с человеком. Небо считало, что у человека есть все для того, чтобы он был счастлив.

Глава 4. В горе и в радости

Почерк врача был разборчивым и аккуратным. Строчки ложились строго параллельно друг другу, уходя правым краем чуть-чуть вверх. Михайлович Анатолий Борисович, врач с почти сорокалетним стажем, внимательно изучив выписной эпикриз и результаты обследования, писал в истории болезни Таисии Ковалевой:

«На основании выписного эпикриза клиники «Мать и дитя» (Россия, г. Москва) известно: 20 июля 2005 года в результате ДТП находившаяся на девятом месяце беременности больная получила сотрясение головного мозга легкой степени, мелкие ушибы мягких тканей и ссадины волосистой части головы. Начались роды. Роды срочные. Сделано кесарево сечение. Послеоперационный период протекал гладко, без осложнений. При выписке 27 июля 2005 года по гинекологии состояние удовлетворительное; выставлен диагноз: анемия; острый лейкоз (под вопросом). Грудное вскармливание запрещено.

28 июля 2005 года больная поступила в клинику для обследования и консультации. Обследование проведено по типовой программе с 28 по 30 июля 2005 года.

Объективно: жалобы на слабость, плохой аппетит, потливость, недомогание, повышение температуры неправильного типа (при осмотре 37,4), боли в суставах, боли в ногах по ночам, появление обширных синяков после незначительных травм и трения одеждой, нестабильность артериального давления (при осмотре 130/80).