Молю, на мой воздействуй слух, Чтобы в любое время суток Он к слову мудреца был чуток, А к слову дурака был глух.

Но ты, китайская игла, Едва ли ту залечишь рану, Которую, скрывать не стану, Одна из женщин нанесла.

И если слабую строфу Я напишу, придай ей силу, Чтоб не сошла строфа в могилу И я был славен, как Ду Фу.

Когда могла бы, как людей, Ты исцелять еще и страны, В Пекине и в Москве бы раны Зарубцевались бы скорей.

Тысячелетняя пчела, Как от семи недобрых духов, Избавь ты от семи недугов Меня, китайская игла.

ОСТРОВ ЖЕНЩИН

*

Омар Хайям, Зачем ронял свой стих Ты на поля Научных книг своих?

«Наука – вдох, Стихи же – выдох мой. Наука – пояс Вкруг красы земной.

Поэзия – На поясе кинжал, Который никому Не угрожал…

Я алгебру, как с пищею поднос, От сердца человечеству поднес. Стихи ж на нем – как чаши по краям С густым вином, – ответствовал Хайям.

Наука – поле, что пашу я, знай… Стихи же – пашни той зеленый край, Где я порой мечтаю и пою, Где обнимаю милую мою.

Наука – мысль моя и бытие, Наука – все наследие мое. Стихи же – обещание мое, Надгробье, завещание мое…

Они – как травы, Что у нас растут, Что жены в суп Для запаха кладут.

Они – как факел У меня в руке, Как родинка У милой на щеке…»

ЕСТЬ КОМНАТА У НАС

Есть комната у нас. Туда войти Никто на свете, кроме нас, не смеет. Есть место для ключа… Его найти Никто другой на свете не сумеет.

Давай откроем, обойдя весь свет, Родную дверь и тихо скажем: «Здравствуй…» Давай с тобою из дорог и лет Соткем ковер и отдохнем от странствий.

Забудемся… О, как здесь сладок сон! День, ночь ли на дворе – и знать не надо! Как сладок сон… О нет, тревожен он: Что там в горах – дожди ли, снегопады?..

Есть комната у нас с тобой… Войти Туда никто, помимо нас, не смеет. Есть место для ключа… Его найти Никто другой на свете не сумеет.

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

Старые друзья… Когда Я кого-нибудь встречаю, То, печалясь, отмечаю: Разбрелись все – кто куда.

Что случилось – не пойму: Только вижу, что иные – Не хромые, не больные – Провалились, как во тьму.

Старые друзья на миг Потеряли чувство меры: Увела одних карьера, Жены увели других.

Изменились их черты. Но поверю я едва ли, Что вдруг пленниками стали Сплетен, лжи и клеветы.

Старые друзья, ужель, Не оставив и надежды, Изменила вас одежда, Заменившая шинель?

Помните, в годах иных, Как судьба с судьбой сплеталась? Может, все тепло осталось В тех окопах ледяных?

Старые друзья мои, А карьера, как и слава, Переменчива, лукава, Братской не в пример любви.

Коль от жен покоя нет – Как друзья, мол, надоели! – Покажите им шинели Тех солдатских давних лет.

Дорогие, всякий раз Грудь мою сжигает пламя, Если нет их рядом с нами, Тех – живых – забывших нас.

Мне порою снятся сны, Я от боли просыпаюсь – Будто отсекли мне палец… …А пришли ль они с войны?..

О ВОЛКАХ

Дал один хитрец в горах совет: Чтоб не потерялся волчий след – Всех волков, дабы их путь узнать, Нужно на все лапы подковать…

Что ж… Но на планете нашей все же Многие края, без лишних слов, На загоны стали бы похожи Обнаглевших волчьих табунов.

И другой мудрец изрек тогда: Надо, чтобы слышать их всегда, Вешать на их шеи бубенцы – Пусть тот звон летит во все концы…

Что ж… Но только хорошо известно, Что на всей земле, в конце концов, Не осталось бы, наверно, места Без трезвона волчьих бубенцов.

Третий умник молвил в тот же миг: Чтобы отовсюду видеть их, Надо вешать – это помогло б! – Лампу волку каждому на лоб…

Но тогда и темной зимней ночью Все, что прячем от недобрых глаз, Не укроется от пасти волчьей, Сразу же отнимется у нас…

Что ж, давать советы все вольны! Только им не внемлют чабаны… Знают лишь они, какая кара Ждет волков, напавших на отару.

БЕЛЫЕ ПОСОХИ

В Японии слепые ходят с белыми посохами

Я сам ослеп мгновенно, в черный час: Свет солнечный вдруг отняли у глаз. И отняли у глаз звезду ночную И искрометную струю речную.

И взяли красоту моей любимой – Вдруг скрылся лик ее неповторимый… Не вижу губ я – цвета вишни спелой… Я слеп… Теперь дадут мне посох белый…

Все отнято – зеленое сиянье Листвы и белый снег на Фудзияме. Навеки, навсегда погасли взоры, Вдруг замутились глаз моих озера.

Глаза мои в слезах, Как травы в росах… Взамен мне протянули Белый посох…

Чтоб я был виден, Чтобы знать по стуку: Идет слепой – Скорей подайте руку!

Идет слепой – зови его к порогу… Освободи и уступи дорогу – На поворотах, спусках и откосах… Идет слепой – он держит белый посох…

Мир для меня теперь – подобье склепа: Сырые своды закрывают небо, Не знают света белого веками… Стучит мой посох в мокрый гулкий камень.

Стучит он в разума глухие двери И в окна душ, в добро, как прежде, веря… Стучит в ворота кладбища, где совесть Земная спит, среди надежд покоясь…

Идет слепой – окончится ли мука?.. Идет слепой – скорей подайте руку! Дорогу дайте – и глаза отдайте И в пламя, в пламя посохи кидайте!..

ГОД ЖЕНЩИН

Этот год твоим объявлен годом, Милая! – я потерял покой… Год Земли… Год Солнца с небосводом… Может ли существовать такой?

Олененок при моем вопросе С водопоя в страхе ускакал… Птица, что гнездилась на утесе, Вдруг взвилась и скрылась в складках скал…

Этот год твоим объявлен годом… Я не знаю – может ли так быть?.. Слух ли пущен хитрецам в угоду, Чтобы чью-то чуткость усыпить?

Чье-то тут коварство… Может, это Зерна у расставленных силков? Может быть, охотничьи приметы? Может быть, приманка рыбаков?

Год особый… Но на годы разве Делят милосердье и мечту? Как делить твое многообразье – Гордость, гнев, любовь и красоту?

Специальный год какой-то моды – На одежду… Но не на слезу! Могут ли быть избранные годы Для снегов вверху, цветов внизу?

У меня не то что года – даже Часа нет н е т в о е г о, скажу… Наша жизнь – вся безраздельно наша: Кто ж посмел ввести в нее межу?

Песнь моя!.. Но есть ли год особый Песни, что душа всю жизнь поет О тебе?.. Любимая, попробуй Ты перетерпеть и этот год…

*

Я слышал: где-то существует племя – Из свиста состоит язык его. Тебе дивясь, свищу почти все время… Быть может, я из племени того?

Я слышал: существуют люди где-то, Что так и бессловесны до сих пор. Не в слове ищут света и ответа, Ведут глазами молча разговор.

И я глазами говорю с тобою И на рассвете и к исходу дня. А ты идешь одна или с толпою, Не посмотрев ни разу на меня.

О СЕМИ ДНЯХ НЕДЕЛИ

Горд понедельник: нет главнее дня – Царю над всем я, что ни говори. Жизнь в мире начинается с меня – Недели все и все календари…

Пришел на смену вторник, сел на трон – И заявил: так повелось в веках, Что судьбы всех времен и всех племен Я, как кинжал, держу в своих руках…

Потом, зарею всплыв из тишины, – Эй, просыпайтесь! – крикнула среда, – Вон спину показали хвастуны! Я завожу часы судьбы всегда…

Пришел четверг. И пятница за ним. Потом суббота, воскресенье вслед. И каждый мнил, что он неоспорим, Один он в мире – и огонь и свет!..

Один он – тамада, и все дела! Он людям чашу жизни подает, Один он бьет во все колокола, Один он в барабаны мира бьет.

Семь дней, как семь враждующих родов, За первенство дрались – был каждый прав! Но всех их наконец во тьме годов Схватило солнце за уши, сказав:

Что за раздоры? Что за хвастовство? Что спорите, кинжалами грозя? Нет одного – и, значит, никого! Не зубы вы, вас заменить нельзя.

Семь дней – и есть жизнь на земле как раз, Вертящейся все так же и сейчас. Ведь всех времен кинжал в руке у вас, И всех времен зурна в руках у вас…

Все семеро с тех пор – за днями дни – Сменяются без споров и без драк… Виной всем стычкам люди лишь одни, Что в мире не помирятся никак.