— Ты ведь тоже далеко не романтик, — улыбнулась Лиза. — Мы с тобой почти тысячу лет знакомы, но большего, чем приглашение на ланч, я от тебя так и не дождалась.

— А что бы ты хотела? — насупился Кен. — «Феррари»? Ожерелье из черного жемчуга? Виллу во Флориде? И потом, возле тебя же постоянно увивается Лоренс. Не понимаю, что ты в нем нашла.

Лиза промолчала. Она и сама задавалась порой тем же вопросом. Лоренс работал в банке и был там на неплохом счету, а его семья считалась одной из самых преуспевающих в Мерфи-Лейке, но, похоже, его вполне устраивала ситуация, когда мужчина и женщина ничем друг другу не обязаны, а встречаются лишь для приятного времяпрепровождения. Он ни разу не дал понять, что хотел бы что-то изменить, а уж тему брака вообще обходил за милю. Смущало ее и отсутствие у Лоренса честолюбия и всякого намека на авантюризм. Он всегда точно знал, что будет делать сегодня, завтра, через неделю и даже через десять лет, а потолком его притязаний было место управляющего банком — здесь, в Мерфи-Лейке. Лизу же такие перспективы не устраивали.

— Ладно, закрыли тему, — сказал Кен, уловив ее настроение. — Лучше расскажи, что новенького в «Стандарте». Чем занят Росс? Как дела у Мирен? Старик Саймон не зверствует? Кстати, ты слышала последнюю новость?

— Насчет Ромми Бродерик?

— Что бы мы делали, если бы не Ромми. — Кен отворил дверь, и они вышли в коридор. В здании было тихо и пустынно. Время ланча для большинства служащих из расположенных здесь учреждений еще не наступило. В прохладном холле тихо журчал декоративный фонтанчик. За столиком в углу негромко беседовали двое мужчин, в одном из которых Лиза узнала Роджера Кэлхауна, того самого, о встрече с которым напоминала сестра. Заметив ее, он улыбнулся и помахал рукой. Его собеседник, пожилой джентльмен с южным загаром и при дорогих золотых часах, тоже повернулся и посмотрел на нее. У Лизы почему-то возникло ощущение, что они говорили о ней. — Ромми нужно поставить памятник, — продолжал между тем Кен. — Она для Мерфи-Лейка примерно то же, что Пэрис Хилтон для всей страны. Без нее и писать было бы не о чем.

— Росс говорит, что у Ромми новый поклонник, — поделилась информацией Лиза. — Какой-то баскетболист из Лос-Анджелеса. Они даже ездили вместе в Напу, на праздник дегустации вина. — Она вздохнула. — Ромми многое может себе позволить. Работать не надо, а денег, оставленных папашей, хватит не только ей, но и ее внукам, если, конечно, таковые будут.

— Меня только удивляет, что девушка с такими возможностями и, это я говорю как мужчина, такими внешними данными довольствуется нашим захолустьем.

— Насчет возможностей я с тобой, пожалуй, соглашусь, а вот в том, что касается данных…

Кен усмехнулся, взял ее за локоть и, наклонившись, прошептал в самое ухо:

— Лиззи, зависть — смертный грех.

— Зависть? Хочешь сказать, я ей завидую? — Она даже остановилась. — А чему? Что у нее есть такого, чего нет у меня? Может, ты имеешь в виду, что она лучше виляет задом? Что в ее декольте виден пупок? Что длина ее юбок позволяет убедиться в отсутствии трусиков?

Явно не ожидавший столь бурной реакции на совершенно безобидное заявление, Кен отступил на шаг и поднял руки.

— Эй, эй, я всего лишь…

— И что вы за люди такие, мужчины! Для вас женщина — это размер лифчика да ширина бедер. Вы же просто животные. Похотливые, мерзкие…

— Лиззи, на нас смотрят!

Она осеклась на полуслове. Закрыла рот. Огляделась. Свидетелями ее вспышки стала пожилая семейная пара, прекрасная половина которой смотрела на нее с откровенным сочувствием. Господи, что это с ней? Чувствуя, как по лицу растекается краска стыда, Лиза перевела дыхание.

— Извини. — Она покачала головой. — Сама не знаю, что на меня нашло. Честное слово, мне очень жаль.

— Ладно, ладно. — Кен снисходительно улыбнулся. — Тебе просто надо отдохнуть. Съездить куда-нибудь, развлечься. Я же понимаю, на вас с Кейт столько свалилось.

Свалилось…

Еще полгода назад небо было безоблачным, жизнь казалась легкой и беззаботной, а самой большой проблемой считался прыщик на носу. Но потом та жизнь сначала дала трещину, а затем и вовсе рассыпалась. Сначала умер отец. Лег вечером спать, а утром не проснулся. Как объяснили врачи, оторвался тромб. Нелепая, несправедливая, обидная смерть. Жизнь, еще вчера улыбавшаяся ласково, как добрая тетушка, повернулась вдруг злым, холодным ликом завистливой соседки.

Подлый, исподтишка, удар подкосил всех. Через два месяца слегла мать. Врачи пытались что-то сделать, но она просто угасала, как лампа, в которой кончилось масло. Кейт и Лиза поддерживали ее, как могли, но сама Джулия Макбейн, похоже, уже все для себя решила.

Вот так, в течение полугода, рухнула прежняя жизнь. Рухнула, как рушится красивое и вроде бы прочное здание, жильцы которого, оставшись на руинах, совершенно не представляют, что делать дальше, и только бродят среди развалин, отыскивая в мусоре дорогие сердцу вещицы.

Почувствовав, что задел за больное, Кен посмотрел на Лизу виновато и тяжело вздохнул.

— Извини, ляпнул не подумав.

Она пожала плечами.

— Все в порядке. И перестань извиняться — тебе это не идет. Лучше расскажи, как съездил в Техас.

Кен демонстративно развел руками.

— Нет, в этом городе жить невозможно. Все обо всех все знают. — Он покачал головой. — Но поездка классная.

Заведение, в которое Кен привел Лизу, носило не слишком оригинальное имя «Серебряная подкова» и пользовалось в городе немалой популярностью. Знатоки утверждали, что здесь готовят самые лучшие в штате стейки.

Заведение процветало, и получить свободное место, тем более в такой час, когда перекусить сбегались десятки служащих из ближайших контор, было практически невозможно. Кену, однако, стоило лишь обменяться несколькими словами с хозяином, как их без задержки провели к уютному столику в самом углу, отгороженному от других чахлой пальмой в облезлой кадке.

Оставив спутницу в одиночестве, Кен прорубился через шумную толпу у стойки и вскоре благополучно вернулся с подносом, на котором стояли высокие пластиковые стаканы со свежим апельсиновым соком.

Над заказом думали недолго. Кен взял именно стейк, Лиза же, следуя недавно установившейся традиции — а по утверждению Кена, став жертвой агрессивной рекламы, — заказала суши-макидзуси, или крученые суши, приготовленные в форме цилиндра с помощью бамбукового коврика макису. Заворачивают макидзуси в лист сухих водорослей, нории, или в тонкий омлет. Увлекшись некоторое время назад японской кухней, она регулярно покупала все необходимые для суши ингредиенты — рис, листья альгина и бамбука, соевый соус, васаби, креветки, кожу и филе лосося и даже тобико, икру летучей рыбы, — но все попытки приготовить что-то, отвечающее даже ее собственным, далеко не изысканным, эстетическим и гастрономическим вкусам, неизменно заканчивались фиаско.

Когда официантка поставила на стол тарелки — одну с четырьмя сиротливыми цилиндриками суши и другую с сочным стейком из мраморной говядины, вьетнамским лимонным соусом, фасолью и картофельными чипсами, — Лиза поймала себя на том, что завидует Кену. Ей ничего не оставалось, как только покачать удивленно головой и развести руками, признавая очевидный талант коллеги…

Кену определенно нравилась эта женщина, нравилось, как она держится, как ест, как смеется, как выглядит. Он даже попытался представить, что занимается с ней любовью: ее длинные, обвивающие его ноги, ее полные и тугие груди, сладкой тяжестью спелых плодов лежащие на его ладонях, пряди ее разметавшихся по подушке каштановых волос… Он уже чувствовал вкус ее губ, слышал срывающийся с них стон наслаждения…

Вообще-то Кену больше нравились блондинки, но ради Лиз он вполне мог бы изменить принципу. Женщина с такой фигурой — мечта каждого мужчины. Взгляд его снова и снова останавливался на вырезе блузки, в котором мелькала покрытая темно-золотистым загаром нежная кожа. Низкие переливы ее голоса заставляли сердце биться в бешеном ритме. В зеленых глазах мелькали таинственные огоньки. И при этом Лиза вела себя абсолютно естественно, словно и не сознавала истинной ценности того, чем обладала и что с такой непосредственностью выставляла на его обозрение. Когда он положил на стол деньги, чтобы расплатиться, Лиза накрыла его руку своей. Пальцы у нее были прохладные, но Кена как будто обожгло, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать всколыхнувшихся чувств.