Роль Адорно не таит в себе психологических проблем и очень проста для театрального воплощения. Страстный, преданный, полный энтузиазма, того, что французы называют elan (порыв), он действует всегда элегантно, пользуется выразительными жестами. Когда Адорно узнает правду о родственных связях между Амелией и дожем, он тут же клянется Симону в верности и оказывает ему уважение и поддержку. В конце, когда Адорно провозглашают новым дожем Генуи, актеру не следует важничать и надуваться, надо встать на колени перед мертвым дожем и помолиться за него.

Джакопо Фиеско - гордый аристократ, неумолимый враг Симона; он не идет на примирение до самого конца. Лишь узнав всю правду от умирающего Симона, Фиеско прощает его.

В моей практике только один раз эти два человека действовали в полном согласии с самого начала оперы, правда, их действия не носили характера заговора. Начался Пролог, и во время первого диалога Симона и Фиеско (которого в тот вечер пел Андреа Монджелли) я увидел этакую рощицу из бамбуковых палочек, высаженную на авансцене, причем из каждой палочки торчал пиратский микрофон. Продолжая диалог с Фиеско, я показал ему эти микрофоны, и мы сразу поняли, что надо делать.

Удивленные слушатели явились свидетелями небывалого зрелища: мощная фигура Монджелли следовала за возбужденным Симоном, мы склонялись и выдергивали один микрофон за другим, при этом Симон не забывал рассказывать неумолимому Фиеско о своей печальной судьбе.

Конечно, потом нам пришлось выдержать настоящую битву - и, увы, эта битва была не последней, - так как невозможно добиться справедливости от бесчестных людей, которые наживаются на наших творческих достижениях.

Однако вернемся к Джакопо Фиеско. Несмотря на интенсивные поиски, мне не удалось найти исторический прототип этого человека, но с уверенностью могу сказать, что он происходит из древнего и славного генуэзского рода. Один из представителей этого рода, герцог Ливорно, занимал важные политические посты и оказывал большое влияние на жизнь города. Из рода Фиеско также вышло по меньшей мере два папы и семьдесят два кардинала Римской католической церкви. Род Фиеско, как бы соревнуясь с такими крупными родами, как Дориа и Спинола, дал стране ряд прелатов, генералов, адмиралов и послов.

В Прологе Джакопо выходит из дворца, где его блудная дочь лежит мертвая. Нам не рассказывают, при каких обстоятельствах она вернулась домой. Мы знаем только, что ее держали в заточении в фамильном замке, чтобы предотвратить скандал, который мог возникнуть из-за ее связи с Бокканегрой. Бедное существо умирает в мрачных покоях, не спев ни единой ноты!

Верди очень точно знает, каким бы он хотел видеть Фиеско. В письме к Рикорди он говорит:

"Для партии Фиеско нужен глубокий голос с несколько жестким, безжалостным, пророческим и мрачным оттенком. Пожалуйста, найдите мне исполнителя с нижним фа и "стальным" голосом".

Думаю, когда Верди писал эти строки, он прежде всего имел в виду первую яростную схватку Фиеско с Симоном, где "стальной" голос и каменное сердце соединяются, чтобы выразить фанатичную гордость Фиеско и его страстное желание отомстить. На мой взгляд, играя Фиеско, надо подчеркивать его аристократизм; даже проявления ненависти и злобы должны быть исполнены достоинства и почти королевского величия. Разница между Фиеско, человеком высокого ранга, и теми, кого он считает плебеями, выражается и в манере его речи: он обращается к противнику, называя его по имени: "Симон", в то время, как тот называет его почтительно: "Фиеско".

Даже когда Симон на многие годы становится дожем, патриций по-прежнему не испытывает к нему никакого уважения. В сцене, которая происходит в Зале Совета, Фиеско оплакивает Геную в очень красивых и звучных фразах: "О моя страна, какой позор для тебя! Этот гордый город в руках корсара!"

В Фиеско нет ничего недостойного, и в опере есть моменты, когда он испытывает и выражает истинные человеческие чувства. Впервые это происходит в Прологе и воплощается в прекрасных звуках, когда Фиеско поет: "Сокрушенный дух", а хор, расположенный за сценой, с разрывающей сердце тоской возглашает: "Она мертва". Затем Фиеско проявляет живые чувства в саду Гримальди, когда он (в качестве Андреа) благословляет союз Амелии и Адорно. Этот короткий дуэт с тенором имеет почти мистическую окраску и звучит как непроизвольная молитва.

В конце оперы Фиеско все еще с ненавистью ведет внутреннюю борьбу с Бокканегрой, все еще жаждет отомстить за обиду, нанесенную чести его семьи. И только когда Симон открывает ему всю правду, Фиеско прозревает. Осознав ошибку, сопровождавшую его всю жизнь, он бросается в объятия врага - следует один из наиболее трогательных дуэтов из всех, когда-либо написанных Верди. Затем, почти выкрикивая слова, чтобы скрыть свою боль и печаль, он извещает народ о смерти дожа. Эти последние пятнадцать тактов, с очень свободным темпом, эмоциональными паузами и предельно ясным произношением на фоне pianissimo оркестра, должны казаться как бы летящими к небу: туда устремились надежды, упования дожа, его благородная душа.

Амелия Гримальди (или Мария Бокканегра) во многом является типичной женщиной своего времени.

Женственная и вместе с тем смелая, целомудренная и несколько меланхоличная, она живет в изоляции как дочь Гримальди; тем не менее она хорошо разбирается в политических битвах, кипящих вокруг нее, знает о планах изгнанных заговорщиков и боится за своего любимого Адорно, который вовлечен в заговор. Иногда она грезит о детстве, вспоминая маленький домик у моря неподалеку от Пизы, прошлое так непохоже на ее нынешнюю жизнь в гордом замке, принадлежащем гордому роду. Музыка ее первой арии, когда она ждет возлюбленного, напоминает мягкое, плавное движение волн. В этой прекрасной опере присутствие моря всегда ощущается в музыкальной ткани, является одним из средств художественной выразительности.

Когда появляется дож, Амелия холодно приветствует его: как человек из стана Гримальди, она считает Симона тираном и врагом. Амелия даже не кланяется дожу сразу, на andante mosso, а ждет постукивания небольшого crescendo на тактах 4 или 5. Я интерпретирую это место так: дож должен бросить на нее властный взгляд, требуя уважения к себе как к представителю власти. Когда он видит, что девушка приветствует его глубоким, хотя и несколько запоздалым поклоном, он расслабляется и обращается к ней с вопросом: "Дож говорит с Амелией Гримальди?" Это следует петь в свободном темпе.

"Так все называют меня", - отвечает Амелия неопределенным, скорее враждебным тоном. Музыка в оркестре подчеркивает строгость реплики дожа: "Разве не хотят твои изгнанные братья вернуться на родину?" Затем он протягивает ей документ и ждет, пока она его с интересом читает; там написано, что братья Гримальди прощены.

Что-то неуловимое притягивает Амелию к этому величественному человеку, которого она видит впервые. Неожиданно для себя она начинает рассказывать ему о своей жизни. Конечно, Амелия уже не дитя, но есть что-то детское в ее рассказе о прошлом. Она вспоминает о том, как умерла ее няня, как она сама ушла из дома, заблудилась и потерялась. Амелия вспоминает прошлое с драматическим напряжением, пылом, она не может стоять на месте и все время ходит по сцене. В ее трогательных воспоминаниях снова ощущается присутствие моря. И еще мы чувствуем, как в душе Бокканегры растут возбуждение и надежда. Незаметно они приближаются друг к другу, их чувства как-то странно сливаются, и обо всем этом нам рассказывает музыка.

Allegro moderato Амелия и Бокканегра начинают петь нерешительно, почти шепотом, без дыхания. Затем, когда они сравнивают портреты, темп постепенно ускоряется и идет crescendo, они нежно обнимают друг друга, подхваченные мощной волной чувства. Здесь очень важно правильно исполнить каждую музыкальную деталь. На allegro con espressione нужно очень тщательно и точно исполнять восьмые и шестнадцатые; следует слегка замедлить темп, чтобы полностью сохранить mezza voce; dolcissimo должно быть действительно очень нежным, после чего следует незначительное crescendo. Здесь можно позволить себе немного сценической свободы, помня, что в самом Верди поет душа отца, который всегда с глубокой печалью думает о собственных потерянных детях.