Девочке Саше Самохиной не позавидуешь: в ее жизни появляется странный человек в темных очках и требует непонятного. Если откажешься — с мамой случится какая-нибудь беда.

Так начинается новый роман Марины и Сергея Дяченко. С первых же страниц у читателя возникает стопроцентное сопереживание героям. Вместе с героиней мы пугаемся, негодуем, пытаемся вырваться из кошмара, которым оборачивается милая и уютная реальность. Вырваться не удается: Сашу принуждают поступить в некий Институт специальных технологий в заурядном городке Торпа. Студенты знакомятся, влюбляются, ссорятся и, конечно, учатся…

Чем дальше, тем больше понимаешь: для авторов психологическая достоверность характеров, сопереживание главной героине — это всего лишь средство поговорить о главном, о конфликте между человечностью и тягой к познанию. Причем «человечность» здесь нечто большее, чем привычная нам этика. Это сама природа человеческая, которая у студентов Института специальных технологий непрерывно видоизменяется.

Учащимся приходится выполнять странные умственные упражнения, заучивать бессмысленные тексты. Зачем? Преподаватели не отвечают, но читателю довольно быстро становится ясно, что таким образом сознание ребят вводят в измененное состояние. Проще говоря, обучают их неким психотехникам.

И тут само собой напрашивается слово «магия», после чего возникают не слишком-то веселые ассоциации с Хогвартсом.

Действительно, вот молодые ребята, вот учебное заведение, где их учат тайному знанию, где им открываются совсем иные грани реальности. Но вместо захватывающих приключений — скудный и скучный студенческий быт, общежитие с отключенной горячей водой, водка, скандалы, торопливый секс. И зубрежка, зубрежка… Попробуй-ка не выучи: героиня пропустила индивидуальное занятие — и ее мама, поскользнувшись, сломала палец. Каждый студент на «крючке», каждого принуждают к учебе страхом за близких.

Но кто же все это затеял и с какой целью? Оказывается, это все происки Истинной Речи. Ведь мир на самом деле текст, или если угодно, Гипертекст. Люди — слова; ситуации, в которые они попадают, — грамматические конструкции. Истинная Речь (она же Гармония) просто-напросто обогащает свой словарный запас. Студенты Института специальных технологий сдают на третьем курсе экзамен, в ходе которого расстаются со своими физическими телами и превращаются в слова. Тут буквально обыграна цитата из поэмы Иосифа Бродского: «От всего человека вам остается часть/речи. Часть речи вообще. Часть речи».

С помощью Истинной Речи можно воздействовать на время, менять человеческие судьбы, создавать и убивать любовь. А уж такие вещи, как левитация, ясновидение, предсказания будущего, — просто мелочи. Гораздо важнее некие глубинные смыслы, потрясающие внутренние связи, красота многомерных языковых конструкций. Вот ради чего нужно жить…

Конечно, ничего нового в этой концепции нет. Эзотерическое учение каббалы, хотя и изложенное в иной форме, без какого-либо национального колорита, но зато с изрядной примесью современной научной терминологии. Супруги Дяченко не впервые касаются этой темы: в романе «Рубеж» (написанном в соавторстве с ГЛ.Олди и Андреем Валентиновым) она уже звучала. Но, как и в «Рубеже», здесь это не цель, а средство. Марине и Сергею гораздо интереснее людские души.

А вот с душами у студентов Торпы явно что-то не так. Погружение в «специальность» постепенно вытравляет из них все человеческое. Им приходится впустить в себя нечто, последовательно ломать в себе некие барьеры. Тут снова возникают ассоциации — прежде всего, с люденами Стругацких (вспомним и детишек-воспитанников Мокрецов). Здесь тоже отказ от человеческой природы вовсе не означает какого-то озверения, жестокости, гордыни; предполагается, что, становясь частями Истинной Речи, студенты как бы выпадают из нашей реальности и погружаются в прекрасную и нечеловеческую жизнь Гипертекста.

А стоит ли оно того?

Собственно, это и есть главный вопрос романа.

«Vita nostra» строится по привычной для Дяченко схеме: тезис-антитезис-синтез. С тезисом понятно: некто (или нечто) вторгается в жизнь людей, жестокими методами принуждает их менять свою внутреннюю суть.

Затем следует антитезис. Правда преподавателей. Действительно, молодые люди — сущие дети, им бы только гулять и развлекаться, по доброй воле они учиться не станут, пройдут мимо своего счастья, утеряют радость бесконечного познания, причастность к гармонии мироздания. Что может быть лучше, чем прозвучать как слово Истинной Речи? Увы, человеческое сознание косно, человеческая воля слаба, человек — это всего лишь личинка, из которой может вылупиться нечто действительно ценное: Глагол, Местоимение, Прилагательное… Вот и приходится мальчиков и девочек подстегивать, и страх — единственно надежный стимул. Но никакого садизма! Им, преподавателям, которые уже не люди, а абстрактные речевые конструкции, такие низменные чувства несвойственны. Они исходят лишь из целесообразности…

И наконец, синтез. Чья правда глубже? Ответ вовсе не очевиден. Более того, в финале авторы загадали нам загадку. Что же случилось в итоге с Сашей Самохиной? Она перестала быть человеком? А кем стала? Словом, с которого начался новый мир? То есть, по сути, богом для этого «нового информационного пространства»? Или она завалила экзамен и перестала существовать?

А может, став чем-то непредставимым, она все-таки осталась человеком… Может быть, от превращения в монстра ее удержала любовь… Не случайно же, являясь во сне своей маме, она говорит: «Мама, я должна тебе сказать одну важную и секретную вещь. Я люблю тебя. Всегда любила и всегда буду любить».

Но это только мои догадки.

Наверное, такая неопределенность финала необходима: любой ясный и четкий ответ снизил бы философскую (а лучше сказать, духовную) планку. Но все равно чувствуешь в сознании какую-то занозу. Хотя, возможно, без нее тоже нельзя.

«Vita nostra» — это духовно-философский роман, которые у Марины и Сергея бывают нечасто. Ведь в большинстве их произведений основной упор делается не на метафизику души, а на психологию и этику. И «Шрам», и «Пещера», и «Долина совести», и «Алена и Аспирин» — все это о земной жизни, о человеческих отношениях. Исключение — «Пан-дем», где киевские писатели впервые задались вопросами уже не душевными, а духовными. Новый их роман — яркое свидетельство того, что прозаикам тесно в пространстве прежних смыслов, они рвутся в новое измерение. Где, замечу, игра идет уже по другим ставкам.

Виталий КАПЛАН

В последнее время сам жанр оказался порядком размыт. Кто-то вообще предлагает отказаться от термина «фантастика» и говорить о «гиперлитературе» или неформатной прозе. Попробуем вместе с участниками опроса (810 человек) разобраться: «Что позволяет отнести художественное произведение к фантастике?»

Наличие в произведении оригинального фантастического допущения — 52%

Наличие в произведении элементов традиционного фант-антуража — 7%

Мнение критиков и литературоведов — 1%

Книга написана автором, зарекомендовавшим себя как писатель-фантаст — 2%

Книга издана в соответствующей издательской серии — 0,5%

Книга награждена премией на одном из фантастических конвентов — 0,5%

Личное мнение читателя, которому никто не указ — 37%

Фактически опрос показал отношение к фантастике как к явлению литературы. Судите сами.

Более половины опрошенных считают, что фантастикой художественный текст делает оригинальное допущение. То есть фантастика воспринимается как творческий метод — использование особого литературного приема для усиления тех или иных качеств текста. При этом, на наш взгляд, очень важно, чтобы допущение было не только фантастическим, но и оригинальным. Эльф в лесу и звездолет в космосе сами по себе на оригинальность давно не претендуют. А отсутствие новизны превращает фантастику в конструктор «Лего»: из набора всем знакомых кубиков складывают вроде бы разные игрушки. То есть фантастику зачастую кастрируют, выхолащивая саму ее суть: фантазию, творческое воображение. Посему мы видим положительную тенденцию в том, что в опросе лидирует именно метод, инструмент в его первозданном виде, который в умелых руках может дать очень много. Похоже, читатели уже объелись псевдофантастическими штамповками и голосуют за новизну, за возвращение фантастике ее исконной сути.