Лестницу надо было уничтожить. Я решил сделать это.

Хотя вокруг была такая неразбериха, что было трудно определить, кто где находится, мною овладело особое спокойствие.

Я знал это ощущение. Я испытывал его уже — в джунглях, а также в особенно трудных фехтовальных поединках.

Теперь у меня, по крайней мере, было несколько товарищей. Я споткнулся обо что–то и, посмотрев, увидел боевой топор, потерянный одним из нападающих. Я подобрал его левой рукой и нашел, что он мне вполне подходит, если я буду держать его достаточно близко к топорищу.

Держа оружие наготове и слегка пригнувшись, я двинулся к синему воину.

Он вел своих собратьев по стене к городу. По ширине стена вмещала троих людей, и двое воицов расположились по обе стороны от меня.

В тот момент я почувствовал себя Горацием, держащим мост, но Синие Гиганты не походили на воинов Ларса Парны в том, что никто из них не вопил «Назад!». У них было только одно навязчивое желание — продвинуться вперед любой ценой.

Огромные тела надвинулись на нас. Их глаза–щелки глядели на нас с лютой ненавистью, и я на миг содрогнулся, когда посмотрел в лицо одному. Было в этом взгляде даже не человеческое, а что–то первобытное, столь примитивное, что я почувствовал-, что передо мной видения Ада.

А затем они кинулись на нас.

Я помню только ярость боя, рубящие и колющие удары поединка, ощущение необходимости держаться, необходимости победить, если мы хотели оттеснить их от штурмовой лестницы и уничтожить ее.

Сначала показалось, что самое большее, что мы можем сделать, — это удержать стену от этих зверолюдей с полными ненависти взглядами и их тяжелым оружием, один вес которого мог с легкостью смести нас со стены.

Помню, что мои руки, спина и ноги страшно болели. Затем боль неожиданно пропала, и я ощутил только странное онемение, когда продолжал биться.

И помню также, как мы убивали.

Мы сражались против их как физического, так и численного превосходства — и мы убивали. Больше полудюжины Синих Гигантов пало под нашими мечами. Нам было за что сражаться, и это давало моральную силу, отсутствующую у арзгунов.

Мы начали наступать, тесня гигантов к штурмовой лестнице. Это придало нам уверенности, и мы удвоили свои усилия, сражаясь плечом к плечу, как старые боевые товарищи, хотя я был чужаком на этой планете, даже из другого времени.

И когда солнце стало склоняться к закату, пятная небо темно–пурпурными полосами, мы добрались до их штурмовой лестницы.

Мы были в состоянии остановить гигантов в их продвижении по ней наверх.

Пока мои соратники сосредоточили свои силы на том, чтобы помешать забраться на стену новым арзгунам, я обрубил лестницу как можно дальше. Вокруг меня о стену с клацаньем ударялись копья, но я продолжал отчаянно работать.

Вскоре задача моя была выполнена настолько, насколько это было в моих силах. Я выпрямился, игнорируя пролетавшие вокруг меня снаряды, старательно нацелил топор, метя в среднюю секцию лестницы. А затем я бросил его.

Он попал точно в середину главной распорки и глубоко вошел в дерево. Выше этого места находилось несколько арзгунских воинов. Их тяжесть завершила мою работу — лестница сломалась.

Со страшными воплями арзгуны упали на головы своих толпившихся внизу соплеменников.

К счастью, это была единственная штурмовая лестница, которую они сумели возвести, да и то только потому, что в этом секторе стены не оказалось в наличии оружия типа алебарды, используемого защитниками для того, чтобы отталкивать лестницы.

Этот просчет был исправлен, когда двое алебардистов заняли пост около того места, где была вражеская лестница.

Я чувствовал себя несколько утомленным после таких занятий фехтованием и повернулся, чтобы поблагодарить своих товарищей. Один из них был совсем молодой, гораздо моложе, чем Дарнал, — рыжий мальчик с веснушками и курносым носом.

Я стиснул ему руку и потряс се, хотя он и не был знаком с таким обычаем, но тем не менее ответил тем же, догадавшись о значении этого жеста.

Я протянул руку, чтобы пожать ее другому воину, но тот, посмотрев на меня остекленевшими глазами, попытался протянуть свою, и затем, как сноп, повалился на меня.

Я опустился рядом с ним на колени и осмотрел его рану. Клинок пронзил его насквозь. По всем правилам, он должен был умереть еще час назад. Склонив голову, я отдал честь храброму воину.

Я поднялся с колен, ища взглядом Дарнала, гадая, как идет битва.

Вскоре наступила ночь, и дарнальцы зажгли факелы.

Кажется, мы получили некоторую передышку, потому что арзгунская орда отступила от стен и принялась разбивать шатры.

Я поплелся по стене к лестнице и спустился в город. От одного из командиров узнал, что Дарнала вызвали на южную стену, но скоро он должен был вернуться во дворец.

И я отправился во дворец, рассчитывая встретить его там.

В приемной перед главным залом я нашел Шизалу. Гвардеец, который привел меня, вышел, и я оказался наедине с ней, чувствуя себя не в своей тарелке. Даже будучи таким измотанным, не мог не восхищаться ее величественной красотой.

По ее молчаливому указанию я опустился на разложенные на полу подушки.

Она принесла мне флягу с басу. Я благодарно осушил ее до дна. Затем я вернул флягу, чувствуя себя немного лучше.

— Я слышала о том, что ты сделал, — тихо произнесла она. — То было героическое деяние. Твой поступок спас город — или, по меньшей мере, большое число воинов.

— Это было необходимо, вот и все, — ответил я.

— Ты — скромный герой. — Она все еще смотрела в мою сторону, но чуть иронически подняла брови.

— Всего лишь правдивый, — ответил я на тот же манер. — Как обстоят дела с обороной?

— Удовлетворительно, — вздохнула она, — учитывая нашу нехватку в бойцах и размеры арзгунской армии. Эти арзгуны дерутся хорошо и хитро — куда с большим умением, чем они, по моим предположениям, могли бы. У них, должно быть, умный вождь.

— Вот уж не думал, что ум присущ арзгунам, — заметил я, исходя из собственного опыта.

— И я не думала. Если бы мы только могли добраться до их предводителя, то сорвали бы план атаки, и арзгуны, лишенные руководства, повернули бы обратно.

— Ты так думаешь? — усомнился я.

— Я думаю, что такое возможно. Арзгунов практически невозможно заставить сражаться, применяя стратегию такого типа, какую они применяют сейчас. Они гордятся своим индивидуализмом — отказываются сражаться армиями или под началом одного командующего. Они обожают драться, но не любят дисциплину, требующуюся для армии с планируемой стратегией. У них должен быть лидер такой силы убеждения, который смог заставить их сражаться так, как они это делают сейчас.

— А как мы можем добраться до их предводителя? — осведомился я. — Мы не можем замаскироваться под арзгунов. Мы могли бы выкраситься в синий цвет, но не можем прибавить восемь–десять кулод (треть фута, примерно 10 см) к нашему росту. Так что пытаться добраться до него — невозможно.

— Да, — устало согласилась она.

— Если только мы не… — Тут меня осенила мысль. — Если только мы не нападем на него с воздуха!

— С воздуха — да… — Глаза ее заблестели. — Но даже в этом случае мы ведь не знаем, где искать их вождя. Я не видела никаких командиров. А ты?

Я отрицательно покачал головой.

— И все же он должен там быть. Сегодня был слишком суматошный день. Давай подождем рассвета, и тогда мы разглядим их лагерь, прежде чем они возобновят атаку.

— Ладно. Тебе будет лучше сейчас пойти в свою комнату и выспаться — ты измотан, тебе необходимо восстановить свои силы.

Я встал, поклонился и покинул ее. Поднявшись в свою комнату, минуту постоял у окна. Свежий запах марсианской ночи, прохладной и ностальгической, был испорчен запахом войны.

Как я ненавидел этих Синих Гигантов!

Кто–то поставил на столик рядом с постелью мясо и фрукты. Я не чувствовал себя голодным, но здравый смысл велел мне поесть, что я и сделал. Я смыл с себя засохшую кровь, грязь и пот дневных боев, залез под тяжелый мех и уснул почти мгновенно.