— А попробуй-ка вот это, — как-то предложил ей Джейк в период одной из своих кампаний по ее переделыванию. Что же это было в тот раз? Пурпурный сатин с блестящими искрящимися узкими лямками. — Заяви о себе.

— Другие заявляют о себе, — сказала она, — я только записываю их заявления.

— Ты не полицейский, — сказал Джейк, — если тебе есть что показать, не тушуйся.

— Что ты и делаешь с Божьей помощью, — сказала Ренни.

— Ты меня опять осаживаешь, — обиделся Джейк, любезно продемонстрировав свои безупречные, если не считать длинных клыков, зубы.

— Тебя невозможно осадить, — сказала Ренни. — Потому я тебя и люблю.

В туалетной комнате есть сушилка для рук. Предполагается, что она защищает от инфекции. Инструкции на французском и английском, сделаны в Канаде. Ренни моет руки и сушит их под сушилкой. Она целиком за защиту от инфекции.

Она думает о том, что осталось позади. О том, что она зачеркнула или не дала себе труда зачеркнуть. Что касается квартиры, то она просто захлопнула дверь на новый блестящий замок и ушла, оставив все, поскольку ей необходимо было именно оставить все это. И теперь с каждым днем все легче и легче: тарелки в раковине — две недели, три недели — только слегка заплесневели; она даже перестала чувствовать себя виноватой, в один прекрасный день понимаешь, что это может стать бесконечным.

Ренни повезло, ей, в отличие от большинства, удается периодически ускользать от реальной жизни, большинству это не под силу. Она ни к чему не привязана, и в этом ее большое преимущество. Хорошо, что она человек разносторонний — легко сходится с людьми, в данном случае с Китом. Кит недавно перевелся в «Визор» из «Торонто Лайф». Для нее он просто приятель, это не то же самое, что друг. Пока она валялась в больнице, то решила для себя, что почти все ее друзья оказались просто приятелями.

— Я хочу уехать куда-нибудь подальше отсюда, где тепло, — сказала она.

— Кафе во дворике подойдет? — спросил он.

— Нет, — серьезно ответила Ренни. — Мою жизнь именно сейчас заколдобило. Мне нужно загореть.

— Хочешь написать о Неуемных Каррибцах? — спросил он. — Каждый хочет.

— Никакой политики, — сказала она. — Я могу состряпать тебе отличную курортную развлекуху, с картами вин и теннисными кортами, я знаю, как ты это любишь.

— Место, куда ты дезертируешь, я бы тебе порекомендовал в последнюю очередь, — сказал Кит. — Ты же только что вернулась из Мексики.

— Это было в прошлом году, — сказала она. — Послушай, мы же старые приятели. Мне необходимо на время уехать.

Кит вздохнул, а затем согласился, слишком быстро для него, обычно он дольше сопротивляется. Наверное, узнал про операцию, возможно, он знал даже об отъезде Джейка. В его взгляде сквозила легкая беспомощность, как будто он хотел ей что-то предложить, к примеру, свое сострадание. Ренни ненавидела сострадание.

— Это ведь не совсем халява, я же напишу что-нибудь.

— Выбери остров, — сказал он. — Только это должно быть место, о котором мы еще не писали. Как насчет этого? Мой знакомый там был, попал по ошибке. Говорит, что это вдалеке от наезженных трасс.

Ренни никогда о нем не слышала. «Звучит великолепно», — сказала она. В обычной ситуации она бы подготовилась, но сейчас она слишком спешила. В этот раз она летела вслепую.

Ренни упаковывает вещи, запихивает чулки в наружный карман чемодана, тот что с часами. Затем идет в ресторан, заказывает джин с тоником. Она не смотрит на море вдалеке, оно слишком синее, чтобы в него можно было поверить.

Ресторан полупустой. Всего несколько женщин поодиночке, стайками и пара семей. Одинокие мужчины отсутствуют. Обычно они идут в бар. Она знает (научилась этому с тех пор, как ушел Джейк), что если проведет достаточно времени, обводя зал слегка рассеянным взглядом, какой бывает у женщин, когда они хотят дать понять, что не желают оставаться одни, то кто-нибудь из одиночек может к ней присоединиться. Так что, сейчас она смотрит на свои руки и кубики льда в стакане, которые, несмотря на кондиционер, тают почти мгновенно.

Когда она подходит к воротам, ей говорят, что самолет опаздывает. Таща за собой чемодан и фотоаппарат, Ренни идет между киосков: маленькие черные самодельные куклы, сигаретницы и зеркальца, инкрустированные раковинами, ожерелья из акульих зубов, еж-рыбы, сплющенные и высушенные, миниатюрный стальной оркестрик, водруженный на кусок плавника, с лягушками-солистами. Вглядываясь пристальнее, она видит, что лягушки настоящие, чучела, покрытые лаком. Раньше, она купила бы этот кошмар и послала бы кому-нибудь в подарок.

Ренни родом из Грисвольда, Онтарио. Грисвольд, так называется ее фон. Хотя это больше похоже не на фон, не на театральный задник — живописные красные викторианские дома и осенние деревья на склоне холма вдалеке — а на прикорневой слой, что-то такое, чего не видишь, но оно все равно, полное крошащихся старых скал и занесенных пней, червей и костей; не то место, куда хочется попасть. Те, что сейчас поднимают шум по поводу корней, никогда и близко их не видели, любила говорить Ренни. А вот она видела и предпочла бы быть другой частью растения.

Прежде Ренни любила рассказать анекдоты про Грисвольд, чтобы позабавить друзей. Например: сколько людей из Грисвольда требуется, чтобы заменить лампочку? Весь город. Один заменяет, десять суют повсюду свой нос, а остальные обсуждают, как это с вашей стороны грешно желать больше света. Или: сколько людей из Грисвольда требуется, чтобы заменить лампочку? Ни одного. Если она перегорела, на то воля Божья, а кто ты такой, чтобы сетовать?

Люди, родом из больших мест, в особенности Джейк, думают, что в Грисвольде есть свой экзотический примитивный шарм. Ренни так не думает. По большей части она вообще избегает думать про Грисвольд. Она надеется, что именно то, что в этом городе ее отталкивает, важнее для ее самосознания.

Но от Грисвольда не всегда легко избавиться. Когда Ренни увидела кусок веревки у себя на кровати, она знала, что бы сказали об этом в Грисвольде. Вот, что случается с такими, как ты. Чего ты хочешь, ведь ты этого заслуживаешь. В Грисвольде все получают то, что заслуживают. А заслуживают в Грисвольде всего самого худшего.

В ночь перед операцией Джейк повел Ренни обедать, чтобы взбодрить ее. Идти не хотелось, но она знала, что в последнее время стала занудой, а ведь когда-то, когда ей было около двадцати, она зареклась никогда никому не быть в тягость. Выполнить зарок оказалось труднее, чем она ожидала.

Ренни считалась специалистом по скуке после своей статьи для колонки «Взаимоотношения» в «Пандоре». Она писала, что скучают всегда двое, а не один: скучающий и скучающая. Запредельной, зубодробильной скуки, от которой сводит скулы, можно избежать путем легкого переноса внимания. Изучайте его галстук, рекомендовала она. Если вам надоело, создайте воображаемую коллекцию ушей и поместите туда его уши. Наблюдайте, как ходит вверх-вниз его Адамово яблоко. Улыбайтесь. Исходной посылкой было то, что активным началом, источником могущественной силы скуки является мужчина, а пассивным реципиентом — женщина. Конечно, это было не совсем верно, но кто, кроме женщин, станет читать колонку «Взаимоотношения» в «Пандоре». Когда она писала для журналов, ориентированных на мужчин, таких как «Крузо» или «Визор», она предлагала полезные советы: «как прочесть ее мысли?» «Если она слишком пристально смотрит на ваши уши, или на то, как ходит вверх-вниз ваше Адамово яблоко, смените тему».

Джейк повел ее к Фентону, что обычно было ему не по средствам, и они расположились под одним из растущих прямо в ресторане деревьев. Сначала он держал ее за руку, но она чувствовала, что он делает это потому, что считает себя обязанным, и, действительно, через некоторое время они уже не касались друг друга. Он заказал бутылку вина и заставил ее выпить больше, чем ей хотелось. Возможно, он думал, что она станет менее скучной, если напьется, но это был не тот случай.

Она избегала говорить об операции, но ни о чем другом думать не могла. Может, она окажется доброкачественной, с другой стороны, может быть они ее разрежут и обнаружат, что она распространилась, перфорировалась, проросла изнутри. В лучшем случае она останется без груди. Ренни знала, что должна думать о том, как умереть достойно, но ей вовсе этого не хотелось. Она вообще не собиралась умирать.