Сиденья жесткие, покрытые грубым темно-бордовым плюшем, как в допотопных автобусах. Стюардессы, их две, одна с распрямленными волосами торчком под Бетти Грейбл, другая с косичками, заплетенными цветными лентами, в ярко-розовых платьях с маленькими белыми фартучками. Они передвигаются, покачиваясь, по узким проходам в открытых сандалиях на высоких каблуках, со множеством ремешков, «закидонистых», как назвал бы их Джейк. Когда самолет ныряет, они хватаются за спинку ближайшего сиденья, но, кажется, они к этому привыкли.

Хотя самолет полупустой, рядом с Ренни сидит человек. Не тот белый в пиджаке сафари, тот сидит в самом носу, читая газету, а мужчина постарше, темный. Несмотря на жару, на нем темный костюм и галстук, в котором сверкает маленькая жемчужина. Она замечает, что он взял только половину сэндвича. Когда остатки сэндвичей собирают, он заговаривает с Ренни, пытаясь перекричать шум моторов. «Вы из Канады», — говорит он, скорее констатируя, чем спрашивая. Ему около шестидесяти, высокий с открытым лицом, нос с горбинкой; в нем есть что-то арабское. Выступающая челюсть, нижние зубы слегка выдаются над верхними.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Ренни.

— К нам приезжают в основном канадцы, — отвечает он. — Простодушные канадцы.

Ренни не может понять, иронизирует он или нет.

— Не такие уж мы и простодушные, — говорит она.

— Я проходил подготовку в Онтарио, друг мой, — говорит он. — Когда-то был ветеринаром. Специализировался на заболеваниях овец. Поэтому мне знакомы простодушные канадцы. — Он улыбается, очень старательно произнося слова. — Они известны своей доброжелательностью. Когда у нас был ураган, милые канадцы преподнесли нам в дар тысячу банок ветчины. Премия Кленового Листа, это предназначалось беженцам. — Он рассмеялся, как будто это было удачная шутка, которую Ренни не поняла. — Беженцы не видали этой ветчины, как своих ушей, — терпеливо разъяснил он. — Скорее всего они никогда в жизни не ели ветчины. Что ж, они упустили свой шанс. — Он опять рассмеялся. — Удивительным образом ветчина обнаруживается на банкете в честь Дня Независимости. Чтобы отпраздновать нашу свободу от Англии. Исключительно для уважаемых граждан. Многие из нас позабавились, друг мой. Был гром аплодисментов в честь милых канадцев.

Ренни не знает, что на это сказать. Она чувствует, что над ней потешаются довольно своеобразным способом, но не в состоянии понять почему.

— Это был сильный ураган? — спрашивает она. — Кто-нибудь погиб?

Он игнорирует ее вопрос.

— А зачем вы едите на Сан-Антонио? — спрашивает он, как будто в этом есть нечто странное.

— Я пишу статью об острове, — объясняет она. — Путевые заметки.

— А, — произносит он. — Чтобы завлекать милых канадцев.

Он начинает раздражать Ренни. Она смотрит на карман в кресле перед собой, в надежде найти там что-нибудь, что бы она смогла почитать, или скорее сделать вид, что читает, например журнал авиакомпании, но в кармашке ничего не оказалось, кроме карточки, поясняющей таможенные процедуры. Перед полетом на Барбадос, она купила в аэропорту триллер, но за время пути дочитала его и оставила в самолете. Допустила ошибку: сейчас она беззащитна.

— Вы должны посетить наш Ботанический Сад, — говорит он. — Британцы их очень хорошо организуют по всему миру, в медицинских целях, знаете ли. Наш — один из старейших. Он все еще в хорошем состоянии: всего только месяц, как их нет. Теперь, когда мы свободны, придется самим полоть сорняки. У нас еще есть небольшой музей, вы должны его посмотреть. Разбитые горшки, созданные Карибскими индейцами, и так далее. Они делали не очень совершенную керамику. Несколько штук у нас еще сохранилось, мы не целиком модернизировались.

Он лезет в карман пиджака и вынимает бутылочку с аспирином. Он выкатывает две таблетки на ладонь и предлагает бутылочку Ренни, как сигарету. У Ренни не болит голова, но она чувствует, что хотя бы одну взять нужно, из вежливости.

— Еще там есть форт, — продолжает он. — Британцы и в этом были искусны. В постройке фортов. При англичанах он назывался Форт Джордж. Но наше правительство все переименовывает. — Он делает знак стюардессе и просит стакан воды.

— У нас только имбирное пиво, — говорит он.

— Сойдет. — Его зубы скалятся в бульдожьей гримасе. — В моей стране это очень употребимое выражение.

Появляется имбирное пиво, он глотает аспирин и предлагает пиво Ренни.

— Я сберегу на потом, — говорит она. — Спасибо.

Ренни держит аспирин в руке, опасаясь, не нагрубила ли она, но если даже и нагрубила, то он, похоже, этого не заметил.

— В моем распоряжении много статистики, которая вам может понадобиться, — произносит он. — По безработице, например. Или вы предпочитаете Ботанический Сад? Был бы счастлив вас сопровождать, я интересуюсь растениями.

Ренни решает не спрашивать его о ресторанах и теннисных кортах. Она благодарит и говорит, что лучше поймет, что ей надо, когда попадет на место.

— Кажется, мы приближаемся, — говорит он.

Самолет ныряет. Ренни выглядывает в окно, надеясь что-нибудь увидеть, но там слишком темно. Она замечает границу, горизонт, что-то неровное и более темное, чем небо, но тут самолет идет вниз под углом в сорок пять градусов и через секунду они ударяются о землю. Ее кидает вперед, на пристяжной ремень, самолет резко тормозит.

— У нас здесь очень короткая полоса, — замечает он. — Пока я еще не высказал свои сожаления нынешнему правительству, но я пытался что-нибудь сделать. В то время я был министром по туризму. — Он выдал ей свою кривую улыбку. — Но у премьер-министра свои приоритеты.

Самолет останавливается, и в проход набиваются люди.

— Было приятно познакомиться, — говорит Ренни, когда они встают.

Он протягивает ей руку. Ренни перекладывает аспирин.

— Надеюсь, вы хорошо проведете время, друг мой. Если вам нужна помощь, звоните мне, не колеблясь. Каждый знает, где меня найти. Меня зовут Минога. Доктор Минога, как рыбу. Мои враги шутят на эту тему! Маленькая рыбка в маленькой луже, говорят они. Это искаженный французский, изначально звучало Minôt, одно из многого, что от них сохранилось. В семье все были пиратами.

— Правда? — говорит Ренни. — Как дико.

— Дико? — спрашивает доктор Минога.

— Очаровательно, — поправляется Ренни.

Доктор Минога улыбается.

— Когда-то пираты были обычным явлением, — говорит он. — Некоторые из них считались вполне респектабельными людьми, они вступали в брак с англичанами и так далее. У вас есть муж?

— Простите? — говорит Ренни. Вопрос застал ее врасплох: ее знакомые давно не задают ей таких вопросов.

— Мужчина, — поясняет он. — Мы здесь не очень носимся с формальностями.

Ренни интересно, есть ли у этого зондирования сексуальная подоплека. Она колеблется.

— Здесь нет, — отвечает она.

— Может быть он присоединится к вам позже? — спрашивает доктор Минога. Он наблюдает за ее смущением, и Ренни понимает, что это не предложение, это забота. Она улыбается ему, поднимая свой фотоаппарат.

— У меня все будет хорошо, — говорит она. Во что сама она не верит.

Когда Ренни выплыла из наркоза, она ничего не почувствовала. Она открыла глаза, увидела мягкий зеленый свет и снова закрыла их. Она не хотела смотреть вниз, она боялась увидеть, на сколько уменьшилось ее тело. Ренни лежала с закрытыми глазами, осознавая, что пришла в себя, по не радовалась этому. Она поняла, что ожидала умереть во время операции, хотя раньше не признавалась себе в этом. Она слышала о людях, у которых случался шок из-за аллергии на наркоз. Теперь этот вопрос уже не стоял.

Ее левая рука онемела. Она пыталась пошевелить ею и не смогла. Тогда она пошевелила правой рукой и только сейчас поняла, что кто-то держит ее за руку. Ренни повернула голову, с усилием открыла глаза, и увидела вдалеке, как сквозь перевернутый бинокль, образ мужчины, прозрачный и четкий, облик, окруженный темнотой, Дэниэл.

— Все в порядке, — сказал он. — Она была злокачественной, но я думаю, что мы вырезали все.