Впервые за то время, как он полностью углубился в это исследование, он обращался к здравому смыслу. Когда он попытался поднять руку над контрольным рычагом энцефало — аджу — стера, ничего, казалось, не произошло. Просто нахлынуло множество нелепых ощущений и среди них отчетливо различимый запах горящей изоляции. В третий раз его глаза увлажнились, а потом возникло изображение, резкое и отчетливое. Потухло оно так же внезапно, как и вспыхнуло. Но для Гросвенфа, прошедшего обучение на самых современных психологических приборах, оно оставалось в сознании таким же ярким, как если бы он смотрел на него достаточно долго.

Он увидел эту картину изнутри высокого узкого здания. Освещение было тусклым, как будто являлось лишь отражением света, проникавшего в дверь. Окон не было. Вместо полов в помещении были подстилки. Несколько птицеобразных существ сидело на этих подстилках. В стенах виднелись двери, указывающие на существование шкафов и кладовых. Видение взволновало и встревожило его. Предположим, он установил связь с этим существом, кем бы оно ни было, стимулированный его нервной системой и через посредство своей. Предположим, он достиг такого состояния, в котором он мог видеть его глазами, слышать его ушами и чувствовать до некоторой степени то, что чувствовало оно. Но все это были лишь чувственные впечатления.

Мог ли он надеяться перекинуть мост через пропасть и вызвать двигательный стимул в мускулах того существа? Мог ли он заставить его двигаться, поворачивать голову, шевелить руками — словом, заставить его двигаться так, как собственное тело? Нападение на корабль было произведено группой вместе действующих, вместе думающих существ. Взяв под контроль одного из членов такой группы, мог ли он надеяться взять под контроль их всех?

Его моментальное видение вышло, вероятно, из глаз одного индивида. То, что он испытал до сих пор, не указывало на групповой контакт. Он был подобен человеку, заключенному в темную комнату с отверстием в стене перед ним, покрытом слоем прозрачного материала, сквозь который пробивался слабый свет. По случайно проникающим туманным изображениям он должен был судить о внешнем мире. Он мог быть вполне уверен в том, что картины верны. Но они не совмещались со звуками, проникающими через отверстие в боковой стене, или ощущениями, проходящими к нему через пол или потолок.

Человеческие существа могли слышать звуки до двадцати килогерц. Некоторые расы начинали слышать лишь после этого предела. Под гипнозом люди могли оказаться в таких условиях, что шумно веселились в то время, как их мучали, и вопили от боли, когда их щекотали. Стимуляторы, означавшие боль для одной разумной расы, вообще ничего не значили для других.

Гросвенф мысленно сбросил с себя напряжение. Сейчас ему не оставалось ничего, как расслабиться и ждать… Он терпеливо ждал. Теперь он думал о том, что могла быть связь между его собственными мыслями и получаемыми им ощущениями. Эта картина внутреннего помещения дома — каковы были его мысли перед тем, как она появилась? Кажется, он представлял себе структуру глаза. Связь была настолько очевидной, что он затрепетал от волнения. Было и еще одно обстоятельство. До теперешнего момента он концентрировался на намерении видеть и чувствовать через нервную систему очевидца. И реализация его надежд зависела от установления контакта и контроля над группой напавшей на корабль.

Внезапно он увидел свою проблему в новом свете. Она потребовала установления контроля над собственным мозгом. Некоторве участки должны были быть эффективно блокированы и поддерживаться на минимальном действующем уровне. Другие должны были быть приведены в состояние особой чувствительности с тем, чтобы все поступающие ощущения могли достигать их с большей легкостью. Как высоко тренированный субъект, чем аутогипнотический субъект, он мог выполнить обе предполагаемые задачи.

Первое, несомненно, зрение. Затем мускульный контроль индивида, через посредство которого работает над ним группа.

Его размышления прервали разноцветные вспышки. Гросвенф принял их за свидетельство истинности его предположения. И он понял, что идет по верному следу, когда изображение внезапно прояснилось и осталось ясным.

Обстановка была прежней. Те, кто контролировал его, все еще сидели на подстилках внутри высокого здания. Лихорадочно надеясь на то, что изображение не исчезнет, Гросвенф принялся концентрироваться на движениях мускулов Риим. Сложность состояла в том, что даже приблизительное объяснение того, почему могли происходить те или иные движения, было невозможно. Хронозрительный образ был не способен включить в себя в деталях миллионы клеток, ответственных за движение одного пальца. Теперь он подумал о целой конечности, но ничего не произошло. Потрясенный, но полный решимости, Гросвенф попробовал гипноз символами, используя ключевое слово, заключавшее в себе смысл процесса. Одна из худых рук медленно поднялась. Еще один ключ, и его контролер осторожно встал. Потом он заставил его повернуть голову. Этот процесс напомнил птицеобразному существу, что тот ящик, этот шкаф и этот чулан — «мои». Воспоминание едва задело уровень сознания. Существо знало о своем владении и соглашалось с этим фактом, не придавая ему значения.

Нелегко было Гросвенфу справиться с положением. Упорно и терпеливо он заставлял существо вставать и опять садиться, поднимать и опускать руки, расхаживать взад — вперед вдоль подстилки. Наконец, он заставил его сесть.

Вероятно, он достиг полной настройки, и его мозг полностью контролировал мельчайшие движения, потому что, едва он начал сосредоточиваться снова, как все его существо затопило посланием, захватившим, казалось, каждый уголок его мыслей и чувств. Более или менее автоматически Гросвенф перевел мучительные мысли в знакомые понятия.

«Клетки зовут, зовут… Клетки боятся. О, клетки знают боль! В мире Риим темнота. Далеко от существа — далеко от Риим… Тень, темнота, хаос… Клетки должны извергнуть его… Но они не могут. Они были правы, пытаясь быть дружелюбными к существу, которое вышло из великой темноты, потому что не знали, что он враг… Ночь сгущается. Клетки уходят… Но они не могут…»

— Дружелюбными… — беспомощно пробормотал Гросвенф.

Это тоже подходило. Он понимал, как весь ужас происходящего мог быть объяснен тем или иным путем с одинаковой легкостью. Он с тревогой осознал серьезность ситуации. Если катастрофа, уже происшедшая на борту корабля, являлась результатом неверно понятой попытки установить связь, то какой же кошмар мог стать следствием их враждебности?! Его проблема была грандиозной, намного более грандиозной, чем их проблема. Если он прервет с ними связь, они станут свободными. При существующих обстоятельствах это могло означать нападение. Избавившись от него, они могли предпринять попытку уничтожить «Космическую Гончую».

У него не оставалось выбора. Он должен был выполнить то, что наметил, надеясь, что может случиться нечто такое, что можно будет обратить в свою пользу…

Сначала он сконцентрировался на том, что казалось логическим промежуточным звеном, то есть перенесением контроля на другого представителя чужой расы. Выбор в случае с этими существами был очевиден.

«Меня любят, — сказал он себе, намеренно вызывая чувство, которое ранее смутило его. — Меня любит мое родительское тело, из которого я вырастаю. Я разделяю мысли моего родителя, но я уже вижу своими глазами и знаю, что я один из группы…»

Перемещение произошло так быстро, как только мог ожидать этого Гросвенф. Он шевельнул более короткими дубликатными пальцами. Он изогнул слабые плечи. Потом он вновь вернулся в первоначальное положение по отношению к родительскому Риим. Эксперимент удался настолько, что он почувствовал готовность к большому скачку, который должен был ввести его в связь с нервной системой более отдаленного живого существа Это тоже предусматривало стимуляцию соответствующих мозговых центров. Гросвенф почувствовал себя стоящим на вершине заросшего холма. Прямо перед ним вился узкий поток. Оранжевое солнце плыло в темно — пурпурном небе, испещренном облаками, похожими на барашков. Гросвенф заставил новый объект переместиться. Он видел, что маленькое, похожее на курятник здание прячется между деревьев неподалеку от этого места. Это было единственное находящееся в поле зрения жилище. Он подошел к нему и заглянул внутрь. В полумраке он разглядел несколько насестов, на одном из них сидели две птицы Глаза у них были закрыты.