Он взял ее за руку.

— Не волнуйся, моя дорогая. Что-нибудь придумаем. У нас еще сорок пять часов.

Семьсот лет назад происходил последний исход человеческой расы. Сегодня он начался вновь. Перемещение огромных масс было слишком сложным, чтобы мог руководить один человек, и впоследствии люди, оглядываясь назад, могли вспомнить лишь страшное смятение, истерию, близкую к панике, слепой протест против судьбы и в то же время сосредоточенное движение, подчиненное общему замыслу. Люди башен научились послушанию. Теперь они делали то, что им приказывали, неохотно, испуганно, но подчиняясь приказам тех, кто приказывал достаточно властно.

Кедра в последний раз осмотрела свою прекрасную комнату. Взгляд ее был долгим и спокойным, как сама комната.

— Мы не вернемся, — сказала она. Захария Харкер, ожидавший ее у выхода, спросил:

— Почему?

— Вы знаете, что мы не вернемся. И это хорошо. Я ненавижу Сэма Рида. Он всегда заставлял меня глядеть в лицо неприятной правде.

— Интересно, сможем ли мы доказать, что он лжет? Кедра покачала головой:

— Сейчас это уже не имеет значения. Мы знаем методы Сэма.

— Вы готовы, дорогая? Лифт ждет.

— Да, — она вздохнула, поворачиваясь к двери. — Я не верю, что отправляюсь на смерть. Я отстою свое существование.

Он засмеялся.

— Я испытываю то же самое. Человечество снова выходит из моря на сушу, но даже Сэм Рид не может заставить нас полюбить этот переход.

— Он пожалеет об этом. — Она заколола плащ у горла и пересекла комнату, ступая по мягко пружинящему полу, по которому никогда не пройдет больше, разве что из любопытства — лет через сто.

Захария поглядел ей в лицо и ничего не сказал.

— Я знал, что вы что-то задумали, когда позволили уйти этим мятежникам, — сказал Хейл. — Не в вашем характере отпускать кого-либо просто так, если вы можете его использовать.

Сэм взглянул на него из-под сдвинутых бровей.

— Вы хотели колонизировать поверхность, теперь она колонизирована, — сказал он.

— Подводные лодки без экипажей, самолеты с автопилотами, управляемые на расстоянии, — и все это заготовлено заранее, — сказал Хейл и покачал головой. — Ну что ж, вам это удалось.

— Через двенадцать лет, — спокойно ответил Сэм, — они хорошо акклиматизируются… Еще через двенадцать им здесь так понравится, что невозможно будет их выгнать.

Хейл с минуту смотрел на Сэма своим пристальным взглядом, который уже так много видел на Венере. Наконец он заговорил:

— Помните, что случилось с Моисеем, Сэм Рид? — спросил он негромко и, как классический протогонист, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел.

Толстые стены дрожали от грохота бомбардировки. Перо в руках Сэма вздрогнуло. Ритмично качнулись стол и кресло, в котором он сидел.

Сэм нахмурился. Шел третий день бомбардировки, и он старался отключиться от всех внешних раздражителей.

Молодая женщина в строгом коричневом костюме наклонилась вперед, глядя, как он пишет. От этого движения черные короткие волосы прямыми прядями упали по обе стороны лица. Она взяла лист, как только перо остановилось, и пошла с ним по дрожавшему полу к собственному столу. Она включила телевизор и произнесла в передатчик несколько слов ясным чистым голосом.

— Хорошо, — устало сказал Сэм, когда она кончила. — Хорошо, Сигма, пошлите теперь ко мне Захарию.

Она встала, двигаясь с совершенной грацией, и быстро пошла к двери. Дверь вела не в соседнюю комнату, а в небольшое контрольное помещение, освещенное лучами, которые должны были обнаружить у входящего оружие. Сэм не хотел никаких неожиданностей. Впрочем, сейчас это не имело особого значения. По сигналу Сигмы появились два охранника с пленными и остановились, подвергаясь действию проверочных лучей. За ними вошли еще два охранника.

— Захария, — усталым голосом сказал Сэм, — я хочу, чтобы вы отозвали своих людей.

Захария не без симпатии взглянул на него, стараясь, как он часто это делал, найти сходство с Харкерами, чья кровь текла в них обоих.

— Почему я должен это сделать, Сэм? — спросил он.

— Вы сейчас не в таком положении, чтобы задавать вопросы. Я вас расстреляю, если до полудня атака не прекратится. Идите сюда, можете использовать мой передатчик.

— Нет, Сэм. Вам конец. На этот раз вы проиграли.

— Раньше я всегда выигрывал. Выиграю и на этот раз.

— Нет, — сказал Захария и остановился, чтобы подсчитать, сколько раз выигрывал Сэм — легко, презрительно, из-за своей неуязвимости.

— Мы не повстанцы, — спокойно сказал Захария. — Мы готовили это нападение с того самого дня, как вы вырвали у нас кориум угрозой применения бомб. Помните, Сэм? Вы не делали ошибок в стратегии, но вам следовало бы проверить, какое оборудование мы увозим с собой из башен. Сейчас мы его используем…

— Вы кое-что забыли, — голова Сэма болела от непрерывной вибрации. Это затрудняло разговор. — Вы забыли о себе. Под угрозой расстрела вы предпочитаете прекратить нападение, не так ли?

— Вам этого не понять.

Сэм нетерпеливо покачал головой.

— Вы бы напали на меня двадцать лет назад, если бы были так сильны. Вам не удастся меня одурачить, Харкер.

— Мы нуждались в вас тогда. Вы жили с нашего молчаливого согласия, Сэм. Теперь оно кончилось. Бомбардировка — это не только пушки. Это… взрыв человеческих эмоций, которые вы так долго угнетали.

Сэм гневно ударил кулаком по дрожащему столу.

— Заткнитесь! — сказал он. — Я болен от разрывов. Даю вам шестьдесят секунд на принятие решения, Харкер. После этого вы — конченный человек.

Говоря это, он, однако, ощущал в мозгу какую-то неуверенность, источник которой он не мог определить. Подсознательно он знал ответ: подозрительно легко удалось захватить Захарию.

Он нервно осмотрел комнату. Глаза его на мгновение, как и тысячу раз до этого, остановились на голубоглазой девушке за столом в противоположном углу. Она внимательно следила за всем происходящим и старалась ничего не упустить. Сэм знал, что может доверять ей. Эта уверенность согревала сердце.

Когда она впервые появилась в форте, ей было восемнадцать лет. Родилась она в башне, но выросла на поверхности. Все, вновь поступившие, разумеется, тщательно проверялись. Всех их подвергали внушению со стороны лучших психологов. Но Сигма росла быстрее остальных. Через год она была помощником секретаря в административном управлении. Еще через шесть месяцев она стала секретарем с собственным кабинетом. И вот однажды Сэм, подбирая свой личный персонал, обнаружил среди прошедших самый строгий отбор, женское имя. При первой же встрече он выбрал именно ее.

Теперь ей было двадцать пять лет. Она не была наложницей Сэма, хотя кое-кто в форте поверил бы в это…

Он видел, что ее что-то беспокоит. Он знал ее лицо так хорошо, что мог замечать на нем малейший оттенок. Когда она смотрела на Захарию, на лбу ее пролегла складка, а лицо приобрело выражение тревоги.

Сэм взглянул на часы.

— Сорок секунд, — сказал он и оттолкнул кресло. Все, находившиеся в комнате, следили за ним.

Сэм потянулся к крышке ящичка, установленного в стене рядом с экраном, но его остановило гудение телевизора Сигмы.

— Это вас, Сэм, — сказала она. — Хейл. Он закрыл экран и пошел через комнату.

— Вы один, Сэм?

— Нет, подождите, я переключусь на наушники.

Лицо на экране темпераментно дернулось. Затем по сигналу Сэма оно исчезло, а в ушах его зазвучал голос Хейла, больше никому не слышимый.

— Прорыв, — резко сказал Хейл.

— Большой?

— Очень. Вибрация. Я уже говорил вам, что пластик слишком жесток. Они уже захватили несколько наших орудий и уже поворачивают их. Через пять минут будет захвачен верхний двор. Сэм, я думаю, где-то предатель. Они не должны были знать, как действуют эти игольчатые орудия. Но они знают.