Видя такой взрыв отчаяния дочери, Эстелл пришла в замешательство:

— Но в чем же еще дело? Дорогая, я не смогу тебе помочь, если не буду знать всю правду.

— Больше ничего нет.

— Ты что-то скрываешь от меня?

— Нет, нет, — нетерпеливо отмахнулась Сьюзен. — Я ничего не скрываю, что произошло. У меня просто такое чувство, что на меня навалилось слишком много. Я не заслужила этого.

— Мне хорошо знакомо это чувство, дорогая. Но, думаю, когда кончится испытательный срок, оно должно пройти.

— Это все такая пустая трата времени. Мне вдруг захотелось скорей кончить школу, стать взрослой и уехать куда-нибудь, где меньше всяких проблем.

Поникшая Сьюзен сидела, опустив глаза и внимательно разглядывая сложенные на коленях руки. Мать посматривала в ее сторону, приходя во все большее замешательство. Она подозревала, что дочь сказала ей далеко не все, и теперь лихорадочно измышляла способ вытянуть из нее остальное. Внезапно ее осенило, как легче к этому подступиться:

— Послушай, дорогая, вечером отец придет с работы, и я должна сказать ему о твоем самочувствии и объяснить, почему не вызвала доктора. Поэтому, если уж мне приходится покрывать тебя, то я должна знать правду. Скажи мне, у тебя ничего не было с капитаном Сеннизом, а?

— Я же тебе сказала, что он неожиданно… — Сьюзен вдруг запнулась, нахмурившись, резко подняла голову и возмущенно сказала: — Что ты говоришь, мама?

Лицо Эстелл прояснилось: теперь у нее есть ответы на все возможные вопросы Джона, который имеет свои причины для критического отношения к жене и дочери.

— Сэк! — браво воскликнула Эстелл. — Теперь последний вопрос: у тебя были с кем-нибудь интимные отношения, например, с Ли?

— О, мама, упаси Боже, нет! — Сьюзен густо покраснела. — Просто нелепо задавать мне такие вопросы. Ты Же знаешь наши правила: никакого секса до девятнадцати лет, а потом я, наверное, должна выйти замуж. Вообще мы с тобой уже не раз обсуждали все эти дела.

— Прости, моя дорогая, — сконфуженно проговорила Эстелл, — но у меня возникло какое-то тревожное чувство… Ты была не похожа на себя, такая таинственная…

— Все эти разговоры так неприятны, — рассеянно сказала Сьюзен. Полыхавший на щеках румянец сошел, и она почти успокоилась.

Мать поджала губы: вроде бы и говорить было уже не о чем, и все вопросы, даже самые неприятные, были заданы, а неудовлетворенность осталась, словно она что-то упустила в разговоре с дочерью. Но, с другой стороны, она была уверена, что Сью просто не умеет лгать.

— Почему бы тебе не прилечь сейчас? Завтра ты пойдешь в школу?

— Наверное, пойду, — вздохнула Сьюзен.

— Тебя подзывать к телефону, если позвонит кто-нибудь из группы?

— Нет, передай, что увижусь с ними завтра… надеюсь.

“Я сделала все, что могла”, — подумала про себя Эстелл и молча дождалась, пока Сью закончит завтрак. Через минуту та доела тост и, не говоря ни слова, ушла к себе в комнату. Эстелл подошла к двери и спросила вслед:

— Сью, ты предупредила кого-нибудь, что останешься Дома?

— Нет.

— Почему же тогда никто не звонит?

— Они же еще не знают, что меня не будет, — донесся голос Сью.

Когда Лен Джагер через день пришел в сознание и открыл глаза, он увидел симпатичное лицо мужчины, склонившегося над его изголовьем. Незнакомец производил впечатление важного человека, но механик не смутился и поприветствовал его:

— Привет, док. Вы новенький?

Лейн какое-то время медлил с ответом, прикидывая, не стоит ли воспользоваться ошибкой и продолжать изображать врача, но отказался от этой мысли.

— Нет, мистер Джагер, я здесь по другому делу. — Лейн вежливо улыбнулся. — Судя по тому, что вы забеспокоились, увидев нового врача, вы вполне довольны медицинским обслуживанием, не так ли?

— Меня еще немного лихорадит, но, конечно, мне уже значительно лучше.

— Рад слышать. — Лейн перешел на деловой тон. — Я хотел бы услышать лично от вас, что именно произошло в тот момент, когда вы почувствовали себя плохо. Однако должен сразу сказать, что мой интерес к этому в первую очередь связан с тем, что из всех живущих в Спейспорте только мы с вами излучаем так называемую К-энергию… — В нескольких словах Лейн попытался доходчиво объяснить, каким образом кожа человека удерживает частицы энергии на своей поверхности и излучает ее затем на протяжении двадцати часов. — Мы должны установить, где именно вы подверглись этому облучению, — откровенно признал он цель своего прихода.

Да, это была задача для Лена Джагера! Его реальный мир был просто не в состоянии вместить в себя всю массу информации. Но при этом он был вполне в состоянии почувствовать для себя некую угрозу. Его хитрые глазки совсем превратились в щелки и смотрели куда-то в сторону. Он ничего не знал и, естественно, не мог строить каких-то догадок. Он занимался тяжелой работой, чтобы заработать на жизнь, и год назад присхлт в Спейспорт, потому что здесь больше платили. Еще раньше от него сбежал сын, который вдруг объявился несколько недель назад и недавно стал членом детской группы, но сам Джагер узнал об этом только вчера вечером.

— И я не потерплю этого. Там, где я жил раньше, принято, чтобы родители сами наставляли своих детей.

Ни один из них не мог осознать высокой иронии момента, наступившего в разговоре. Человек, лежавший в постели, был вряд ли способен когда-либо понять, что его слова — не что иное, как фарс. Кто же будет воспитывать детей во всем мире? До этого момента Лейну казалась надуманной сама постановка вопроса… Он вдруг начал внимательно рассматривать лицо своего собеседника, каждая черточка, каждая мышца которого выдавала скудный, извращенный ум. И Джон Лейн, один из самых яростных приверженцев приоритета родителей в воспитании детей, почувствовал сильное замешательство.

Должно быть, странное выражение на лице Лейна встревожило Джагера, и он быстро заговорил:

— Поймите меня, мистер, правильно. Может, для некоторых детей в группах и получше будет, не знаю. Но мой сын правильно воспитывался и дома. Вот что я хотел сказать.

Его разъяснения только лишь подтвердили полную путаницу в голове этого человека, претендующего на роль отца-наставника. Далекий от какой-либо логики, он всегда действовал импульсивно. Оказавшись перед подобным воплощением морального безумия, Джон Лейн внезапно осознал, насколько зыбким может стать реальный мир человеческого разума и логики.

Он сумел сдержаться и, внешне спокойный, вернулся к вопросу о вчерашнем инциденте:

— Так что же вчера произошло? Говорят, что вас избили.

Джагер опять смотрел в сторону, избегая прямого взгляда Лейна. Он явно чувствовал какую-то опасность: его могут обвинить в нападении на подростка или что-нибудь вроде того. И Джагер начал безудержно врать: как он тихо и мирно сидел в баре, когда к нему вдруг подскочили двое парней.

— Как я понимаю, — продолжал Джагер, будто его спрашивали о мотивах столкновения, — им надо было, чтобы я начал защищаться, потому и подослали этих двоих. И я, как последний дурак, клюнул на это. Ну и, конечно, когда я вырвался наружу, там-то они меня и поджидали. Всю душу из меня вышибли, трахнули по голове, и вот теперь валяюсь тут. Но можешь быть уверен, парень, я знаю, что делать, клянусь, дай только выйти отсюда! — с мрачным злорадством пообещал Джагер.

В разговоре наступила короткая пауза, но эти несколько секунд оказались для Лейна более емкими — как в космосе. С одной стороны, каждое слово того человека било по группам, которые он на дух не переносил, прямо “в яблочко”. Но в то же время каждое слово этого неотесанного хама оскорбляло его разум и достоинство.

— И что вы намерены делать? — Ровный голос Лейна прервал паузу.

— Заберу сына и уеду из этого проклятого города. Когда я нанимался на работу, об этих группах не было ни слова. Получается, что живешь, — он запнулся, пытаясь подобрать подходящее выражение, — во вражеской стране: это можно, это нельзя. Нет, такая жизнь не по мне, спасибо большое. Вернусь обратно — в мою страну, где люди, вроде меня, живут как хотят, в свое удовольствие.