Собор 869 года смотрел на себя как на Вселенский; а так как на действительных Вселенских соборах всегда провозглашалось составленное на них вероопределение, то и этот собор должен был сделать то же самое. Но так как на нем не было решаемо никакого догматического вопроса, то вероопределение этого собора вышло совершенно бессодержательным. В указанном вероопределении объявлялось о необходимости принимать семь Вселенских соборов, нричем этот собор провозглашен восьмым Вселенским собором, говорилось об осуждении Фотия и его приверженцев и т. д. Вслед за тем прочитана была речь императора, в которой, между прочим, говорилось, что всякое духовное лицо или мирянин В случае противодействия определениям этого собора будет беспощадно изгоняем из столицы — Константинополя. Затем той же речью внушалось мирянам, что они должны быть послушны в отношении к пастырям и прочее в этом роде. После этого император спросил у членов собора: довольны ли они определениями собора? Все, конечно, дали ответ положительный. Легаты обратились с просьбой к императору о том, чтобы он своей подписью утвердил деяния собора. Император изъявил согласие, но, и из уважения к собору, и следуя примеру императоров Константина Великого, Феодосия I и Маркиана, пожелал подписаться после всех епископов (ничего такого о вышеупомянутых императорах, впрочем, неизвестно). Но легаты упросили императора подписаться, по крайней мере, после имен патриарших местоблюстителей. Начались подписи. Подписывались под актами в пяти экземплярах, по числу патриарших кафедр. Император и его сын не только подписали свои имена, но и поставили знак спасительного креста. Этим и кончилось десятое [276] заседание собора.

Римско–католический историк Гергенрётер говорит: «Принимая во внимание великое число епископов в тогдашнем Византийском патриархате и сравнивая собор 869 года с позднейшим собором при патриархе Фотии, первый (собор. — A. Л.) представляется слабым по числу его членов: такого малого количества епископов не было ни на одном из прежних Вселенских соборов». Тот же ученый находит объяснение этого странного явления в «том духовном преобладании, в том безмерном влиянии, какого достигла личность Фотия в среде его приверженцев, так что воля самого императора не могла заставить фотиан подчиниться собору».[277]

Дорогие гости византийского императора и патриарха, легаты римские, недолго оставались в Византии по окончании собора. В марте они собрались в обратный путь. Император задал им пир и богато одарил их. Спафарий Феодосий проводил легатов до Диррахиума, но о безопасности дальнейшего пути своих гостей император не позаботился. А их между тем ожидало несчастье. Во время морского путешествия на них напали пираты — славяне и забрали их в плен. Напрасно папа ожидал возвращения своих легатов: они исчезли. Потом, когда папа узнал о судьбе их, он принял все меры к освобождению несчастных из плена; но прошло немало времени, прежде чем эти старания увенчались успехом. Только в декабре 870 года, после тяжких испытаний, возвратились легаты восвояси. Само собой понятно, они были ограблены — и самая драгоценная вещь, подлинные акты собора 869 года, пошла прахом, пропала.[278] Итак, папа Адриан лишился удовольствия видеть позор Восточной Церкви, те собственноручные подписи византийского царя и патриарха и некоторых восточных епископов, подписи, которые бы могли доставить так много радости папе ценой неслыханного унижения Восточной Церкви.

На Западе собор 869 года признан Вселенским, и он считается таким доныне. При своем посвящении папы произносят древнюю клятвенную формулу, в которой этот собор причисляется к числу Вселенских, а правила этого же собора внесены во все католические собрания церковных канонов.[279]

Не то видим на Востоке. Патриарх Фотий тотчас по окончании собора объявил его «варварской засадой», комедией, где «давались представления, как на сцене», сборищем «неистовых корибантов и вакхантов», собранием, которое само себя «покрыло стыдом».[280] Впоследствии Фотий постарался уничтожить всякую память об этом соборе в Восточной Церкви. И его благородные усилия имели полнейший успех. Забвения, полного забвения — вот чего достиг в скором времени этот собор на Востоке. Прошло немного времени после того, как был собран этот собор — и он теряет всякое значение здесь. «Забыт собор, остались без употребления и его правила, ни один греческий канонист не коммен тирует этих правил, ни один юридический сборник не приводит их текста, они как будто бы сквозь землю провалились, и только немногие греческие рукописи сохранили сокращенный текст актов этого собора».[281]

Такова была судьба собора 869–870 годов на Востоке. И эта судьба была вполне заслужена собором.

Обстоятельства, при которых Фотий снова сделался патриархом; тяжкое положение Фотия и его приверженцев после собора 869 года, но в то же время твердость и верность фотиан своему вождю; слабость и бессилие партии Игнатия; болгарский церковный вопрос IX века; улучшение в положении Фотия; стремление императора Василия примирить две церковные партии в Византии; смерть Игнатия; Фотий снова патриарх; сношения с папой Иоанном; почему папа склоняется признать Фотия законным патриархом? Собор Константинопольский 879—880 годов: общие замечания об этом соборе. Суждение об его актах.

У большинства ученых утвердилось мнение, что в Византии и Византийской империи епископы были в полном рабском подчинении императорам, что Церковь была послушным слугой государства, что воля светских властителей была законом для иерархов. Для обозначения этих отношений светской и церковной власти в западной науке употребляется варварское слово: цезаропапизм, которым указывается, что будто в Византии императоры в то же время были и первосвященниками, т. е. такими же полновластными распорядителями в делах церковных, как и в делах светских, гражданских.

Такой взгляд на отношение Церкви и государства в Византии образовался отчасти вследствие непонимания тех тесных, близких отношений между светским и церковным правительством, какие существовали в Византийской империи.[282] И одним из сильных доказательств неосновательности разбираемого взгляда служит история патриаршества Фотия.

Если бы власть гражданская была действительной руководительницей Церкви, то низвержение Фотия с патриаршества, происшедшее по воле императора Василия Македонянина, не должно бы было вызвать никаких нестроений в Византии: смена одного патриарха другим принята была бы равнодушно, без противодействия, как очень обыкновенное дело. Но то ли видим в действительности?

После Константинопольского собора 869 года Фотий потерял всякое значение в Церкви. Его патриаршествование объявлено незаконным, сам он выставлен был человеком очень невысоких нравственных правил, правительство было явно претив него. Его прежним многочисленным приверженцам, по–видимому, ничего не оставалось делать, как подчиниться императорской воле. Но этого не случилось. Фотий и его приверженцы из числа духовенства хорошо понимали, в чем можно и должно уступать власти светской и в чем уступать не должно. Партия Фотия одушевлена была, как это раскрыто было раньше, такими интересами, отступиться от которых она не могла, потому что эти интересы были дороги для Церкви. Отказаться от них значило бы забыть, что епископы должны служить благу Церкви до самоотвержения. Эта партия, одушевленная сознанием блага Церкви, ни в чем не хотела уступать требованиям и желаниям тогдашнего правительства. И светское правительство наконец увидело себя лишенным возможности бороться с партией фотиан, уступило во всем этой последней. Фотиане восторжествовали. Посмотрим, при каких обстоятельствах это произошло.