Из вышеизложенного открывается, что партия меньшинства [90] и партия большинства, или господствующая, находились в очень напряженных взаимных отношениях.[91] Можно задать себе вопрос: не проявили ли студиты излишней ревности в борьбе с патриархом? И напротив, не показал ли себя патриарх слишком уступчивым в отношении к императору, в ущерб для интересов Церкви, и строгим к своим противникам? Этот вопрос занимал уже одного ученика Феодора Студита, и этот последний, разрешая вопрос, нашел такой ответ: «Оставшись несогласными в суждениях, патриарх и студиты отделились друг от друга, как некогда Павел и Варнава при разногласии касательно Иоанна, называемого Марком (Деян. 15, 39—40), о чем Златоуст в своем толковании на Деяния говорит так: «Кто из них советовал лучше, не наше дело решать». Так точно, — продолжает тот же писатель, — нужно рассуждать и здесь, что патриарх Никифор поступил применительно к обстоятельствам, не желая, но был принужден царем, а студиты, быв подвигнуты Богом, имели в виду соблюдение Божиих заповедей, а не увлекались злой страстью. Так нужно рассуждать боголюбивым людям о свойстве этих дел и не осуждать какой–либо стороны достоуважаемых нами предстоятелей».[92] Такой ответ дает ученик Феодора Студита. Конечно, можно отвечать на предложенный вопрос глубокомысленнее, но едва ли найдется ответ успокоительнее того ответа, какой дан указанным писателем.[93]

К счастью, раздор студитов с патриархом продолжался недолго. Через два года от начала споров умирает император Никифор, а новый император Михаил Рангаве (811–813) всеми мерами начал стараться прекратить смуты в Византийской Церкви, а для этого он потребовал, чтобы патриарх Никифор низверг из духовного сана пресвитера Иосифа. Патриарх согласился сделать это, и мир наступает.[94] Нельзя сказать, однако ж, что с наступлением примирения патриарха с представителями студитов были позабыты споры с их причинами. Этого не случилось. По замечанию Гергенрётера, «этот раздор патриарха и студитов оставил по себе многие следы».[95] Что это действительно так, в этом убеждает история патриаршествования Мефодия, одного из ближайших преемников патриарха Никифора на византийской церковной кафедре.

Кратковременное патриаршествование Мефодия (842—846)[96] почти все проходит среди смут. Члены византийского церковного общества делятся на партии, очень похожие на те, которые создались при прежних византийских патриархах Тарасии и Никифоре. Патриарх Мефодий был предшественником известного патриарха Игнатия. Поэтому более или менее внимательное изучение состояния Византийской Церкви при нем важно для понимания партий, возникших вслед за временем этого патриарха. И действительно, изучение жизни, деятельности патриарха Мефодия и церковных явлений его времени может пролить значительный свет на то, при каких ближайших исторических обстоятельствах слагаются те две церковные партии, которые известны с именем игнатиан и фотиан. При жизни Мефодия ясно обозначаются в Церкви среди иерархии две партии, которые очень напоминают церковные партии эпохи, уже обозренной нами, и стоят в близком родстве с игнатианами и фотианами.

Мефодий был муж высокообразованный, ревнующий о церковных делах, с похвальными нравственными качествами.[97] Тем не менее все его церковные меры, какие он принимал по нуждам времени, находя себе одобрение со стороны одних лиц в среде духовенства, в то же время находили себе противников и порицателей в той же среде. А это показывает, что религиозно–умственное настроение духовенства не было одинаково. Ведя борьбу с остатками иконоборчества, Мефодий не без строгости относился к тем из духовных лиц, кто продолжал упорно держаться идей иконоборческих; такие упорные лишались своих кафедр, на которые вместо них возводились люди православного образа воззрений. Но эта строгость не переходила должных границ.[98] Если кто–либо из духовенства, хотя и виновен был во временной принадлежности к иконоборческой партии, однако ж, в настоящее время исповедовал себя православным, таковых Мефодий наставлял на путь истинный и не лишал занимаемых ими кафедр.[99] Меры патриарха были вполне благоразумны, но не все в духовенстве смотрели на них одобрительно. Антагонизм в отношении к иконоборчеству у некоторых был слишком силен, и потому снисходительные меры патриарха касательно духовных лиц, раскаявшихся в своем иконоборческом заблуждении, казались некоторым ревнителям из духовенства излишним послаблением, достойным порицания. Напротив, другие лица в среде духовенства совершенно соглашались с распоряжениями патриарха и одобряли их. С таким же одобрением или порицанием принимались и другие меры патриарха. Желая сделать торжество православных наиболее обеспеченным, патриарх умножил число епископов, священников и архимандритов, доставляя эти места лицам православного образа мыслей; но так как в числе этих многих ново поставленных духовных лиц были и такие, которые не отвечали своему назначению по своим качествам или, что вероятнее, такими казались они людям, не расположенным к патриарху, то возникли новые неудовольствия на Мефодия.[100] Но еще важнее было то, что патриарх нашел себе противников также и между монахами, именно монахами знаменитого в иконоборческих спорах Студийского монастыря. Вот по какому случаю это было. Патриарх торжественно перенес мощи св. Феодора Студита (826) и св. патриарха Никифора (828) в Константинополь; первого — в его монастырь, второго — в церковь Свв. Апостолов (это была усыпальница императоров и патриархов). Студиты были очень довольны подобным уважением патриарха к такому знаменитому мужу, вышедшему из их среды, как Феодор Студит. Но они в то же время остались недовольны Мефодием за прославление мощей патриарха Никифора. Они все еще продолжали питать нерасположение к Никифору как за то, что он был возведен в епископы прямо из мирян, так и за то, что он снимал церковное отлучение с известного пресвитера Иосифа. Особенно патриарх восстановил против себя студитов, когда потребовал, чтобы все написанное против Никифора было анафематствовано. [101] Напрасно патриарх доказывал упорствующим монахам, что он требует осуждения не лица Феодора Студита, писавшего против Никифора, а только тех его сочинений, от которых он, Феодор, сам отказался, примирившись с Никифором. Монахи остались при своем. Патриарх вынужден был угрожать своим противникам даже анафемой в случае неисполнения его требований. Возможно, что Мефодий и действительно привел в исполнение свою угрозу. По крайней мере, находят некоторые указания на то, что Мефодий наложил отлучение на непокорных монахов и запретил своим пасомым сношения с ними.[102] Во всяком случае, должно относить к числу несомненных исторических фактов, что в правление Мефодия некоторые из студитов были и оставались противниками Мефодия и его приверженцев. Мефодий ни в чем не хотел потворствовать монахам, приобретшим во время иконоборческих споров больше влияния в Византийской Церкви. Таким образом, из истории жизни и церковной деятельности Мефодия видно, что в его время существовали две партии, более или менее ясно очерченные, из которых одна — многочисленнейшая — принимала одобрительно все его распоряжения, понимала благие цели, с какими они делались; другая — меньшая в числе приверженцев — напротив, везде и всегда противилась ему и старалась находить промахи и ошибки в его деятельности. Мы скоро увидим, что в возникновении и борьбе партий в ближайшее затем время имя Мефодия имело не последнее значение. То или другое отношение к памяти патриарха Мефодия при его преемниках было чертой, характеризующей дух церковных партий в Византии.[103]