Сложилась парадоксальная ситуация — ожесточенными усилиями левых был свергнут Гришин-Алмазов, для того, чтобы быть потом замененным гораздо более правой фигурой.

Постановлением Административного совета от 13 сентября 1918 года А.Н. Гришин-Алмазов был зачислен «по полевой легкой артиллерии с назначением состоять в распоряжении Совета министров», т.е. фактически остался без какой-либо должности.

Алексей Николаевич, глубоко возмущенный и оскорбленный тем, как поступили с ним, поначалу еще попытался бороться и устроить нечто вроде нерешительной и неудачной попытки переворота. Едва узнав о приказе Сибирского правительства, он шлет телеграмму Иванову-Ринову:

«Командиру Степного Корпуса генерал-майору Иванову.

Сегодня ночью я получил приказ по Сибирской армии о том, что Вы вступили в командование Армией.

Основанием этого приказа поставлен приказ Совета Министров мне, Командующему Армией, не объявленный и, как мне точно известно, закошю не оформленный.

По долгу службы, как солдат и часовой, не имеющий права оставлять своего поста, я объявляю Вам, что я по-прежнему остаюсь Командующим Сибирской Армией.

Приказываю Вам в дальнейшем руководствоваться тем, что укажет честь и совесть офицера и гражданина.

Командующий Сибирской Армией генерал-майор Гришин-Алмазов»[18].

Вот как пишет об этом в общем-то благожелательно настроенный к нему управделами ВСП Георгий Константинович Гинс:

«Указ об увольнении Гришина был подписан. Уволен был без прошения, без назначения на какую-либо другую должность человек, которому Сибирское Правительство адресовало специальную грамоту с признанием его заслуг... Несколько дней было заполнено борьбой, возникшей на почве отставки Гришина. Административный Совет понял политическую опасность такого произвола со стороны правительства, которое и не подумало спросить мнения своих ближайших сотрудников, разделявших с ним и труды, и риск начатого дела...

Поздно ночью к моей квартире подъехал автомобиль. Раздался звонок. Гришин-Алмазов просит меня к себе. Ворча на судьбу политического деятеля, не знающего покоя ни днем ни ночью, но чувствуя неловкость отказа человеку, которого удаляют, я решил поехать.

У Гришина я встретил Михайлова, Пепеляева (покойного премьера)[19] и Павловского (как оказалось потом, авантюриста, выдававшего себя за представителя Франции). Гришин объяснил мне, что он находится в затруднении, как поступить. Обратиться за поддержкой к войскам он не хочет. В городе собрано много новобранцев. Всякая попытка сопротивления власти, спор между генералами сразу развратили бы эту молодежь. Желание Гришина одно — оформить все так, чтобы не повторялась корниловская история.

Гришин решил послать письма Вологодскому и Иванову с уведомлением, что он не считает себя законно уволенным, пока не получит указа об увольнении, и до тех пор не сдаст командование армией.

Это решение было всеми одобрено. Я не счел нужным, однако, скрывать от Гришина, что, по моему мнению, практических результатов его письмо иметь не будет. Вручить это письмо председателю Совета министров я отказался, считая, что я присутствовал при его составлении только как частное лицо.

Уезжая, я спросил Гришина, как относится к нему гарнизон, и назвал ему фамилии офицеров, которых видел днем и с которыми говорил о Гришине и Иванове.

— Все это преданные мне люди, — сказал Гришин.

— Вы ошибаетесь, — возразил я. — Сегодня они выражали радость по поводу вашего ухода, считая Иванова более способным администратором. А как к вам относятся чехи?

— Чехи? Они всегда приходили в ужас, услышав о моем желании уйти в отставку.

Впоследствии мне сообщили, что Гришин делал попытку призвать на помощь одну часть, но его распоряжение было перехвачено. Я считаю это сообщение похожим на правду. В эту ночь я увидел в Гришине маленького, честолюбивого и самоуверенного человечка, не умевшего вести большой игры и доверявшего случайным людям.

Я с большим сожалением вспоминаю об этом способном человеке, который так подходил, по моему мнению, ко времени, но... amicus Plato sed magis amico veritas (Платон мне друг, но истина дороже — лат.) — недостаточная солидность толкала его в авантюристы. Сибирские эсеры и Сибирское правительство окончательно толкнули его на этот путь, лишив Сибирь одного из наиболее любивших ее офицеров».

С сожалением писал потом об увольнении генерала и И.И. Серебренников: «В лице Гришина-Алмазова сошел с сибирской сцены выдающийся деятель, которому Сибирское правительство было многим и многим обязано, особенно в первые дни своего существования».

Увольнение военного министра на несколько дней стало «злобой дня». Все говорили о нем и по-своему комментировали. Иванов-Ринов, узнав про попытку Гришина призвать на помощь войска, приказал арестовать его, но затем, после убеждений И.А. Михайлова, отменил этот приказ. В военных кругах эта неразбериха в правительстве постепенно приводила к мысли о необходимости и спасительности диктатуры, которая в конце концов выкристаллизовалась и оформилась окончательно к концу осени. Тогда в Сибири всем было уже известно имя прибывшего с Дальнего Востока адмирала А.В. Колчака, и эти мысли вскоре воплотились в реальность...

Надо отмстить, что Алексей Николаевич оставлял после себя неплохое наследство: за время командования Сибирской армией (с 28.05 по 5.09.1918 г.) он довел ее численность до 60 тысяч бойцов при 70 орудиях и 184 пулеметах, положил начало ее объединению с Народной армией КОМУЧа и освободил от большевистской власти почти всю Сибирь. Успешно проводилась мобилизация населения.

Оставшись не у дел, оскорбленный недоверием и установленной за ним слежкой, молодой генерал решил перебраться в Добровольческую армию генерала

А.И. Деникина, освобождавшую к тому времени области Северного Кавказа. Прекрасно представляя себе, каким трудным будет этот путь через территории, занятые красными, Алексей Николаевич решает оставить в Омске свою жену — Марию Александровну.

22 сентября генерал-майор А.Н. Гришин-Алмазов покидает Омск со своим адъютантом. Переодевшись в штатский костюм, надев для конспирации пенсне и запасшись на всякий случай фальшивыми документами, он в переполненном вагоне, вместе со своим верным попутчиком, едет до Уфы. Прибыв 26 сентября в переполненную участниками недавно закончившегося Государственного совещания и беженцами из Поволжья Уфу, генералу, за неимением другого места, пришлось ночевать в городской комендатуре, прямо на столе в комнате дежурного офицера.

В Уфе, уже не конспирируясь, он встречается с новым Верховным главнокомандующим войск недавно образовавшейся директории генералом В.Г. Болдыревым и полковником Д.А. Лебедевым, эмиссаром Добровольческой армии в Сибири. Разговор с Лебедевым получился весьма плодотворным, и последний снабдил Алмазова рекомендательным письмом к адъютанту генерала М.В. Алексеева полковнику А.Г. Шапрону-дю-Ларрэ, а также прикомандировал к генералу подпоручика Б.Д. Зернова, ставшего его личным адъютантом.

Далее опять едут на поезде до Оренбурга. В Оренбурге Гришин-Алмазов встретился, как со старым знакомым, с атаманом А.И. Дутовым. Они долго беседовали вдвоем. Между прочим, Гришин-Алмазов пообещал атаману, что не позднее середины октября в помощь казакам к Оренбургу должны подойти союзники. Дутов передал через Гришина-Алмазова сводки о политическом и военном положении на своем участке фронта для штаба Добровольческой армии и, по некоторым сведениям, свое письмо для генерала Алексеева, с которым он состоял в переписке. Из Оренбурга, через территорию Уральского казачьего войска, встретившись по пути с представителями местного правительства, уже верхами Гришин с адъютантом добрались до Гурьева.

Из Гурьева по Каспийскому морю они доплыли до Петровск-Порта (ныне Махачкала), где Гришин-Алмазов встретился и переговорил с командиром отряда, действующего совместно с англичанами против турок, полковником Л.Ф. Бичераховым. Затем, минуя Кавказский хребет и Терскую область, добрались в октябре до Екатеринодара — ставки генерала Деникина. Все путешествие заняло в общей сложности тридцать восемь дней пути.