Неужели — «возраст завещаний»?

Ростислав поспешно улыбнулся. Но, не дойдя до него каких-то двух метров, отец круто развернулся и пошел обратно. На паласе от двери до дальнего конца кабинета уже была протоптана тропинка.

А ведь он занял этот кабинет совсем недавно, всего два месяца назад. Это сколько же километров надо было пройти, чтобы тропинку протоптать?

В левом ближнем углу кабинета серебрился терминал гиперистеллекта, украшенный каким-то диковинным цветком. Вдоль всей правой стены стояли прозрачные, почти невидимые шкафы со всевозможными линзочками, стеклянными кубиками, призмочками и шариками, три дальних — с книгами. Ростислав вышел на главную диагональ кабинета. Лишь почти столкнувшись с ним, Родников-старший остановился, сфокусировал взгляд на неожиданном препятствии, просиял:

— А, наконец-то! Рад тебя видеть, очень рад!

Они обнялись.

— Идем туда, поближе к свету. С детства не люблю темноты!

У окна стоял маленький квадратный столик с четырьмя низкими уютными креслами по сторонам.

— Чай, кофе? Нектар, амброзия?

— Чай. Холод нынче в Москве — собачий!

— Стюард, две чашки чая, как обычно!

Из противоположного угла кабинета тотчас прикатил сервировочный столик, выставил на столешницу две фарфоровые чашки с дымящимся золотисто-коричневым напитком.

— Собачий — это когда ниже тридцати, — поправил отец. — При тебе таких морозов уже не было. Да и я… Но в снежки успел наиграться!

— Ты много чего успел. Можно сказать — все.

— Завидуешь?

— Чуть-чуть.

— И зря. Самого главного — заглянуть за «Стену Трех Не» хотя бы одним глазком — я как раз и не сумел. Но еще не вечер!

Отец сердито качнул чашечкой, пролил чай на палас и, кажется, не заметил этого.

— Там, я видел, двое ребят с какой-то установкой возятся. Это они проводят фундаментальные исследования?

— Да, они. Есть еще двое энтузиастов, и даже одна девушка иногда приходит.

— Заниматься в наше время фундаментальными исследованиями — значит пытаться определить неопределенность. Именно эту работу ты и хотел мне предложить?

— Да. В таком примерно направлении.

— Значит, название «Лаборатория фундаментальных исследований» — не шутка?

— Нет. Ты, как и большинство, считаешь, что ни один уважающий себя ученый не должен тратить время на подобные глупости, эквивалентные разве что работе над «вечным двигателем»? В институте на нас тоже смотрят косо, все, начиная с директора и кончая черепашкой-уборщицей. Острят, что мы бьемся головой об эту свою «Стену». Называют моих ребят «мамонтами» и «размороженными». А меня — за глаза, конечно, — величают Тиранозавром. Самый, заметь, сильный и свирепый хищник из обитавших когда-либо на земле. Потому я тебя и приглашал, и буду приглашать, что слабые здесь не выдерживают.

— А работы на Большом Титанском Ускорителе будут возобновлены? Те, что ты объявил жизненно необходимыми для человечества в своей Нобелевской лекции?

Отец помрачнел, сердито поставил на столик опустевшую чашечку.

— Нет. И уже не удастся — Титан открыли для заселения. Зато нам удалось получить разрешение на расконсервацию Малого Лунного. Было показано, что разрешающая способность старой линейки детекторов — на новую никто не выделил бы и евро! — может быть повышена на порядок, и Совет счел целесообразным. Конечно, пришлось провести кое-какую подготовительную работу…

Отец озорно подмигнул Ростиславу, совсем как в детстве, когда подбивал сына на какую-нибудь выходку, которую мать явно не одобрила бы.

— То есть как — на порядок? Теоретический предел был достигнут, насколько я помню, Дроздовым и сотрудниками еще двадцать лет назад, а дальше — все, граница!

Ростиславу приятно было показать, что он не зря проучился четыре года на физфаке, не без оснований надеялся продолжить отцовское Дело.

Родников-старший откинулся на спинку кресла, довольно улыбнулся.

— А мы увеличили период взаимодействия — и увернулись от безжалостной Сциллы! Разнесли две неопределенности во времени. И потом преспокойненько обогнули Харибду. Конечно, сечение стало дважды неопределенным, но оно нас в данном случае вовсе даже не волновало!

— То есть фундаментальные пределы не превзойдены? — не смог скрыть разочарования Ростислав и сразу же рассердился на себя за это.

— Пока не превзойдены. Еще чашечку чая?

— Спасибо, нет.

Отец отослал столик на место, в угол за шкафами, снял с терминала прозрачную пластиковую баночку, наполовину наполненную водой. То, что Ростислав принял за диковинный цветок, оказалось обыкновенной луковицей.

— Видишь, как разрослись корни? Они уже заполнили все свободное пространство. Кончики перьев, заметь, пожелтели. Корневой системы явно недостаточно для такой «кроны», но расти корешкам уже некуда. Улавливаешь аллегорию?

— Символ науки на теперешнем этапе?

Отец, удовлетворенно хмыкнув, поставил баночку на место. Между бровей его прорезались глубокие складки.

— Да. Стена невидима, но непреодолима. И могучее дерево науки… точнее, овощ… чахнет, аки сия луковица. Но за тонкой стеной — огромное неисследованное пространство…

Отец потер переносицу двумя пальцами, безуспешно пытаясь разгладить морщины, и продолжил:

— Ну, сходишь ты на «Деметре» к Плутону, а потом? Чем заниматься будешь?

— Еще не решил. Выберу какую-нибудь земную профессию, женюсь… Буду жить, как все.

— Не лги, — погрозил пальцем отец, словно уличая сына в неискренности. — Родниковы просто так, как все, жить не могут, — нажал он, словно коленом на незакрывающийся чемодан, на слово «просто». — Нам во всем цель нужна, смысл и скрытый порядок. Так что… Давай будем считать этот разговор неоконченным. Вернешься — заново все обсудим. И не уютненькое теплое местечко я тебе предлагаю, не уютненькое! — рассердился на кого-то отец.

— Да уж…. От тебя дождешься! — хмыкнул Ростислав. — Значит, фундаментальные исследования?

— Именно, сынок! А все остальное неинтересно ведь, уж тебе-то во всяком случае!

Отец вскочил с кресла и, словно последняя дамка, вышел на большую диагональ своего кабинета.

— Триумф фундаментальных наук — это хотя и величайшее, но все же не окончательное поражение человечества. Ценой огромных усилий мы объяли необъятное и теперь не можем расцепить руки. Но исчерпана не сложность материи, а — что? — вперил отец грозный взгляд в сына, остановившись от него почти на расстоянии дуэльного выстрела.

— Способность человеческого разума познать эту сложность? Но это, в сущности, одно и то же.

— А всего лишь возможности существующего научного метода, который нам достался еще со времен средневековья, — вышел из дуэли победителем Родников-старший и продолжил свой путь по «большой дороге». — Поторопились некоторые ставить точку в конце строки! Предложение еще не дописано! — возразил он невидимому оппоненту. — А если даже и дописано — тем лучше. Значит, нужно начинать новое!

— И у тебя есть какое-то нетривиальное предложение? — скаламбурил Ростислав. Отец резко остановился и как-то сразу сник.

— Пока нет. Но оно появится, обязательно появится. У меня, у них, — он энергично кивнул головой в сторону двери, за которой парни настраивали установку. — У кого-то из тех, кто не сдался.

Ростислав встал.

Что ж, главное сказано. А о второстепенном отец говорить не любит. Впрочем, еще один момент. Весьма существенный.

— Отец, мне тут случайно попалось на глаза одно досье… Подборка фактов, имевших место на протяжении последних тридцати лет. Ничего особенного в каждом из них как таковом нет, но, собранные вместе… Может быть, ты что-то сможешь мне прояснить?

Ростислав сжато изложил события, о которых узнал с помощью розовых очков и благодаря кристаллику памяти, полученному от Курланова, стараясь при этом говорить самым равнодушным тоном, на который только был способен, и уж конечно умалчивая о возможном продолжении или даже развязке предполагаемой драмы на борту «Деметры».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: