Уж как веет ветерок

Из трактира в погребок…

Как видите, барышник – философ, правда, немножко циник. Но ведь нужда и горе хоть кого делают философом, только не умозрительным, а практическим [7] .

[1] Гоголь. Мертвые души.

[2] Улица за Сухаревою башнею.

[3] Без гнева и без пристрастия.

[4] Фигурное название сивухи.

[5] Дали ему такое прозвище потому, что село Хлыново (в Тульской губернии) в старину славилось плутнями своих жителей. Они-то обули корову в сапоги, чтобы не было следов вора.

[6] Прозвище, без сомнения, историческое. Известно, как много честил покровитель Казани безземельных царьков татарских, которые в распорядке местничества разом стали выше всех древних, боярских княжеских родов ^{60} .

[7] Выскакивают барышники и из тех сидельцев, которые, по выражению гоголева городничего, еще не зная «Отче наш», уже умеют плутовать. Подрастут и задумают «выпустить хозяина в трубу», а глядишь, и попадутся сами в яму, которую копали другому.

Что такое публикация и вывеска – известно всем и каждому. Кому принадлежит честь изобретения их – грекам или римлянам, когда последовало это изобретение, во времена ли глубокой древности или под ведомством истории? – не место здесь и недосуг пускаться в разыскания. Для нас, русского люда, достоверно лишь то, что обе эти принадлежности развитой общественной жизни выдуманы не на берегах Волги, Днепра и Дона; публикация прикатила к нам вместе с первым кораблем, в одном и том же тюке, где заключались: цивилизация, аттестация, рекомендация, амбиция, градация, генерация, вариация, грация, репутация, нотация, экскузация, профанация, мистификация, традиции, эрудиция, композиция, кондиция, конкуренция, сентенция, протекция и многое множество всяких -аций, -анций, -инций и -енций, содействующих обогащению отечественного языка; вывеска же приехала с зимним обозом натяжеле. Публикация породила у нас в известном слое общества поведенцию и надуванцию (ars naduvandi [1] , по выражению одного остряка), но еще продолжает ходить за море для усовершенствования; а вывеска обрусела, как немецкий булочник. Вот все, что можно и позволительно сказать об их истории и чего, кажется, достаточно для приступа к современному быту той и другой.

Была пора, когда слухом земля полнилась, язык доводил до Киева и г-жа Простакова верила, что извозчики лучше всякой географии знают дорогу; прежде по горло было дела кумушкам-вестовщицам и тем добрым людям, которые готовы пять раз на дню пообедать, лишь бы услужить через это ближнему… То ли ныне? Слухи под опалою скептицизма, языку не дают более веры, г-жи Простаковой с огнем не найдешь, удел кумушек – сватовство, а добрым людям, переименованным в порядочные (comme il faut), осталось на долю составлять партии виста… Человек сам стал машиною и требует, чтобы все шло у него, как заведенные часы, и никто не мешался бы не в свое дело. Встретилась ему какая надобность – продать, купить, заложить все, что только продается, покупается и закладывается, – он публикует, и дело в шляпе. Машина приготовит перья и бумагу, машина напишет публикацию, машина напечатает ее, машина разнесет во все концы вселенной, кликнет клич, – и будь желаемое хоть на дне морском, а явится оно перед чудодеем, как лист перед травою, по щучьему веленью, по его прошенью, вызванное могучею силою публикации. Рычаг, двигающий эту машину, не нужно называть: его слышат глухие и видят слепцы; его зовут «презренным», а он сам презирает всех, потому что он и есть та точка опоры, которую искал Архимед, чтобы сдвинуть земной шар с места; и поэтому владетель полновесного груза смело плывет на всех парусах по широкому морю, а у кого оказывается недовес в балласт, тот садится на мель, удит рыбу в мутной воде или мечтает да пишет стихи… Но

Пофилософствуй – ум вскружится!

Лучше вот целая кипа публикаций всякого рода, вида и цвета. Посмотрим: «Продается дом на веселом и бойком месте. Требуется лакей трезвого поведения, знающий поварскую должность, а в случае нужды – кучерскую. Иностранец ищет компаньона из русских с капиталом. Сбежала собака, приметами хвост и уши рубленые… Приведена шестерня караковых лошадей, из коих одна известного завода: отец Юпитер, мать мисс Пенелопа…» ^{62}

Ну, для нас это не интересно. Мимо. Пусть читают те, кому о сем ведать надлежит. Далее. Мадам такая-то извещает как о событии чрезвычайной важности, что модистка, которую она ожидала, приехала на днях из Парижа и принесла с собою большой ассортимент уборов а la то, а la это и а la ни то, ни се. Гастрономический (попросту съестной) магазин уведомляет о первом транспорте свежих фленсбургских устриц доброты доселе здесь невиданной, так что «оные даже пищат». Содержатель зубного кабинета публикует о получении из Америки «партии лучших искусственных зубов, превосходящих натуральные как в отношении прочности, белизны, так и удобства к жеванию и произношению». Рядом с этой публикацией какой- то добрый человек всенародно объявляет, что у него вставные зубы, которые он приобрел у одного зубоврача в столице, где «обретаются все блага жизни». Ну эти известия не мешает принять к сведению.

А ведь в самом деле не ошибся добрый человек, сказав, что все блага имеются в столице. Вот кипа публикаций о разных увеселениях: каких здесь нет, и чем не потешает человек человека! Миновав обыкновенные театры, концерты и тому подобное, – потому что здесь не умеют писать порядочных публикаций, – далее видим: Олимп; Олимпический цирк; удивительные эквилибро-механико-гимнастико-конные представления; бриллиантовые фейерверки с великолепным табло; Венеру, проезжающую на огненной колеснице в гости к Плутону; медвежью травлю; концерты на барабанах и кошачьи (первые представляют сражение при Ватерлоо, последние играют польку-мазурку); воздушные полеты; картины живые и туманные; зверей и людей в натуре и из воску; панорамы, диорамы, косморамы; механико-оптико-магические фокус – покусы; египетское волшебство; геркулесов, адонисов, тирольцев, американцев – все это в великолепно-пышных программах, «не щадящее трудов и издержек, ласкающее себя надеждою заслужить благосклонность почтеннейшей публики», возвещаемое в разных чудовищных публикациях (annonce- monstre) вершковыми буквами, украшенное нередко политипажами времен царя-Гороха, – все это в состоянии наполнить пустоту обычной жизни людей, которые няньчаются со своим временем ^{63} . Но только что готовишься запеть:

На радость жизнь нам боги дали…

вдруг… улыбка замирает на губах, шутка улетает недоговоренная, лицо вытягивается, волосы топорщатся, дрожь пробегает по леденеющему телу… Из-за сборища игр и смехов, как тень в Гамлете, как гроб на пирах древних египтян, мрачно выглядывает следующая публикация: «фабрика надгробных памятников… Рекомендуются почтеннейшей публике надгробные монументы в новейшем вкусе, с ручательством за прочность оных и за красивую отделку. Образцы можно видеть на всех кладбищах…» О ужас, ужас, ужас!.. И так должно умереть, а сперва сесть написать завещание: «Вот здесь, когда меня не будет… поставьте памятник новейшего фасона, сделанный на такой-то фабрике…» Умереть по милости этого зловещего memento mon [2] , которое своим появлением отравило радостную минуту и грозит торчать, судя по двум почти годам, беспрестанно в глазах, нагнать тоску, истомить душу, уморить, пока не догадаешься умереть сам, не сделаешься потребителем изделий фабрики или заблаговременно не закажешь себе монумента в новейшем вкусе! Умереть во цвете лет, не дочитав всех публикаций, не посмотрев ни одной вывески!