Разборки с деревней из-за хлеба начались ещё в 1915 году.

К началу Второй мировой войны государственные резервы зерна в России составили около 900 млн. пудов[49]. Примерно столько товарного хлеба она ежегодно поставляла на мировой и внутренний рынок в последние предвоенные годы. Обычно товарный хлеб (то есть хлеб, предназначенный на продажу) составлял в России 20–25 % от общего сбора зерна. Кроме того, с началом войны неизбежно резко снижался экспорт хлеба и весь он должен был пойти на внутренний рынок — а экспорт в то время составлял около половины товарного зерна. Так что хлеба хватало… должно было хватить — на бумаге. А в реальности опять разверзлись всякие там овраги.

Кроме абсолютных показателей, существовал еще и экономический механизм по имени «рынок». Зерно — не молоко и не газета, оно не ограничено коротким сроком реализации и вполне может годами лежать в закромах, ожидая своего часа. Сей скорбный факт выяснился уже в 1915 году и принял катастрофические размеры в 1916-м. В этом году урожай был 3,8 млрд. пудов зерна. Допустим, товарный хлеб составляет четверть от производимого — около 950 млн. пудов (если брать пятую часть — 750 млн.). Довоенные потребности внутреннего рынка были около 500 млн. Даже если учесть увеличение потребления хлеба, связанное с питанием армии, зерна все равно хватало с избытком. По расчетам. На самом же деле Россия столкнулась с продовольственной проблемой уже в 1915 году, ибо производители не хотели продавать хлеб.

У них была вполне уважительная причина: царское правительство так и не смогло навести порядок в ценах. В связи с войной обесценились деньги и резко подорожали промышленные товары — и зачем, спрашивается, продавать зерно, если на вырученные деньги ничего нельзя купить? Пусть полежит до лучших времен. Простая арифметика: чем меньше зерна на рынке — тем оно дороже. Когда начнется голод, за него можно будет получить настоящую цену[50].

23 сентября 1916 года в связи с катастрофическим продовольственным положением была введена продразверстка и установлены твердые цены на хлеб. Естественно, хлебозаготовки правительство провалило — мало-мальски справные производители хлеб прятали до лучших времен. Тем более что план по зерну (был такой и в царские времена) вдвое превышал объем довоенного внутреннего хлебного рынка. К концу 1916 года дефицит между спросом и предложением хлеба составил 600 млн. пудов. В феврале 1917 года Родзянко сообщил царю о том, что разверстка потерпела полный крах.

Но ведь и 1915-й, и 1916 годы были урожайными. Куда же девался хлеб?

А никуда он не девался. Накапливался он. Лежал и ждал хорошей цены — частично в крестьянских закромах, а большей частью в кулацких и помещичьих амбарах, куда вскоре ляжет и урожай семнадцатого года, да на складах перекупщиков.

Историк Кара-Мурза по этом поводу пишет:

Естественно, общинный крестьянин продавал хлеб по твердым ценам не от хорошей жизни, а потому, что ввиду бедности не имел запасов. Ему были нужны хоть какие-нибудь деньги на насущные нужды. Кроме того, мелкий хозяин не имел собственного выхода на рынок, а перекупщик не давал больше твердой цены — так какая, спрашивается, разница?

Хлеба от такой «продразверстки» правительство получило очень мало. Зато недовольства в деревню подбавило огромное количество.

Едва придя к власти, Временное правительство… ну конечно же, объявило продразверстку.

Постановлением от 25 марта весь хлеб велено было передать продкомитетам, за исключением нормы на питание и семенного зерна. 11 апреля все посевы (!) объявили общегосударственным достоянием. Большевики до такого не додумывались даже в самые «коммунистические» годы советской власти.

Как вы думаете, был толк от этих постановлений? Правильно! Нет, держатели хлеба доверяли Временному правительству, но… зерна все равно не давали. А взять его оно не могло, поскольку распоряжаться правительство научилось, а вот механизма выполнения своих приказов в наличии не имело.

Ещё больше повысил недоверие крестьян к хлебозаготовкам любого рода наглый обман новых «демократических» властей.

О реакции крестьян хлебородных губерний на этот финт догадаться нетрудно — больше никаких хлебозаготовок, только свободная торговля! Вот только свободная торговля в условиях, когда промышленного производства практически не существует, а деньги являются просто разрисованной бумажкой, становится чем-то виртуальным. Очень быстро она свелась к простому товарообмену. Уже летом 1917 года британский военный атташе генерал Нокс докладывал:

Это ещё не советская власть, это лето 1917 года!

Дальнейшую «перестроечную экономику» спрогнозировать нетрудно. Прямой товарообмен продолжится до тех пор, пока в городах будут сохраняться хоть какие-то остатки прежней роскоши. А что потом? Торговец так и станет сидеть на своем хлебе? Ага, конечно! Мы же не одни на планете!

Выход предельно простой: хлебные торговцы найдут покупателей — если не в стране, так за её пределами. И до революции русское зерно уходило за границу, при том что население недоедало. Сейчас оно ушло бы туда при том, что население бы умирало с голоду. Тем не менее принцип свободной торговли нарушать, конечно же, нельзя. Куда там большевикам с их постоянно корректируемыми идейками до реальной цены либеральных экономических концепций!