Было еще светло, Мегре решил идти домой привычной дорогой, то есть мимо Афродиты и других полюбившихся ему скульптур. У Кассандры он встретил отца Падлу с доктором Мейером – маленькой, пухлой и рыжей правой рукой профессора Перена, по совместительству занимавшего должности реквизитора и бутафора санаторского театрального кружка. Доктор что-то увлеченно говорил вежливо кивавшему священнику. Здороваясь с ними, Мегре подумал:

- Странно, я ни разу не видел отца Падлу, прогуливающимся с одним и тем же человеком, разве только с Катэром несколько раз. Неужели в этом дурдоме он занимается миссионерством?

- Вы не забыли? Через пятнадцать минут вам нужно делать инъекцию? - сказала комиссару правая рука профессора Перена, посмотрев на часы. На лацкане его плаща красовался значок Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству - доктор со времени поездки в СССР коллекционировал все советское.

- Я помню, господин Мейер, - раскланявшись, комиссар быстрым шагом направился к Эльсинору.

19. Пек Пелкастер и другие.

На пути он не смог не задержаться у Мельпомены[24], таинственно выглядевшей в затуманенном погодой воздухе. Рассматривая ее то так, то эдак, услышал за спиной призывное покашливание. Обернулся, увидел Пека Пелкастера[25], эльсинорского чудака, точнее, достопримечательность. Всегда неряшливо одетый, то отрывисто смеющийся, то хмуро-задумчивый, метко названный Люкой Паганелем, он одолевал то одного, то другого обитателя Эльсинора странными речами.

- Чем могу служить? - радушно поинтересовался комиссар.

- Вы верите в Бога? - спросил Пелкастер с ходу. Он всегда врывался в собеседника с ходу.

- О, да, конечно! - заулыбался Мегре.

- А как вы его представляете?

- А разве Его можно представить?

- Можно!

- И каким образом?

- Вы вот любите что-нибудь или кого-нибудь? – Пелкастер начал издалека.

- Разумеется...

- Разумеется... Это не то слово для любви. Вот я люблю Поля Верлена, так люблю, что связь между нами осязаема, хотя я жив, а он давно почил.

Я награжу твое усердие и рвенье,

О, знай, в них - радости и счастия залог,

Невыразимое в них скрыто наслажденье,

Душевный мир, любовь; чтоб вновь ты верить мог, - разве это не слова Бога? Еще я люблю дочь, она почила, люблю Кьеркегора, Сократа, бедную Айседору Дункан, Мане, Ренуара...

- Присядемте у предсказательницы, - сказал Мегре, забыв об ожидающих его уколах. - Я чувствую, до конца вашего списка далеко. И, тем более, до рассказа о вашем понимании Бога.

Туман рассеялся, как и не было его, освободившееся солнце красило в пурпур облака, распластавшиеся на горизонте. Отметив минутой молчания искусство дневного светила, собеседники присели на скамейку в виду статуи красавицы Кассандры[26]. Пелкастер, ничуть не смущенный иронией, прозвучавшей в голосе комиссара, продолжил перечисление:

- Также я испытываю родственные чувства к Огюсту Родену, Лонгфелло, Бертрану Расселу, бедному Мопассану. Со всеми ними я хотел бы поговорить или, хотя бы, украдкой посмотреть со стороны. Но, увы, они мертвы...

- К чему вы это? - спросил Мегре.

- А вы представьте, через пятьсот лет, когда человечество станет божественно всемогущим, и потому лишится целей...

- Подождите, - удивился Мегре. - Вы сказали «человечество станет божественно всемогущим, и потому лишится целей?»

- Да. Всемогущее скверно тем, что получает все без борьбы, и потому, перестав желать, в конце концов, обращается ничтожеством. Так вот, когда человечество станет всемогущим и лишится целей, встанет такой, как я, человечишка, и предложит ему восстановитьАйседору Дункан, предложит восстановить Иосифа Бродского, Бертрана Рассела, Эразма Роттердамского...

- Послушайте, а зачем это? Зачем их восстанавливать? - Мегре поверил Пелкастеру сразу, ибо несколько дней назад слышал по радио, что группа японцев восстановила домовую мышь из ее праха и теперь замахивается на мамонтов, но правительство с разрешением на это не спешит, считая, что страна географически маловата.

- Зачем восстанавливать этих людей?! - воскликнул чудак. - Вам не кажется, что читать стихотворение Бодлера и слушать, как он сам его читает, вживую читает, это не одно и то же? И что видеть на телевизионном экране танец Айседоры Дункан не то же самое, что сидеть на ее представлении в первом ряду театрального зала? Или видеть, как дарят ей цветы и дарить самому, не одно и то же?

- Думаю, да. Это не одно и то же... - согласился Мегре. - Однако мне кажется, что ваша Айседора Дункан не сможет состязаться с танцовщицами будущего. Так же, как знаменитый Пеле, к примеру, по воскрешении вряд ли станет лучшим футболистом планеты. И это их морально травмирует.

- Отнюдь! Люди, умеющие чего-то достигать, достигают при любых обстоятельствах! Это свойство, этих людей, понимаете, свойство!

Мегре молчал. Он представлял себя всемогущим жителем двадцать пятого века. Кого бы он захотел воскресить? Бертрана Рассела? Да кто он такой, этот Рассел? Воскресить Бродского? Воскресить Верлена, кажется, поэта? Судью Данцигера? Упаси, господи, нынешним сыт по горло! Нет, пожалуй, одну Рейчел воскресил бы. И родителей. Ее и своих. Ну, конечно, соратников... Бедного Торранса…

- Я думаю, это так, - сказал Мегре, увидев себя в счастливом кругу друзей и близких. - Да и читать стихи поэта и слушать его самого - это две большие разницы, как говорит Аннет Маркофф. Но причем тут Бог? Вы ведь с него начали?

- Хороший вопрос. Дело в том, что человечеству, чтобы воскресить умерших людей, придется научиться обращаться в прошлое. Научившись этому, оно станет для всех когда-либо живших людей Богом, настоящим и всемо...

- Послушайте, а что, оно, это будущее человечество, будет воскрешать лишь прославившихся персон? - оборвал Мегре Пелкастера. - А простыми официантками, к примеру, побрезгуют?

- Тоже хороший вопрос, - понимающе улыбнулся юродивый. - Нет, оно станет воскрешать не только прославившихся персон, хотя воскрешать их проще, чем простых людей, ибо они оставляют после себя много личностного. Обсуждение темы воскрешения приведет человечество будущего к выводу, что нужно восстановить всех людей! Представьте, какой это будет мир! Все когда-либо жившие люди восстанут из небытия и займут в человеческом сообществе свои места. Займут, и человечество станет идеальным кристаллом, станет всемогущим процессором...

- Пожалуй, всем не хватит места... - Мегре, перестав понимать собеседника, понюхал воздух. Со стороны «Трех Дубов» пахло хризантемами, полегшими от ночного морозца – похоже, Садосек принялся готовить клумбы к зиме.

- Пустое, - махнул рукой Пелкастер. - Почему вы думаете, что воскрешенные люди будут существовать лишь в виде материальных тел? Они будут логосами[27] будущего Богочеловечества, как Христос был логосом христианского Бога!

- Логосами будущего Богочеловечества, как Христос был логосом христианского Бога... - восхищенно повторил Мегре. - Боюсь, мне, полицейскому, не по силам это понять...

Он вспомнил Карин Жарис. Ее явку на допрос. Не была ли она этим самым логосом, способным обращаться в прошлое? Черт побери, похоже, что была!

- И не надо ничего понимать! Поймите лишь одно - почив, вы тотчас откроете глаза, откроете в том чудесном мире, и станете существовать, где и как хотите. На Земле, в космосе, в виде духа или, если заблагорассудится, в привычном для вас виде. Вы станете логосом, особого рода живой сущностью, способной сама себя овеществлять с помощью космической энергии в любом виде и любом месте...

Мегре вспомнил слова, сказанные Карин Жарис: - Все зависит от вас. Нужны усилия. Решимость пронзить смерть. - И вновь увидел, как летит сквозь космос, затмившийся концом жизни, как душа его уходит в пятки и взрывается радостью, когда тело вонзается в гуттаперчевую преграду смерти и прорывает ее!