— И вы считаете, что он предупредил мадам Комбаз? А молодой Рок? Они все трое знали об опасности, исходящей от «велос»? Но это же ужасно.

— Нет. Потому что Деррьен для Рока выбрал слалом. В слаломе едут медленнее, чем в спуске. Рок упадет, но не причинит себе вреда.

— Тогда здесь заговор. Они все в заговоре, включая, несомненно, Лангоня. Только я, простофиля, деревенский дурачок, не состою в нем.

— Сядьте, Бланкар, успокойтесь, выпейте. Нет, они не заговорщики. Мадам Комбаз на краю банкротства защищается, как может, от врага, которого она не знает, покупая чемпионов, надеясь, что они выиграют, несмотря на угрозы, и все это не говоря никому ни слова… А что, собственно, вы хотите, чтобы она сказала? Кто ей поверит? Даже вы спорите с ней. Правда вас пугает. Я знаю ваши возражения: Деррьен не принимал ничего подозрительного, меры предосторожности соблюдены. Но теперь существуют средства, не поддающиеся анализу. Вы до последнего момента следили за его питьем и едой? Значит, недостаточно внимательно. Сами знаете, так легко подбросить таблетку или порошок в стакан, в чашку, особенно во время первого завтрака, когда люди все время входят и выходят, и внимание рассеивается.

— Но, извините, вокруг Деррьена были только мы.

— Значит, виноват кто–то из вас.

Массомбр понял, что зашел слишком далеко.

— Поймите меня правильно, дорогой Бланкар, — продолжал он извиняющимся тоном. — Я никого не обвиняю, я только сопоставляю факты, а они говорят сами за себя. Мадам Комбаз решила по–царски заплатить Деррьену, несмотря на состояние своих финансов, очевидно, потому что Деррьен точно знал: он подвергается опасности. Другой вопрос, почему посылали анонимные письма, а не прибегли, например, к угрозам по телефону. Я думаю, что существуют еще глубже спрятанные загадки. Об этом говорит тот самый чек. Заключение: поезжайте в Санкт–Мориц, наблюдайте, следите и, может быть, поймете, что именно от вас скрывают.

— Не согласитесь ли вы поехать со мной?

Массомбр подергал себя за мочку уха. Он занят… текущие расследования… Но, видя мою тревогу, наконец дал себя уговорить. И я на последующие несколько часов вновь обрел спокойствие и уверенность. Я позвонил доктору Блешу, тот был очень доволен своей пациенткой. Эвелина читала, смотрела телевизор, хорошо ела, спала, очень разумно вела себя во время их бесед. Еще рано торжествовать победу, но уже можно надеяться. Потом я сообщил Берте о решении поехать в Санкт–Мориц в компании друга, перемена обстановки мне не повредит.

— Я к вам присоединюсь позже. Мне тоже нужно проветриться. — Вздох, щелчок зажигалки, смена тона. — Жорж, мне кажется, что я проиграла партию. Больше мне не делают никаких предложений, японцы не подают признаков жизни. Я должна начать переговоры. Теперь все ждут, что Рок потерпит неудачу, — здесь я навострил уши, — чтобы вцепиться мне в горло.

— Но подожди, Берта. Почему обязательно будет неудача?

Длинное молчание, на протяжении которого я говорил себе: «Массомбр прав. Она что–то скрывает, может быть, даже знает, cfr кого исходят угрозы». Я был так захвачен этой мыслью, что невнятно пробормотал:

— Давай надеяться, Берта. До скорого свидания в Санкт–Морице, — и быстро положил трубку.

После этого разговора меня охватило чувство полного бессилия, отбившего у меня сон на всю ночь. Черт подери, Берта точно знает, откуда исходят угрозы. Это еще одно доказательство версии, предложенной Массомбром. Но почему она молчит? А главное, почему она скрывает все от меня? Я уже для нее ничего не значу? Странно, но от этой мысли мне стало больно. На самом деле мне от всего делалось больно. В конце концов, окружение Берты — это Эвелина, я, Лангонь и Дебель. Остальные в счет не идут. Когда Массомбр сказал: «Виноват кто–то из вас», он нес вздор. Эвелина далеко. Себя мне не в чем упрекнуть. Дебель? Нет, он хороший мужик. Лангонь? Смешно! Лангонь, так гордившийся лыжами, не может одновременно стараться и навредить им!

Я всю ночь сражался с призраками, воображал самые абсурдные вещи. Я не могу изложить этот бред, Поль. Перенесемся в Санкт–Мориц, куда я приехал на следующий день к вечеру вместе с Массомбром. Естественно, по дороге я изложил все мои гипотезы. Он их отверг одну за другой.

— Не то, — неизменно повторял он. — Предположим, что Рок с честью пройдет трассу. Все ваши построения сразу будут сметены.

Гостиница была очень удобна. Мы все поселились недалеко друг от друга, кроме Деррьена, занявшего номер на последнем этаже, выбранный им из–за панорамы заснеженных гор. Рок много тренировался. Он был очень доволен своими лыжами, которые Лангонь подобрал ему в соответствии с весом и ростом.

— Их единственный недостаток, — говорил Жан–Поль, — быстрота. В них чувствуется благородная кровь.

Берта приехала на следующий день. По ее лицу я сразу понял, что–то не так. Она протянула мне письмо:

— Прочти это.

Я узнал конверт с буквами, похожими на палки. В письме было написано только: «Он далеко не уедет». Буквы, как и ранее, были вырезаны из журналов.

— Я хочу остановить Жан–Поля,»— сказала Берта. — Зачем подвергать его опасности?

— Я думаю, это он должен решать.

Я был потрясен не меньше Берты. Мы поехали в другое место, заменили спуск слаломом, но противник все равно в курсе, все равно уверен в результате.

— Скажи откровенно, Берта, ты ожидала этого письма?

— Да, пожалуй.

— А Деррьен удивится, когда ты ему покажешь?

— Не думаю, Жан–Поль тоже. Война не закончится, пока я не буду разорена.

— Ты знаешь, кто это пишет?

— Прекрати пороть чушь.

— У тебя нет ни малейшей догадки, каким образом могут вредить нашим людям?

Если Массомбр прав, Берта, которая не колеблясь заплатила Деррьену, зная, что ему, возможно, подсыплют наркотик, скажет: «нет». Она не задумалась:

— Нет, конечно нет.

— Я пойду предупрежу Деррьена, — сказал я. — Встретимся в твоем номере.

Но пока портье звонил Деррьену, я кинулся к Массомбру:

— Есть! Пришло письмо.

Массомбр безмятежно курил трубку.

— Может, это незаметно, — сказал он, — но я работаю, представьте себе. И вот что я надумал. Почему это не может быть шантажом? Мы предполагали, что мадам Комбаз не знает, кто ей угрожает. А если она в курсе?.. Это вас удивляет? — продолжал Массомбр. — Но смотрите. Первое письмо пришло мадам Комбаз после несчастья с Галуа, как будто ее терроризировали, указывая на ее вину. Но второе письмо пришло заранее, третье тоже. У нее было время, есть и теперь, принять диктуемые ей условия.

— Только в том случае, если с ней торгуются, — возразил я. — Отвлеченная гипотеза.

— Но очень логичная. Мы не знаем ее корреспонденции и кто ей звонит. А может, ей не предлагают никакого торга, а просто требуют, чтобы она все бросила, покинула свой пост. Это объясняет, почему она так яростно сражается.

— И все это за моей спиной? Ну, уж вы скажете!

Массомбр сделал жест, означавший: «Знаете, самолюбие — это теперь не самое важное». Он вытряс пепел в великолепную пепельницу и продолжал:

— В этом деле много темных закоулков. Подумайте, например, о Деррьене. Он понял накануне спуска, что рискует быть отравленным наркотиком и упасть. Хорошо. Он принял плату, но потребовал объяснений. В вашем клубке противоречий я продвигаюсь только шаг за шагом и сначала пренебрег этим обстоятельством. Что ему ответила мадам Комбаз? Она сказала, что является жертвой шантажа, но Деррьен хороший парень и поможет ей. Вы не находите, все сходится? А теперь они обрабатывают друга Деррьена Рока. С ним мадам Комбаз обойдется так же щедро, после чего Рок может падать. Это и его ремесло тоже.

— Согласен, — сказал я, — ваша взяла. Но кто же тот шантажист, которого, как вы говорите, надо искать в нашем кругу?

— А это вам знать, старина.

Его фамильярность меня совсем не шокировала, я был слишком потрясен, чтобы помнить о формальностях. Выходя, я забыл свое пальто. Массомбр протянул его мне со словами: