— Спасибо.

— Надеюсь, со сборной Франции никаких проблем?

— Никаких, все знают, что я в отпуске.

— Прекрасно. Позвоните мадам Комбаз и Лангоню для уточнения деталей. Я счастлив, дорогой Галуа.,

Я взаправду был счастлив и чувствовал необыкновенную легкость, когда поднимался к себе. Сразу же позвонил Берте, она выслушала хорошую новость, не высказав особого восторга.

— Что–нибудь случилось? — спросил я.

— Ещё спрашиваешь. Конечно, Эвелина. Мы только что сильно поцапались.

— А что такое? Она у тебя?

— Пока еще не съехала, но дело к этому идет.

— Она ночевала дома?

— Конечно, что это тебе взбрело в голову, мой дорогой Жорж.

Этот идиот Массомбр заставил меня подумать, что… Но я так обрадовался, что замолчал, чтобы не выдать себя…

— Алло! Жорж, ты меня слушаешь? Она поссорилась. со своим дружком. Я никогда не видала ее в таком состоянии. Они окончательно порвали отношения, если я правильно поняла. Или, скорее, он ее оставил.

— Ну, не так уж все страшно.

Я сказал это от всего сердца. Понимал, что через несколько секунд буду страдать, но в этот момент улыбался про себя. Берта, напротив, взорвалась.

— Как не страшно? Я бы хотела, чтобы ты все это слышал. Все из–за меня. Если бы я не развелась, если бы больше занималась ею, вместо того чтобы играть в председателя совета директоров. Из–за меня и ее отца с ней никто не дружит. Теперь она решила искать работу, взвалить на себя воз, как она говорит. И оскорбления, и слезы… Никто ее не любит, кроме, может быть, Жоржа.

— Правда?

— Уверяю тебя, я ничего не выдумываю. В общем, она позвонит тебе, потому что я сказала о твоем предложении, и она, я думаю, его примет. Она, конечно, с приветом, но понимает, что так просто квартиру не найдет. И чем она будет за нее платить? Да, с ней не соскучишься. Постарайся сделать удивленный вид, ты ничего не знаешь, я тебе ничего не говорила. Держи меня в курсе. Милый Жорж, в Пор–Гримо было так хорошо!

Берта повесила трубку, я сидел оглушенный. Потом поднялся в комнату, куда хотел поселить Эвелину. Я вышел из возраста, когда прыгают от счастья, но щелкал пальцами, как кастаньетами, в такт бравурному мотиву, бушевавшему во мне. К черту высокого блондина, Эвелина будет только моей! Комната была чистой, но пахла запустением. Я распахнул окно. Надо сменить белье на кровати и немного побрызгать освежителем воздуха.

Радиатор грел хорошо. На кранах умывальника отложилась накипь, но это неважно, уступлю Эвелине свою ванную. В лихорадочном волнении я бессмысленно бродил по комнате направо, налево. Цветы! Где была моя голова? Непременно нужны цветы. К счастью, мадам Лопез, моя прислуга, должна скоро прийти.

Я спустился в кабинет и начал составлять список необходимых покупок, но скоро прекратил. Я просто скажу мадам Лопез: «Я жду молодую родственницу, она поселится на четвертом этаже, займитесь всем необходимым, вы лучше справитесь».

Телефонный звонок. Эвелина? Нет, Лангонь. Зачем нужно меня дергать, чтобы сказать, что все согласны: Галуа, сам Лангонь, хозяин гостиницы. Присоединюсь ли я к ним? Ни в коем случае. Я не стану разлучаться с Эвелиной ради того, чтобы любоваться геройством Галуа. Извините меня, дорогой Лангонь, у меня назначено слишком много встреч. Стоит заснять спуски Галуа на кинопленку. Превосходная идея. А теперь оставьте меня в покое, что звучит так: «Желаю успеха, дорогой друг».

Часы бьют три. Вот только придет ли она, с ее–то непостоянством? Когда–то мне приходилось ждать женщин. У меня огромный опыт хождения взад–вперед по тротуарам, по залам ожидания, под дождем и под палящим солнцем, от одной двери к другой. Томительные часы у Берты, которая бросала мне время от времени: «Я буду через минуту, моя радость». Но на этот раз — ничего похожего, время просто остановилось. Читать? Нет. Курить? Нет. Ни сидеть, ни ходить, ни спать, ничего. Я дошел до предела, а было еще только три часа.

Явилась мадам Лопез. Уже издали слышны звуки, которые может издавать только она. Откуда, например, у нее одышка, если она поднимается на лифте?

— Мсье, с вами хочет поговорить молодая дама.

Одним прыжком я оказываюсь на лестничной площадке. О чудо! Эвелина стоит там, чемоданчик у ног, вид как у коммивояжера, который боится, что его выдворят. Я хватаю чемодан.

— Входи, девочка моя.

Она скромно целует меня в обе щеки.

— Ты рад мне, Жорж?

— Еще бы, — бормочу я, — а как ты думаешь? Я… Входи, не стой там.

Зову мадам Лопез.

— Мадлена, пожалуйста, она поселится в голубой комнате.

Подталкиваю Эвелину в гостиную.

— Садись. Тебе что–нибудь нужно? Чашечку кофе?

Она падает в кресло, затылок откинут на спинку, ноги расставлены, уже как у себя дома.

— Какой ты милый, Жорж. Я взяла такси, моя тачка сломалась. Ты не поверишь, я смертельно устала. Вечные скандалы с матерью… Она тебе говорила?

— Да, да. Все устроено.

Эвелина медленно расстегивает старый пестрый плащ. На ней какой–то странный наряд, все полосатое: пуловер, юбка, шаль с позвякивающими стеклянными украшениями. Она похудела, кое–как причесана, небрежный макияж. И, как всегда, восхитительна.

Я наклонился над ней.

— Нет, не задавай мне никаких вопросов. Ты в курсе насчет Андре. Да, он ушел, ну и пусть. Ушел, ну и что! — В глазах блестят слезы, но она держится молодцом, говорит сама себе: — С самого начала я знала, что этим кончится, подведем черту. — Молчание, потом со смехом: — Я не понимаю, как ты можешь ладить с мамой. Она стала невыносимой, эта история с лыжами закрутила ей голову.

Я даже подскочил.

— Какая история с лыжами?

— Как, ты не в курсе? «Комбаз–торпедо»?

— Что это такое?

— Последнее изобретение ее инженера… Правда, это совершенно секретно. Наверное, мне надо было промолчать. Жорж, только не говори, что ты не в курсе.

Мадам Лопез входит и сообщает, что комната готова. Эвелина встает. Я удерживаю ее за руку.

— Да, я посвящен. Но ты, откуда ты знаешь?

— От папы. У него на фабрике еще остались друзья. И об этом шепчутся все в окружении Лангоня.

— Но название, «комбаз–торпедо»?

— Спроси у мамы. Я думала, она ничего от тебя не скрывает.

Почему я не почувствовал укола? Досада? Ревность? Она ищет здесь убежища, но показывает зубки.

— У Берты большие заботы, не надо добавлять ей новые.

Эвелина пожала плечами.

— Если эта афера провалится, пусть расхлебывает кто–нибудь другой.

Она высвободила руку и направилась к двери. Я ее позвал.

— Ты никому об этом не говорила?

— Плевать я хотела на ее лыжи.

Стоило ли принимать такие предосторожности, клясться хранить тайну, уезжать для испытаний далеко от Гренобля? «Комбаз–торпедо», кому пришло в голову такое смешное название? И почему Берта мне ничего не сказала? Если Галуа узнает все от постороннего, как я буду, выглядеть?

Я слушал, как Эвелина ходит над моей головой. Должен ли я предупредить Берту, что кто–то из персонала ее фабрики о чем–то пронюхал? Думаю, разумным для меня будет пока остаться в стороне. Зажигаю сигарету и старательно обдумываю ситуацию, расхаживая по комнате. Эвелина у меня, как ее сохранить? Во–первых, сообщить Массомбру, чтобы он прекратил наблюдение вплоть до дальнейших распоряжений. Звоню ему сразу, он позволяет себе сказать: «Желаю удачи».

«Желаю удачи!» Как будто я собрался завоевывать эту девчонку! Поль, я касаюсь существа вопроса. Я могу себя спрашивать сколько угодно, но не знаю ответа. Я уверен, что сдохну от стыда, если она догадается, что я люблю ее как… Ну, ты меня понимаешь. Если бы не было Берты, но Берта есть, мать… дочь… И все это свалилось на мою голову, но худшее еще впереди.

Я позвал Мадлену и попросил ее приготовить нам легкий простой ужин, но с чем–нибудь вкусненьким. И тут же услышал над головой громкую музыку, джаз, или диско, или как там еще она называется. Вместо того чтобы наполнить чемодан бельем, одеждой, необходимыми вещами, она притащила свой проигрыватель. Нет, только не это! Я не позволю… И вдруг вспомнил свою мать: «Осторожно, Микетта!» Микетта заполняла собой весь дом. Она спала в корзинах, полуоткрытых ящиках, вторгалась на постели, оставляла свою шерсть на всех подушках, а мать говорила: «Бедная крошка, не надо ее огорчать». И вот Микетта вернулась. Она будет бросать окурки на ковер, устроит в комнате бедлам, потребует ключ от входных дверей и будет приходить и уходить в любое время. Жорж — он просто Дед Мороз, живая игрушка, ему нравится, когда его обирают. Эвелина спустилась, все–таки сменив свое рубище на восхитительно облегающее шикарное платье. Она повернулась на каблуках.