— Этот человек признает только силу, — сказали депутаты, — ну что же, придется применить силу.

Как он ни отбивался, ему накинули на шею перевязь, словно веревку, и потащили его в зал, а он сопротивлялся, требовал «свободы», жаловался, упирался, — я бы сказал, боролся, если бы это слово не было благородным.

Спустя несколько минут после разгона Собрания через тот же зал ожидания, по которому жандармы волокли депутатов, депутаты волокли Дюпена.

Но далеко идти не пришлось. Большую двустворчатую зеленую дверь охраняли солдаты. Прибежал полковник Эспинас, прибежал командир жандармов. Из карманов командира торчали рукоятки двух пистолетов.

Полковник был бледен, майор был бледен, Дюпен весь побелел. Обе стороны были охвачены страхом. Дюпен боялся полковника; полковник, конечно, не боялся Дюпена, но за этой смешной и жалкой фигурой ему виделось нечто ужасное, его собственное преступление; и он дрожал. У Гомера есть сцена, в которой за спиной Терсита появляется Немезида.

Несколько мгновений Дюпен, отупев и утратив дар речи, не знал, на что решиться.

Депутат Гамбон крикнул ему:

— Говорите же, господин Дюпен, левые вас не прерывают.

Тогда, подхлестываемый словами депутатов, видя прямо перед собой штыки солдат, несчастный заговорил. То, что вышло тогда из его уст, то, что председатель Верховного собрания Франции бормотал перед жандармами в эту торжественную минуту, невозможно даже воспроизвести.

Те, кто слышал этот жалкий лепет агонизирующей подлости, постарались поскорее очистить свой слух от этой скверны. Он, кажется, сказал, заикаясь, нечто вроде следующего:

— Вы сила, у вас штыки, я взываю к праву и ухожу. Честь имею кланяться.

Он ушел.

Его не удерживали. Выходя, он обернулся и проронил еще несколько слов. Мы не станем подбирать их. У Истории нет мусорной корзины.

С этим чeлoвeкoм, три года носившим высокое звание председателя Народного собрания Франции и умевшим только прислуживать большинству, нам хотелось бы покончить сейчас же, чтобы никогда больше о нем не говорить. В последний час он умудрился пасть еще ниже, чем можно было ожидать даже от него. Его карьера в Собрании была карьерой слуги, конец его был концом лакея. Неслыханное поведение Дюпена перед жандармами, когда он выдавил из себя свое подобие протеста, показалось даже подозрительным. Гамбон воскликнул:

— Он сопротивляется, как сообщник! Ему все было известно.

Мы считаем эти подозрения несправедливыми. Дюпен ничего не знал. Кому из зачинщиков переворота нужно было его согласие? Соблазнить Дюпена! Возможно ли это? Да и к чему? Платить ему? Зачем? Это были бы выброшенные деньги; достаточно его напугать. Заранее было известно, что он согласится на все. Трусость издавна ладила с подлостью. Пролитую кровь закона вытереть недолго. Вслед за убийцей с кинжалом всегда приходит трус с губкой.

Дюпен убежал в свой кабинет. Депутаты пошли за ним следом.

— Боже мой! — воскликнул он. — Я хочу, чтобы меня оставили в покое! Неужели никто этого не понимает?

И в самом деле, его мучили с самого утра, стараясь извлечь из него невозможное: искорку мужества.

— Вы терзаете меня хуже жандармов, — говорил он.

Депутаты расположились у него в кабинете, заняли его стол пока он ворчал и охал в своем кресле, и составили протокол о том, что произошло, так как хотели, чтобы в архивах сохранилось официальное описание совершенного преступления.

Когда протокол был составлен, депутат Кане прочел его председателю и подал ему перо.

— Зачем оно мне? — спросил он.

— Вы председатель, — ответил Кане, — это наше последнее заседание. Ваш долг — подписать протокол.

Этот человек отказался.

Дюпен — это позор беспримерный.

Впоследствии он получил мзду. Кажется, его сделали чем-то вроде главного прокурора кассационного суда.

Дюпен оказал Луи Бонапарту услугу, став вместо него последним из людей.

Продолжим эту мрачную повесть.

Многие из депутатов правой, растерявшись от неожиданности, в начале событий, побежали к Дарю, который был вице-председателем Собрания и одновременно одним из председателей Союза Пирамид. Этот Союз всегда поддерживал политику Елисейского дворца. Дарю жил на Лилльской улице в доме № 75.

К десяти часам утра у Дарю собралось около сотни депутатов правой. Они решили проникнуть в зал заседаний Национального собрания. Лилльская улица выходит на Бургундскую почти напротив небольшой двери, ведущей во дворец; ее называют Черной дверью.

Депутаты во главе с Дарю направились к этой двери. Они шли, держа друг друга под руку. Некоторые опоясались своими перевязями. Потом они их сняли.

Черная дверь, как всегда приотворенная, охранялась только двумя часовыми.

Некоторые из наиболее возмущенных депутатов правой, среди них де Кердрель, бросились к этой двери и пытались войти.

Но ее резко захлопнули, и тогда между депутатами и сбежавшимися полицейскими произошло нечто вроде потасовки, во время которой одному из депутатов вывихнули кисть руки.

В это время построенный в линию на Бургундской площади батальон беглым шагом направился к группе депутатов.

Дарю с большим достоинством и твердостью знаком приказал командиру остановить солдат. Батальон остановился, и Дарю, как вице-председатель Собрания, именем конституции обратился к солдатам с требованием опустить оружие и дать дорогу представителям верховной власти народа.

Командир батальона ответил приказанием немедленно очистить улицу, заявив, что Собрания больше не существует, а лично он не знает, кто такие депутаты народа; если же люди, стоящие перед ним, не уйдут по доброй воле, он прогонит их силой.

— Мы уступим только силе, — сказал Дарю.

— Вы совершаете государственное преступление, — добавил де Кердрель.

Офицер дал сигнал к атаке.

Роты двинулись сомкнутым строем.

Наступило минутное замешательство; еще немного, и произошло бы столкновение. Грубо оттесненные, депутаты отхлынули на Лилльскую улицу. Некоторые упали. Многих членов правой солдаты опрокинули в грязь. Одного из них, Этьена, ударили прикладом в плечо. Добавим тут же, что неделю спустя Этьен стал членом так называемой совещательной комиссии. Переворот пришелся ему по вкусу, включая и удар прикладом.

Вернулись к Дарю; по дороге рассеянная группа собралась снова; к ней присоединились и еще несколько запоздавших.

— Господа, — сказал Дарю, — председателя у нас нет, зал для нас закрыт. Я вице-председатель, мой дом будет дворцом Собрания.

Он приказал открыть большую гостиную, и депутаты правой расположились там. Вначале совещались довольно беспорядочно. Затем Дарю напомнил, что дорога каждая минута, и воцарилась тишина.

Прежде всего нужно было в силу 68-й статьи конституции объявить о низложении президента республики. Несколько депутатов, из тех, кого с моей легкой руки прозвали «бургграфами», сели за стол и составили акт об отрешении.

Когда они собирались прочесть его, в дверях гостиной появился вновь пришедший депутат; он объявил Собранию, что войска занимают Лилльскую улицу и особняк окружен.

Нельзя было терять ни минуты.

Бенуа д'Ази предложил:

— Господа, пойдем в мэрию Десятого округа, мы сможем совещаться там под охраной Десятого легиона, которым командует наш коллега, генерал Лористон.

По черному ходу особняка Дарю можно было пройти к маленькой калитке в глубине сада. Многие депутаты вышли через нее.

Дарю собирался последовать за ними. В гостиной оставались только он, Одилон Барро и еще двое или трое, как вдруг дверь отворилась. Вошел какой-то капитан; он обратился к Дарю:

— Господин граф, я вас арестую.

— Куда вы намерены вести меня?

— Мне приказано держать вас под домашним арестом.

И действительно, особняк был занят солдатами. Так Дарю помешали присутствовать на заседании в мэрии X округа.