Чем расставанье горше и труднее,

Тем проще каждодневные слова:

Больного сердца праздные затеи.

А простодушная рука мертва,

Она сжимает трубку или руку.

Глаза еще рассеянно юлят,

И вдруг ныряет в смутную разлуку

Как бы пустой, остекленелый взгляд.

О, если бы словами, но не теми,Быть может, взглядом, шорохом, рукой Остановить, обезоружить время И отобрать заслуженный покой!

В той немоте, в той неуклюжей грусти -

Начальная густая тишина,

Внезапное и чудное предчувствие

Глубокого полуденного сна. 1939 или 1940 Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Знакомые дома не те.

Пустыня затемненных улиц.

Не говори о темноте:

Мы не уснули, мы проснулись.

Избыток света в поздний час

И холод нового познанья,

Как будто третий, вещий, глаз

Глядит на рухнувшие зданья.

Нет, ненависть – не слепота.

Мы видим мир, и сердцу внове

Земли родимой красота

Средь горя, мусора и крови.

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

… Я бы мог прожить совсем иначе,

И душа когда-то создана была

Для какой-нибудь московской дачи,

Где со стенок капает смола,

Где идешь, зарею пробужденный,

К берегу отлогому реки,

Чтоб увидеть, как по влаге сонной

Бегают смешные паучки.

Милая, далекая, поведай,

Отчего ты стала мне чужда,

Отчего к тебе я не приеду,

Не смогу приехать никогда?..

Февраль или март 1913

Серебряный век русской поэзии.

Москва: Просвещение, 1993.

Жизнь широка и пестра.

Вера – очки и шоры,

Вера двигает горы,

Я – человек, не гора.

Вера мне не сестра.

Видел я камень серый,

Стертый трепетом губ.

Мертвого будит вера.

Я – человек, не труп.

Видел, как люди слепли,

Видел, как жили в пекле,

Видел – билась земля.

Видел я небо в пепле.

Вере не верю я.

Скверно? Скажи, что скверно.

Верно? Скажи, что верно.

Не похвальбе, не мольбе,

Верю тебе лишь, Верность,

Веку, людям, судьбе.

Если терпеть без сказки,

Спросят – прямо ответь,

Если к столбу, без повязки,Верность умеет смотреть.

Лирика 50-х годов.

Составитель. В.Я.Вакуленко.

Фрунзе, "Кыргызстан", 1976.

Да разве могут дети юга,

Где розы блещут в декабре,

Где не разыщешь слова "вьюга"

Ни в памяти, ни в словаре,

Да разве там, где небо сине

И не слиняет ни на час,

Где испокон веков поныне

Все то же лето тешит глаз,

Да разве им хоть так, хоть вкратце,

Хоть на минуту, хоть во сне,

Хоть ненароком догадаться,

Что значит думать о весне,

Что значит в мартовские стужи,

Когда отчаянье берет,

Все ждать и ждать, как неуклюже

Зашевелится грузный лед.

А мы такие зимы знали,

Вжились в такие холода,

Что даже не было печали,

Но только гордость и беда.

И в крепкой, ледяной обиде,

Сухой пургой ослеплены,

Мы видели, уже не видя,

Глаза зеленые весны.

Илья Эренбург. Стихотворения и поэмы.

Новая библиотека поэта.

Санкт-Петербург: Академический проект, 2000.

Самоубийцею в ущелье

С горы кидается поток,

Ломает траурные ели

И сносит камни, как песок.

Скорей бы вниз! И дни, и ночи,

Не зная мира языка,

Грозит, упорствует, грохочет.

Так начинается река,

Чтоб после плавно и лениво

Качать рыбацкие челны

И отражать то трепет ивы,

То башен вековые сны.

Закончится и наше время

Среди лазоревых земель,

Где садовод лелеет семя

И мать качает колыбель,

Где день один глубок и долог,

Где сердце тишиной полно

И где с руки усталый голубь

Клюет пшеничное зерно.

Русская советская поэзия. Сборник стихов. 1917-1947.

Москва: Художественная литература, 1948.

Все за беспамятство отдать готов,

Но не забыть ни звуков, ни цветов,

Ни сверстников, ни смутного ребячества (Его другие перепишут начисто).

Вкруг сердцевины кольца наросли.

Друзей все меньше: вымерли, прошли.

Сгребают сено девушки веселые,

И запах сена веселит, как молодость:

Все те же лица, клятвы и слова:

Так пахнет только мертвая трава.

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Морили прежде в розницу,

Но развивались знания.

Мы, может, очень поздние,

А, может, слишком ранние.

Сидел писец в Освенциме,

Считал не хуже робота -

От матерей с младенцами

Волос на сколько добыто.

Уж сожжены все родичи,

Канаты все проверены,

И вдруг пустая лодочка

Оторвалась от берега,

Без виз, да и без физики,

Пренебрегая воздухом,

Она к тому приблизилась,

Что называла звездами.

Когда была искомая

И был искомый около,

Когда еще весомая

Ему дарила локоны.

Одна звезда мне нравится.

Давно такое видано,

Она и не красавица,

Но очень безобидная.

Там не снует история,

Там мысль еще не роздана,

И видят инфузории

То, что зовем мы звездами.

Лети, моя любимая!

Так вот оно, бессмертие,Не высчитать, не вымолвить, Само собою вертится.

Илья Эренбург. Стихотворения.

Москва: Советская Россия, 1982.

Сочится зной сквозь крохотные ставни.

В беленой комнате темно и душно.

В ослушников кидали прежде камни,

Теперь и камни стали равнодушны.

Теперь и камни ничего не помнят,

Как их ломали, били и тесали,

Как на заброшенной каменоломне

Проклятый полдень жаден и печален.

Страшнее смерти это равнодушье.

Умрет один – идут, назад не взглянут.

Их одиночество глушит и душит,

И каждый той же суетой обманут.

Быть может, ты, ожесточась, отчаясь,

Вдруг остановишься, чтоб осмотреться,

И на минуту ягода лесная

Тебя обрадует. Так встанет детство:

Обломки мира, облаков обрывки,

Кукушка с глупыми ее годами,

И мокрый мох, и земляники привкус,

Знакомый, но нечаянный, как память. 1938 или 1939 Илья Эренбург. Стихотворения.