— Доусон правильно ведет себя с шеф-патронами Базы, он всегда держит нос по ветру, — серьезно разъяснил мне Линкольн.

«Шеф-патронами» они именовали патунов. После своей первоначальной демонстрационно-разъяснительной деятельности на Земле патуны, казалось, совершенно проигнорировали последующий политический резонанс. Все их физики, инженеры, биологи и прочие ученые чужаки, вопреки ожиданиям, занимались исключительно своими научными делами. Наши земные политики буквально сходили с ума, не в силах уразуметь чудовищного парадокса: как может могущественное существо, способное мгновенно превратить Землю в рассеивающийся прах, часами наблюдать за слизняком, лопающим капустный лист, и не иметь при этом времени для анализа выпусков новостей, заявлений президентов и программ премьер-министров? С нашими-то земными учеными все понятно, пусть себе занимаются наукой и не лезут в политику, а вот патуны — это да! Они же продвинутые, они должны поучать нас всегда и во всем, разве не так? Но как мне представляется, политики во все времена на деле не слишком-то продвигали наш мир к лучшему устройству. Один-единственный изобретатель пылесоса, на мой взгляд, принес гораздо больше пользы человечеству, чем любое количество мэггитэтчер и тониблэров вместе взятых.

Доусон возглавлял группу земных ученых на Системной Базе, и эти ученые старательно изучали то, что для цивилизации патунов было лишь ОСНОВАМИ их многочисленных наук.

— Мы достали себе Доусона, а теперь через него мы достанем заявление кого-нибудь из патунов, — продолжал просвещать меня Линкольн. — Ведь они его любят, эти патуны; Доусон у них вундеркинд, и они позволят ему достать что угодно. Знаешь, наши люди говорят, что этот яйцеголовый достал себе доступ даже к технологии оберег-матрицы!

В вестибюле здания Линкольн сразу принялся грузить насекомоподобного администратора трепотней о документальном фильме, который он снимает для научно-популярного телеканала «Эйнштейн», и в итоге добился разговора с каким-то бородачом, появившимся на большом настенном экране видеофона. Я узнал Доусона, потому что частенько останавливал свой выбор на телеканале «Эйнштейн», который Линкольн и Джулия всю дорогу щедро поливали грязью. Доусон был маленький толстенький человечек с окладистой седой бородой, встрепанной седой шевелюрой и необычными глазами странного апельсинового оттенка. Один из тех физиков, которые не только обскакали многих своих коллег за счет врожденного таланта к исследовательской работе, но и сумели также приложить теорию к практике и извлечь из этого прибыль. Многие ученые уходили из CERN (Европейской организации ядерных исследований) с изумительно невразумительными научными регалиями, а Доусон ушел с тем же самым в дополнение к весьма конкретному и крайне полезному вкладу в дело квантовой вычислительной техники. Я не слышал, о чем они говорили, однако прежде чем дать нашей группе разрешение пройти, Доусон взглянул поверх плеча тележурналиста прямо на меня.

Как описать интерьер дисковой части здания? Куча лабораторных столов и компьютеров, большие плазменные экраны, словно перенесенные из CERN. Ученые ходят туда-сюда, разговаривают, размахивают световыми указками, проникаются внеземными технологиями, изучают нечто микроскопическое с помощью электронных приборов, анализируют спектрограммы образчиков экзотических сплавов… На Земле уже в ходу множество внеземных технических приспособлений, но если какой-нибудь старательный умелец умудряется вскрыть инопланетное устройство, то получает лишь лужицу дымящейся слизи и больше ничего. Это не означает, что чужаки мешают нам учиться. Это значит, что они не желают, чтобы в процессе обучения резко сократилось население планеты. А вот на Базе все наоборот: здесь под чутким непосредственным руководством патунов земные ученые проводят время крайне интересно и занимательно.

Линкольн и Джулия стали приставать к Доусону, выклянчивая возможность хоть одним глазком взглянуть на то, чем занимаются он сам и его команда. Мне тоже было любопытно, когда Доусон стал рассказывать о неземных материалах, легких как полистирол и прочных как сталь, про чудо-микрорезак, способный нашинковать алмазы в капусту, о замечательных компьютерных наночипах, которые умеют самовосстанавливаться. Но вскоре мне стало уже настолько плохо, что без бакланского каркаса я бы точно лежал пластом на полу.

Наконец Доусон остановился перед высокими стойками с загнутыми верхушками, указывая на что-то невидимое, но подразумевающееся между ними. Когда я осознал, что речь идет об оберег-матрицах, мой интерес, естественно, обострился, но тут репортеры решили вступить в смертный бой за истину.

— Итак, можете ли вы с уверенностью подтвердить, что патуны всецело вам доверяют? — строгим голосом вопросила Джулия. — Или же они обращаются с вашими людьми как со струдами?

Тем временем я зачарованно глазел на эфемерное сияние между стоек. Сквозь сияние просвечивал другой конец лаборатории, где располагался, на мой взгляд, массивный стол с приборами, и когда этот стол зашевелился и собрался улизнуть… Наконец до меня дошло, что это патун с комплектом оборудования на спине.

— Как со струдами?… — озадаченно переспросил Доусон после паузы.

— Да, это у них такие зверики, — влез в диалог Линкольн. — С интересными плотоядными привычками, которым патуны, как нам кажется, потворствуют.

Патун с приборами подошел к большому грузовому лифту. Я несколько раз вдохнул из ингалятора, даже не заметив, из какого именно, но вроде бы помогло. В моем воображении снова зазвучали утробные бурчания и стоны. Окружающая меня реальность стала утрачивать резкие очертания.

— Зверики? — повторил Доусон, уставившись на Линкольна так, словно вдруг обнаружил неизвестную доселе разновидность придурка.

— Видимо, тут у них подобное просто в порядке вещей, — заключила Джулия с торжеством. — Струдам постоянно скармливают людей, которые все равно уже на пороге смерти!

Доусон утомленно покачал головой и очень вежливо произнес:

— Мне было крайне любопытно ознакомиться с вашей точкой зрения по данному вопросу. Поэтому я разрешил вам посетить лабораторию. Спасибо за консультацию, она оказалась полезной. — Затем ученый муж повернулся ко мне и укоризненно сказал: — Друг мой, впрыгнуть в оберег-матрицу патуна — не самая удачная мысль на свете! Матрица могла отреагировать на вас не в пример больнее, чем струд.

Тут двери грузового лифта раздвинулись, и из кабины вывалился мой персональный монстр, лихорадочно мерцая и колыхаясь. Удачно миновав патуна-исследователя, он по странной извилистой траектории направился через всю лабораторию ко мне. Меня окружали массивные столы, какие-то приборы и аппараты, так что ближайший путь отступления пролегал вперед, а затем чуть влево — к обычным пассажирским лифтам. Я едва соображал и практически не воспринимал дальнейшие наставления Доусона. Видите ли, чтобы всегда быть сообразительным и отважным, в первую очередь требуется недурное здоровье, а когда костлявая тетка с косой поджидает за ближайшим углом, ситуация в корне иная.

А говорил мне Доусон между тем нижеследующее:

— Он вступил с вами в контакт, а вы его бросили. Как же так? Неужели вы не можете изменить свое отношение? Он вас любит, разве вы не понимаете?

Собравшись с силами, я рванулся вперед и вломился аккурат в невидимую паутину между стойками оберег-матрицы, которую изучал Доусон. Бакланский киберкаркас закоротил ее энергетические поля, и что-то почти живое внезапно присоединилось к моему разуму через гилст. Гигантские структуры связей, перемещений, реальности и виртуальности отобразились в виде исчисления формул… нет, я не способен подобрать адекватное описание!

Запаниковав, я был охвачен единственным желанием — смыться отсюда куда угодно, только бы как можно дальше от струда. Огромная схема Системной Базы вмиг услужливо высветилась вокруг меня, со всеми линиями, плоскостями, точками их пересечений. Инстинктивно я сплел узор и перенесся на стальную крышу Базы. Мой оберег удерживал вокруг меня воздух и сохранял тепло, но не отгораживал от суровой и прекрасной реальности, а скорее, усиливал восприятие. Я увидел, что Юпитер воистину гигант, но лишь по сравнению с другими планетами системы, что в вакууме звезды не дрожат, а светят четко и пронзительно, что их действительно обнимает далекий-далекий космос, где они некогда родились. Дыхание перехватило, в мозгу промелькнула другая схема линий… в растерянности я очутился в сердцевине плотной стаи парящих бакланов… их обереги отталкивали меня, никак не удавалось вырваться на свободу…