— Быть может, они строили в те периоды, когда жара была не такой сильной, — предположил я.

Кахейн поднес к глазам обрамленный заусенцами ноготь, критически осмотрел, потом, спохватившись, убрал руки под стол.

— Я хочу убедиться в этом сам, хочу увидеть все собственными глазами. И я больше не могу ждать. Я намерен нанять вертолет и отправиться на юг. Если ты согласишься лететь со мной, я оплачу тебе все расходы.

— Нет, — отказался я. — Я не хочу пропустить свое любимое время года.

— Баррен окружен непроходимыми джунглями, — продолжал Кахейн, словно не слыша моих слов. — И человек должен в полной мере отдавать себе отчет в том, что ему противостоит. Каждый день он обязан делать вполне определенные вещи, твердо зная, для чего они и что с ним наверняка случится, если он их не сделает. Именно наверняка, а не возможно. Никто над ним не стоит и не принуждает делать их, если он не хочет. И если человек ничего не предпринимает, никто не поднимает шум по этому поводу.

— Это верно, — согласился я. — Когда древесный шакал прыгает человеку на загривок, никакого шума не бывает. Он просто напрочь отгрызает ему голову! И надо сказать, что эти дьяволы умеют делать свою работу очень быстро и совершенно бесшумно.

— Лучше остаться без головы, чем каждую ночь испытывать то, что я испытываю сейчас, — мрачно заметил Кахейн. — Я совсем не могу спать, Мэтт. Я не могу спать и не могу сидеть спокойно. Мне…

Звонок у входной двери каюты заставил меня вздрогнуть. Аппарат для чтения выпал у меня из рук и выключился. В первые мгновения я никак не мог поверить, что лежу на своей койке в каюте «Стеллы», но это было именно так, хотя тяжелый гул грузовиков, проносившихся по бульвару Пеланк, еще звучал у меня в ушах. Свет не горел, и я видел только чей-то силуэт, появившийся на пороге на фоне освещенного коридора. Человек стоял, широко расставив ноги, словно моряк, сражающийся с сильной качкой, и все же его заметно покачивало. Сделав шаг вперед, он едва не упал, но удержался, схватившись за косяк.

— Ну, наконец-то! — воскликнул человек. — Этот долбаный придурок-стюард сказал, что твоя каюта где-то на палубе D…

Я узнал Джорджа Джонсона и поспешно сел на кровати. Пластиковый пакет с растаявшим льдом соскользнул у меня со лба и упал на колени. Джонсон тяжело рухнул в кресло рядом с моей кроватью, и я включил лампу на ночном столике. У Джонсона было какое-то загадочное выражение лица, словно он знал некую тайну и хотел поделиться ею. Я ждал, что он скажет, но вместо этого Джонсон наклонился вперед и взял аппарат для чтения.

— Что ты читаешь?

— Посмотрите сами, — предложил я.

Он приподнял верхнюю крышку. Даже в полутьме я разглядел, как побелело его лицо. Поморщившись, Джонсон отложил аппарат.

— О, Господи!.. — прошипел он. — Как это все гнусно!

— Что именно? — попытался уточнить я.

— Читать свои собственные вещи. Гнусно и больно — это скажет тебе любой профессиональный писатель. Редко кому нравятся собственные вещи, малыш… Чаще всего бывает совсем наоборот: собственная книга кажется тебе невероятной дрянью. — Он снова скривился. — Кстати, где ты ее взял?

— Кто-то прислал Одри Пеннебакер кассету с записью. Но она не захотела читать вашу книгу и отдала мне.

— Она даст тебе еще кое-что, — заметил Джонсон, небрежно бросая аппарат на пол.

— Мне кажется, — сказал я, — за такие слова я должен хотя бы попытаться вас ударить. Я бы так и поступил, но я еще не совсем оправился после прошлого раза.

— Извини меня, малыш. Ты совершенно прав. — Джонсон с трудом поднялся на ноги. — Я твой должник. Давай… Врежь мне. Врежь как следует.

Я испытал острое желание выполнить его просьбу. Джордж Джонсон не сделал ничего, чтобы завоевать мою симпатию. Но, с другой стороны, я никогда не был кулачным бойцом. Этот вид спорта — если можно его так назвать — был мне глубоко противен.

— Ну давай же, ублюдок, вмажь мне!..

— Я не стану бить вас, Джордж, — сказал я. — Давайте лучше поговорим.

Он растерянно заморгал, и лицо у него неожиданно сделалось мягким и почти кротким.

— О чем ты хочешь со мной поговорить?

— Почему вы так разозлились на графа? Джонсон застонал.

— Ох, лучше б ты мне вмазал!

— И все-таки скажите, если только это не секрет… Джордж Джонсон задумчиво пожевал бороду.

— О'кей, ладно, — в конце концов согласился он. — Не знаю, правда, зачем тебе все это, но… Понимаешь, этот роман — единственная стоящая вещь, которую я написал. Она принесла мне славу и богатство. Это был хит — самый настоящий долбаный бестселлер. Было время, когда ею зачитывались буквально все. Юноши одевались в черное, как Мэттью Брэди, а девушки зачесывали волосы набок и красились под платину, чтобы походить на Чейз Кендалл. Ты уже дошел до этого места?

— Нет.

— Ну, ты еще увидишь, что я имею в виду… Словом, книга была дьявольски популярна, но она очень не понравилась властям Тансиса. Дело дошло до того, что они аннулировали мою визу, и мне пришлось вернуться на Землю. Поначалу, впрочем, меня это не особенно беспокоило. Подумаешь, рассуждал я, поживу у себя в Миннесоте и напишу еще несколько романов. Да только ничего не вышло, однако даже тогда я не заподозрил подвоха. Не получается здесь, подумал я, получится в другом месте. И я действительно перебрался на новое место и попробовал начать все с начала. И снова — ноль. Я не сумел выдавить из себя буквально ни строчки! Тогда-то я и начал задумываться, но сделать я все равно ничего не мог. Сколько бы я ни переезжал из страны в страну, с планеты на планету, как бы ни напрягался, ничего путного не выходило. Мне не удавалось даже начать новую книгу.

Лишь после нескольких лет таких бесплодных метаний до меня дошло, что все дело, вероятно, в Тансисе. Он стал моим настоящим домом, и только там я мог достаточно раскрепоститься, чтобы свободно работать, творить. Но сколько бы я ни обращался за разрешением на въезд, мне отказывали. Официальные лица объявили мою книгу вражеской пропагандой, а меня самого — пособником врага.

И пожалуй, кое-какие основания для подобного решения у них имелись. Когда таракашки напали на Тансис, сами они не сражались с оружием в руках, о нет! Вместо этого они захватывали людей и заставляли их воевать вместо себя. Таким образом, для Сети не имело значения, кто выиграл ту или иную конкретную битву — и какой ценой, — потому что в обоих случаях погибали жители Тансиса. Именно поэтому кое-кто начал поговаривать, что я, мол, тоже был захвачен и что свой роман я написал для Сети, под ее диктовку. На Тансисе в те годы шла самая настоящая охота на ведьм, которая захватила и меня. Шум поднялся изрядный, но дело было не только в книге. Власти использовали меня, чтобы отвлечь внимание от того, как гнусно правительство Тансиса поступало со своими собственными гражданами, которые действительно были захвачены. Это было именно гнусно, малыш, омерзительно и подло, и продолжалось это много, много лет. Впрочем, со временем я привык к обвинениям, но когда сегодня этот ничтожный граф снова заговорил о том же самом, я не стерпел. И если бы не ты, я бы уж врезал ему как следует… — Джонсон мрачно ухмыльнулся.

— Но ведь вы теперь направляетесь на Тансис. Значит, вам разрешили приехать… Почему?

— Кто знает, малыш, кто знает? Быть может, власти считают, что теперь я не опасен, а может, рассчитывают заработать на мне. — Он снова ухмыльнулся. — Например, если выставить меня в музее Порядка, сборы наверняка подскочат до небес!

— И что вы собираетесь делать, когда вернетесь? — спросил я. — Попытаетесь писать?

Джордж Джонсон медленно поднялся.

— В настоящее время я собираюсь пойти спать, — сказал он, глядя с высоты своего роста на меня и на читальный аппарат на полу. — Кстати, тебе понравилась моя книга?

— Скорее да, чем нет.

— Но ведь ты… Ладно, хрен с тобой. — Язык у него начал заплетаться. Открыв дверь каюты, Джонсон буквально вывалился в коридор.

Прошло еще довольно много времени, прежде чем я наконец заснул.