Усевшись в носилки, она просила меня проводить ее к Омиферу. Я не смел возражать, так как только для него решилась она на такие тяжелые жертвы.

Прибыв к его жилищу, мы поспешно вышли из паланкина. Смарагда не шла, а летела, едва касаясь земли своими маленькими ножками. Омифер — конечно, уже предупрежденный — встретил нас у входа в одну из зал. Смарагда бросилась в его объятия.

— Я спасла тебя, но какой ценой!.. — воскликнула она вне себя и лишилась сознания от ярости.

Молодой человек отнес ее на диван и спросил меня, что значили эти слова. Я рассказал ему всю историю и сообщил рецепт для скота.

Омифер выслушал меня с негодованием и объявил, что предпочел бы гибель всех своих стад, но тотчас велел позвать управляющего, чтоб передать ему полученные наставления.

Так как Смарагда не приходила в себя, то я попрощался с Омифером.

— Мне нужно спешить домой, — сказал я, — нам тоже грозит разорение. Пожалуйста, потрудись сам проводить жену Радамеса и передать ему полученный рецепт.

Радостный, вернулся я домой, все тут же принялись за дело.

С быстротою молнии добрая весть распространилась по городу. Все ухватились за этот якорь спасения, и вскоре на улицах только и видны были люди с лекарственными припасами. Действие лекарств было поразительно даже на скот, уже заболевший. С той минуты, как мы приняли эти меры, и до вечера ни одно животное не захворало и не издохло.

Поздно ночью приехал Хам и с торжеством привез тот же самый рецепт. На следующий день все лица значительно просветлели. Живая деятельность царствовала в городе; и один из наших невольников, возвратившись с пастбищ, привез также самые утешительные известия. Зараза была, очевидно, побеждена, так как случаи заболевания стали редки и больной скот быстро выздоравливал.

После полудня я поехал во дворец поговорить с одним товарищем. Отыскивая его в зале телохранителей, я увидел Радамеса и подошел с ним поздороваться. Но возничий фараона презрительно смерил меня взглядом и хриплым от бешенства голосом сказал:

— Я считал тебя честным человеком, Нехо. Поручил тебе мою жену, благодаря мне вы не остались нищими... А ты что же делаешь? Рецепт спасения мне пришлось узнавать на улице у прохожих, а жену мою ты оставил неизвестно где, и она вернулась домой лишь сегодня утром.

Говоря это, он сжимал кулаки. Смущенный и пристыженный, я опустил голову.

— Но она непременно хотела отправиться к Омиферу, и там ей сделалось дурно, — ответил я, — мне нельзя было терять времени, а Омифер обещал сам проводить ее.

— И ты оставил доверенную тебе женщину у того, кто в нее влюблен и кого она сама любит! — вскричал Радамес. — О, вы все мне заплатите за эту выходку. — И он большими шагами вышел из зала.

— Разве Радамес уезжает куда-нибудь? — спросил я у своего товарища.

— Конечно. Его потребовали во дворец для сопровождения фараона, который на несколько дней едет в пустыню на охоту за львами, чтоб немного развеяться после всех неприятных происшествий.

Я понял, почему Радамес отлагал свои планы мщения.

Последующие дни были временем спокойствия. Мезу по-прежнему не показывался, горожане усердно старались уничтожить следы прошлых несчастий.

Батюшка решил воспользоваться этим общественным спокойствием и отпраздновать свадьбу Ильзирис через неделю. Мы разослали приглашения всем почетным лицам в городе, к Пинехасу я лично явился с просьбой, чтоб он и его мать приняли участие в празднике. Они обещали приехать, а затем Пинехас отвел меня в свою комнату, где дал выпить какого-то питья от дурного глаза в благодарность за то, что я привел к нему Смарагду.

Накануне торжественного дня Ильзирис с самого утра жаловалась на сильную головную боль. Мы приписали это волнению и усталости от хлопот предыдущих дней, и мать моя уговаривала ее взять себя в руки, чтобы хорошо выглядеть в день свадьбы. Ильзирис улыбнулась и ответила:

— Я постараюсь.

Но к вечеру ей стало хуже: щеки ее пылали, по телу пробегала ледяная дрожь. Когда на следующее утро я сошел в общую залу, то увидел, что отец сильно встревожен.

— Ильзирис совсем больна, — сказал он. — Через несколько часов начнут съезжаться приглашенные, а невеста не может встать с постели...

— Можно ли мне ее видеть?

— Конечно... Зайди к ней, и я также скоро приду туда.

Я пошел в комнату сестры.

Ильзирис лежала на кушетке. Глаза ее были закрыты, щеки горели, руки судорожно сжимались. Старая Акка прикладывала ей к голове холодные компрессы.

— Милая Ильзирис, — сказал я, тронув ее за руку, — что с тобой, ты нездорова? Вспомни, какой день сегодня, и ободрись.

Она раскрыла глаза, мутные и померкшие, и хотела поднять голову, но тотчас же со стоном опять опустила ее на подушку. Покрывавшая больную легкая ткань сползла при этом движении, и я заметил на шее сестры черноватое пятно, словно от укуса змеи. Затем увидел второе подобное же пятно на руке.

Вне себя от ужаса, я бросился к матери.

— Мама! Не пугайся и собери все свое мужество: у Ильзирис чума. Следи, чтоб никто из прислуги не выходил из ее комнат, а я предупрежу отца и поеду за врачом.

— О чем ты хочешь предупредить меня, Нехо? — спросил отец, входя на террасу. — Что здесь происходит?.. — воскликнул он, увидев, что мать моя, бледная как полотно, упала в кресло, а старая Акка рухнула на колени и с глухим стоном ударилась лбом о землю.

— О, Ментухотеп! Боги совсем отвратили от нас очи свои, — воскликнула мать, с отчаянием простирая к нему руки. — Они поражают то, что нам всего дороже: у Ильзирис чума!..

Отец пошатнулся и прислонился к стене, бледный как мертвец.

— Успокойся, батюшка, — сказал я, взяв его за руку, — боги еще могут спасти ее. Я сейчас поеду за врачом, а ты распорядись послать нарочных ко всем приглашенным, чтоб они не приезжали сюда и не подверглись опасности.

Не ожидая ответа, я выбежал из дома и приказал запрячь лошадей в колесницу.

Весть о новом несчастье разнеслась по дому, и слуги с трепетом повторяли:

— Чума, чума!

Погоняя изо всей силы лошадей, я помчался к одному старому жрецу, знаменитому своим искусством врачевания, но на повороте в одну из улиц чуть не столкнулся с колесницей, летевшей во весь опор. К своему изумлению, я узнал в возничем Омифера, очень расстроенного, воскликнувшего при виде меня:

— Слава Амону, что мы встретились, Нехо! Я тебя и искал.

— Говори же скорее, в чем дело: я спешу за врачом.

— Я тоже, — отвечал Омифер, — и хочу узнать от тебя, где живет Пинехас, который так чудодейственно спас наши стада. Скажи скорее, где дом этого великого ученого мага: Смарагда больна чумой!

— Ах, как это я сам не вспомнил о нем! — вскричал я, хлопнув себя по лбу.

— Не будем же терять времени, каждая минута дорога. Садись в мою колесницу, а свою отошли домой.

Я пересел в колесницу Омифера, и он передал мне вожжи, говоря:

— Ты знаешь дорогу.

В то время как пара горячих коней уносила вихрем легкий экипаж, Омифер рассказал мне следующее:

— Ты удивляешься, что я ищу врача для Смарагды, но дело в том, что она теперь в моем доме. Этот подлый Радамес, вернувшись вчера с царской охоты, устроил ей сцену за то, что по нездоровью она должна была переночевать у меня. Совершенно расстроенная всеми этими неприятностями, Смарагда всю ночь чувствовала себя очень дурно. Сегодня утром, надеясь, что на свежем воздухе ей станет легче, она отправилась в носилках на прогулку. Но дорогой ей стало совсем худо, и кормилица, сопровождавшая ее, с ужасом увидя на груди черное пятно, приказала носильщикам вернуться домой. У ворот они встретили Радамеса, который опять принялся осыпать жену бранью; когда же Сахепреса стала умолять его не тревожить больную, он закричал:

— Какая там болезнь? Чего ей еще нужно? Одни капризы!

— О, господин, — отвечала ему старуха, — можно ли называть чуму капризами? Позволь же нам пройти, чтобы поскорее уложить в постель госпожу.

Радамес отскочил как ужаленный.