Выслушав Сашу, Нефедов слегка улыбнулся, подождал, пока она немного успокоится, и сказал:

— Ты на комсомольских райкомовцев не обижайся. Там же остались, считай, только такие девицы, как ты. Первого секретаря только что в армию взяли, да и остальных… А добровольцев и доброволок вроде тебя знаешь сколько туда ходит? И все требуют… — Нефедов помолчал, внимательно посмотрел на насупленную Сашу.

— На фронт еще успеешь. Здесь тебе дело найдем…

— Не хочу я в тылу спасаться!

— Не ерепенься! Я тебе дело предлагаю. Ответственное и важное для фронта.

— Какое?

— Возглавить райком комсомола.

— Мне? — Саша не поверила своим ушам.

— Тебе, — спокойно подтвердил Нефедов. — Что удивляешься? Не знай я тебя и все ваше семейство — не предлагал бы. Девушка ты боевая, еще в школе комсомольским секретарем была…

— Так то в школе. Но целый район…

— Так и ты теперь не та, что в школе. Поучилась, выросла. Давно к тебе приглядываюсь. Характер твой — вполне для руководящей работы. Можешь мне верить — по этой части я людей понимаю.

Саша была ошеломлена предложением Нефедова. Правда, и в школе, и в институте, и в колхозе сверстники считали ее своей заводилой, и если она что-нибудь затевала, ей удавалось увлечь их. Но комсомол целого района, да еще разделенного линией фронта!..

— Не справлюсь я…

— А хочешь справиться? — спросил Нефедов.

— Если надо…

— Ну, если понимаешь, что надо, — значит, справишься. Выручай свой райком, Саша. Война, людей нехватка.

— Ладно… — в глазах Саши еще видна была растерянность. Но она уже деловым тоном спросила:

— А что делать-то?

— Главное — подымать молодежь на борьбу с фашистами. Чтобы армии помогала. И трудом и… — Нефедов несколько секунд помедлил, словно раздумывая, сказать ли Саше напрямую то, что он держит в мыслях. И сказал:

— Вот что, Саша! Половина комсомольских организаций нашего района уже на подпольном положении. Не исключено, что на таком положении окажутся и остальные твои комсомольцы.

— Вы думаете, немцы придут сюда?

— В наших местах немцы вперед пока не очень лезут. Под Москву силы стягивают.

— Неужели Москву возьмут?

— Никогда! А вот Рогозцы… не знаю. Но воевать и за них и за каждую нашу деревню будем. А комсомольцев… — Нефедов испытующе посмотрел во внимательные и грустные Сашины глаза, — комсомольцев, пока время еще позволяет, надо готовить, на случай, если немцы все же придут. К борьбе готовить. Правда, парни уже в армии. Почти одни девушки остались. Но и они многое могут сделать… Понятна тебе задача?

— Понятна.

— Учти — с комсомольцами, которые уже за линией фронта, надо связь постоянно держать, — добавил Нефедов. — Через фронт наши люди ходят.

— Это я слышала, — ответила Саша. — Ночами через лес.

— По-разному… Фашисты на нашей земле, а все же хозяева на ней мы. Вот что, Саша. Ты в наших местах каждую тропку, каждый кустик знаешь. Может быть, и тебе придется сходить на ту сторону. Не струсишь?

— Схожу, если надо. Только чтобы мама не знала.

— Не бойся, не выдам. Сама не проболтаешься, так не узнает. Если что, скажем — по району поехала. Ну что, обо всем договорились?

В этот же день Саша приняла дела райкома. Впрочем, принимать было не от кого. Как в гражданскую войну, на дверях райкома комсомола можно было бы, пожалуй, повесить объявление: «Райком закрыт, все ушли на фронт». Саше предстояло по существу заново «открыть райком».

С той поры как Саша стала работать в райкоме, ее почти перестали видеть дома. Она пропадала целыми неделями — ходила из села в село, проводила комсомольские собрания и просто разговаривала с парнями и девушками, словом, организовывала молодежь на все нужные дела, в каких та могла принять участие. Это были не только дела, обычные для сельского района, вроде хлебосдачи или заготовки кормов к зиме. Фронт проходил через район, и надо было помогать фронту — чинить дороги, рыть окопы. Саша убеждала девчат идти на курсы медсестер, подбирала из молодежи наиболее подходящих для партизанских отрядов.

Домой Саша забегала только, чтобы помыться, переодеться, иногда — отоспаться, а главное — чтобы повидать отца и мать, успокоить их. И, побыв дома несколько часов, опять исчезала — часто на несколько дней. Уходя, всегда предупреждала мать: «Не беспокойся, я — по району».

Саша не обманывала. Она действительно уходила «по району». Но мать не знала, что ее дочь бывает, причем не только по своим комсомольским делам, и в тех селах района, что за линией фронта. Да и зачем матери было знать, что темной осенней ночью идет Саша через черный от мрака лес, через глубокие овраги, идет, стараясь ступать так, чтобы под ногой не хрустнул ни один прихваченный первым заморозком листок, чтоб не услышали немцы, если они близко.

Навсегда останется в ее памяти то хмурое осеннее утро, когда, перебравшись ночью через фронт, она огородами вошла в занятое немцами село и впервые совсем близко увидела одного из них. Нет, этот немец в тот момент, когда она его увидела, никого не убивал, не грабил. Молодой, веснушчатый, с рыжеватыми волосами на непокрытой голове, он стоял возле калитки в накинутой на плечи зеленой шинели с серебристыми пуговицами, сонно смотрел на улицу, потягивая сигарету. Но это был фашист, он стоял возле чьего-то чужого дома, как хозяин! И Саше потребовалось немало выдержки, чтобы пройти мимо него со спокойным видом.

В Беседине, Степовом и других селах Тимского района, занятых немцами, никто из них не обращал особого внимания на невзрачную видом деревенскую девушку в потертом ватнике, в залатанных сапогах, закутанную в теплый платок, — мало ли таких… Не привлекала внимания немцев она и в самом Тиме. А ее часто можно было видеть там, особенно на главной улице или на горе, у старинного собора, откуда так хорошо виден Тим со всеми проходящими через него дорогами. Если бы немцы решили проверить, что это за девушка, то убедились бы, что она местная, документы в порядке, и отпустили бы ее с миром. В том случае, конечно, если бы не догадались, зачем она в Тиме.

Саша пробыла в городе четыре дня. Выполняя поручение Нефедова, она не знала, что выполняет переданное ей через него задание командования. Все эти дни Саша наблюдала за движением немецких войск по дорогам, что вели через Тим к линии фронта. Неслись колонны автомашин, гремели танки, шли бронетранспортеры с пехотой. Неужели и на этом участке немцы готовятся к новому броску? Вглядывалась в катящие по дорогам фашистские машины, считала их, следила, в каком направлении они движутся: «Неужели вот так же пойдут они и через наши Рогозцы?»

…И снова темная ночь, и рискованный обратный путь перелесками и оврагами в обход немецких позиций. Снова родной дом, обрадованные глаза матери:

— А я-то тебя заждалась, все беспокоилась!

— А что беспокоиться, мама? Я проводила комсомольские собрания по деревням.

— Спасибо, комсомолка! — поблагодарил Нефедов, выслушав Сашин отчет. — Сведения твои ценные.

Стояла сухая, с легким морозцем по ночам, погода. Лужи на дорогах подергивало ледком, но снег еще не выпадал. Наступило то затишье в природе, какое бывает между осенью и зимой и тянется порой довольно долго, а кончается всегда как-то внезапно: проснешься утром — за окном бело от снега, что выпал ночью; осень, стоявшая в обороне, тихо отступила, отдала позиции зиме.

Кончилось в эти дни и недолгое затишье на фронте близ Рогозцев. Собственно, полного затишья и не было — бои продолжались и раньше. Но теперь они усилились, — видимо, немцы, ободренные тем, что подошли к Москве, решили добиться большего успеха и здесь.

Все явственнее слышались теперь в Рогозцах и окрест раскаты артиллерийского грома. Районные учреждения, которые в свое время эвакуировались в Рогозцы из Тима, стали готовиться к новой эвакуации. Готовился и райком. В просторном доме Кулешовых появился новый постоялец-генерал Александр Ильич Родимцев. Штаб его дивизии разместился теперь в Рогозцах. Как-то однажды генерал сказал Саше: