— Понял.
— Заводи!..
Не доезжая до конторы, Антон Иванович скомандовал:
— Стоп!». Сойду. Проветрюсь. А то вдруг новое начальство скажет — а ну дыхни!..
В контору Антон Иванович явился через полчаса. Поздоровавшись с секретаршей и выслушав комплименты по части загара и внешнего вида, он спросил:
— Новый у себя?
— Сейчас будет. Вышел на минутку.
— Как он — ничего?
— Симпатичный. И характер весёлый.
Антон Иванович вошёл в кабинет, сел в кресло для посетителей и закурил. Оглядывая знакомую обстановку кабинета, он увидел на столе начальника коробку папирос «Абхазия».
«Надо же, — покачал головой Антон Иванович, — шофёр-то, оказывается, подхалим. Не успел явиться, а уже начальству папиросы поднёс!»
Размышления Антона Ивановича прервал скрип двери. В кабинет вошёл водитель.
— Ты что же это, голубчик, — ехидно сказал Антон Иванович, — я тебе дал сувенир, а ты его начальству сунул?
— Вы ошибаетесь. Это мои папиросы.
— Твои? А стол чей?
— И стол мой. Вы меня уж извините, товарищ Перцов, я шофёр-любитель. Месяц как получил права. При каждом удобном случае езжу. Огромное удовольствие получаю!.. Вот и сегодня решил проехать за город. Потому раньше времени и прибыл.
Антон Иванович вытер платком лоб.
— Ну и как, Степан… Михайлович, — чугунным голосом спросил он, — как машина?
— Очень славная машинка. Приёмистая. Восемьдесят километров идёт — не чувствуешь.
— Вы меня извините, — сказал Антон Иванович, — я сегодня…
— Нет, это уж вы меня извините, что я сейчас заставил вас ждать.
«Издевается!» — подумал Антон Иванович и сказал: — Ничего. Я тут сидел, как говорится, курил…
— Да, кстати, позвольте вернуть вам папиросы. Я ведь не курю, товарищ Перцов.
— Правильно делаете, — жалобно сказал Антон Иванович и взял протянутую ему коробку.
На коробке была нарисована пальма на фоне моря.
Море было неспокойным. Оно предвещало бурю.
Волшебная палочка
До чего же он был правильный человек, этот Волобуев! Каждое утро, без пяти девять, он появлялся в коридоре, ровно в девять за ним закрывалась обитая клеёнкой дверь с табличкой «Отдел кадров».
Краснолицый, бритый наголо, Волобуев был строг, даже суров. «Имейте в виду, что я вас всех вижу насквозь», — говорил его пронзительный, осуждающий взгляд.
Как-то у нас в клубе был конкурс на лучшее исполнение современных танцев. Первый приз получили инженер Михалев и машинистка Нина Воронина. На следующий день, выступая на профсоюзном собрании, Волобуев сказал:
— Я думаю, что тозарищ Михалев и проходизшзя с ним по одному танцу Воронина должны малость призадуматься, Не этому их учило родное государство. Невелика заслуга в наши дни побойчей других сплясать. Невелика мораль, товарищи, выносить свои личные объятия на коллектив. Я думаю, товарищи, это всем ясно.
Не так давно механик Шумилин, получив кзартиру, отпраздновал новоселье. Назавтра в буфете к Шумилину подошёл Волобуев:
— Нарзанчик пьёте, товарищ Шумилин. Освежаетесь после вчерашнего. Я у вас в гостях не присутствовал, но имею сведения, что вы во дворе хоровод вертели, исполняли «Я цыганский барон…».
— Что правда, то правда. Было.
— И что же, красиво это? Если вы цыганский барон, вам, конечно, всё простительно. Какой же вы пример людям подаёте? Не для того мы дома строим, чтобы на виду у коллектива пьянство разводить? Давайте, товарищ Шумилин, о морали забывать не будем. Мораль для нас — всё!
Шумилин отставил недопитую бутылку нарзана и молча вышел.
На прошлой неделе завком организовал массовый культпоход в цирк.
Вот там-то и произошёл потрясающий номер!..
Представление началось, когда мы увидели Волобуе— на. Он сидел в первом ряду, невозмутимо слушая клоунские репризы. Волобуев не смеялся. Он был выше этого.
Второе отделение открыл популярный артист — создатель эффектного аттракциона «Чудеса без чудес». Артисту помогала современная техника. Это было ново и очень интересно.
Артист достал из кармана никелированную палочку,
— Попрошу внимания! — сказал артист. — У меня в руках, как видите, простая металлическая палочка. Но она не простая, дорогие друзья. Она волшебная. С помощью этой палочки каждый желающий может прямо отсюда поговорить со своими друзьями или членами семьи, которые сейчас находятся дома…
Артист поднялся на барьер манежа и вдруг направил палочку прямо на Волобуева.
— У вас дома есть телефон?
— А какое это имеет значение? — строго спросил Волобуев. — Ну, есть…
— Прошу вас, назовите вслух номер вашего домашнего телефона.
Волобуев пожал плечами.
— Три двадцать пять двадцать восемь,
— Внимание! — сказал артист.
После паузы из-под купола цирка раздались громкие редкие гудки, щелчок снятой трубки и женский голос:
— Я слушаю.
— Говорите, — сказал артист, — прошу вас.
— Лиза, это я, — несколько удивлённо произнёс Во— побуев,
— Ну, что тебе? — спросил голос из-под купола. — Говори скорей, мне некогда.
Волобуев подозрительно глянул на артиста и сказал:
— Я говорю с тобой из государственного цирка…
— Опять надрался?
В зале засмеялись. Наш «правильный» Волобуев раскрывался с весьма неожиданной стороны.
— Не болтай глупости! — строго сказал Волобуев. — Я с тобой разговариваю через посредство волшебной палочки…
— Вот-вот, напился как свинья, даже не соображаешь, что ты городишь!
В зале начался хохот. Волобуев, испуганно глядя на артиста, замахал рукой.
— Слышу, какое у вас там веселье в забегаловке, — прогремел из динамика женский голос, — Господи, когда ж это наконец кончится? Сил моих больше нет!
— Прошу прекратить безобразие! — крикнул артисту Волобуев,
— Ты это кому говоришь? — раздался из динамика голос супруги Волобуева. — Вот завтра же пойду к тебе на работу и всё расскажу. Пусть про твои художества народ узнает! Вы там не смейтесь, алкоголики несчастные!
Артист торопливо дал знак, и нестройно вступил оркестр. Смычковые ещё как-то играли, а медные не могли начать: их душил смех,
Волобуев быстро встал и пошёл к выходу. Оркестр играл марш.
Артист стоял в центре манежа. Он улыбался и смущённо кланялся, держа в руке свою поистине волшебную палочку.
Фестиваль в городе Н
Под сенью пирамидальных тополей в парке южного города Н. расположилось фундаментальное фанерное сооружение с тяжёлой стеклянной вывеской над входом — «Городская филармония».
Из раскрытых окон филармонии доносились голоса, смех, обрывки мелодий.
В кабинете директора стояла тишина. Самого товарища Мамайского ещё не было. Лёгкий ветерок перелистывал афиши гастролёров. В центре кабинета, на самом видном месте, стоял глиняный бюст великого химика Менделеева. Химией товарищ Мамайский не занимался. Бюст попал в кабинет случайно. Агент по снабжению Кувалдин приобрёл бюст 8 комиссионном магазине, приняв творца периодической системы элементов за композитора Глинку. В дальнейшем Кувалдин закрепил своё смелое предположение в инвентарной описи директорского кабинета короткой формулировкой: «Глинка — один».
Итак, в кабинете товарища Мамайского царила тишина. Внезапно отворилась дверь — и в кабинет вошёл директор. Печать вдохновения лежала на его челе. Мамайский сел за стол и нажал кнопку звонка, одновременно крикнув: «Поля!» — так как звонок не работал.
В кабинет вошла секретарь-стенографистка Поля Куликова — пухлая девица с волосами цвета соломы.
— Идите в бухгалтерию и принесите мне ведомость на зарплату.
Поля исчезла и через мгновение появилась с ведомостью.
Это был том, не уступающий по своему объёму телефонной книге большого города.
«Катастрофическое раздутие штатов» — эта суховатая фраза с юридическим колоритом как нельзя более точно могла обрисовать положение дел в дебрях городской филармонии.