ЧЕТЫРЕ МУШКЕТЁРА

В первый понедельник июня 197… года непонятный, но противный звук разнёсся по небольшому городку N, лежащему для одних на пути из Москвы на юг, для других на обратной дороге. Звук напоминал одновременно пожарную сирену и выступление местного вокально-инструментального ансамбля «Поющие самосвалы». Перепуганные горожане, оказавшиеся на улице в этот час, подумали, что это просто пожар на танцверанде. Но тут же многие вспомнили, что время — рабочее, а в рабочее время, известно, не до танцев — надо и на работе отметиться, и в магазины успеть, — и пошли дальше кто куда, предварительно махнув рукой в сторону предполагаемого генератора неопознанных звуковых колебаний местной окружающей среды.

И хотя звуки от этого не прекратились, только редкие зеваки из числа пенсионеров и школьников, прогуливавших уроки в ожидании летних каникул, пошли смотреть, в чём дело.

Такое безразличие исходило отнюдь не из плохой работы врачей «ухо-горло-нос», причиной тому было географическое положение города в атласе автомобильных дорог. Многие с нескрываемым любопытством побежали бы смотреть, что случилось, чтобы не пользоваться потом чужими сплетнями, а иметь в каждой квартире свои, но их удерживало сознание того, что они постоянно жили и функционировали на большой дороге, которая, как мы уже знаем, соединяет Москву и юг и наоборот. Поэтому им, в отличие от жителей соседних деревень и посёлков, не выходящих на большую дорогу, приходилось, сидя в своём городе, идти на два, а то и на три шага впереди в направлении цивилизации. В N и магазины открывались на час раньше, и известный уже нам ансамбль начинал выкрикивать модные мелодии на неделю раньше, чем окрестные магнитофоны. Но то же самое чувство лидерства как раз и не позволяло жителям N чему-либо удивляться, и они, подражая столичным жителям, считали себя обязанными одинаково равнодушно взирать как на посещение местного продуктового магазина гуманоидами из соседних деревень, так и на свободную торговлю пластинками Луи Армстронга в придорожном табачном киоске.

Именно в силу этого качества, передаваемого из поколения в поколение как почти единственное генетическое наследие, на шум отреагировали должным образом очень немногие, кого он и привёл на главную площадь. И только там им стало ясно происхождение звука.

Около местной гостиницы «Центральная», на которой недавно появилась вывеска «Hotel», читаемая профанами как «хотел», а окрестными жителями как «отёл», стояла ярко-оранжевая машина непонятной марки и оглушительно ревела на маленького «жигулёнка» ВАЗ-2106, который, очевидно, не успел посторониться и вовремя убрать с её пути четыре фары, из-за чего и стоял теперь, кокетливо прищурив одну из них.

Как и в больших городах, в N не было недостатка в инспекторах, если необходимость в них возникала в светлое время суток.

Возле живописного технического сооружения из двух автомобилей уже ходил сотрудник ГАИ, деловито пощёлкивая компостером, как это делают зубные врачи для запугивания своих жён и детей. Но владельца оранжевой машины на месте не было. Более того, выскочивший из «Жигулей» высокий и смуглый водитель утверждал, что его не было на месте и в момент столкновения. Инспектор вежливо попросил водителя «Жигулей» дыхнуть, успокоился и стал ждать дальше, не обращая внимания на нетерпение пострадавшего. Потом, заскучав, начал останавливать все машины подряд, как это делают некоторые инспекторы ГАИ, когда скучают.

Пока он проверял документы у очередного водителя грузового автотранспорта, приоткрылся багажник оранжевой машины, и из него вылез молодой человек.

Если бы его попросили составить словесный автопортрет, то получилось бы примерно следующее.

Это был тот редкий красавец, каких, хотя и не разучилось порождать заоблачное Закавказье, тем не менее пора уже заносить в Красную книгу как породу, исчезающую с лица земли. Действительно, таких красавцев уже не встретишь ни в московском, ни в любом другом метрополитене, ибо все они ездят либо на такси, либо на своих авто. Его глаза излучали свет во всех диапазонах спектра, включая инфракрасный и ультрафиолетовый; его брови напоминали размах крыльев орла-стервятника, выполняющего упражнения утренней гимнастики; от взмаха его ресниц поднималась пыль с мостовой, начинались перемещения воздуха, называемые попросту ветром, и этот ветер, используя огромную боковую площадь носа, разворачивал гордую голову её владельца.

А голос… Конечно, не такой, как у Марио дель Монико и тем более у Льва Лещенко, но его с успехом заменял клаксон, поставленный на машину. Этот клаксон производится по индивидуальному заказу одной американской фирмой, выпускающей к тому же ещё и космические ракеты, но буквально как ширпотреб. У этой фирмы есть отделение в Италии, работающее исключительно на Закавказские республики, а распределение происходит через филиал, расположенный там, где улица Московская поворачивает через три угла за четвёртый и где написано мелом на заборе: «Приём пустой тары и посуды».

Стоит эта игрушка дороже машины, но гудит так, что будит любого самого что ни на есть ночного сторожа.

Правда, этот гудок вызывает раз в год недоразумения при техническом осмотре, которые зачастую кончаются выниманием не только одного червонца из бумажника владельца, но и двух и более.

Итак, мы остановились на голосе, заменённом клаксоном. Зато всё остальное у владельца машины было своё: и джинсы на длинных и сильных ногах, и прочее на остальных, не менее мускулистых частях тела.

Если незаметно перейти от словесного автопортрета, составленного главным очевидцем, лицом, явно заинтересованным, к словам остальных очевидцев, получился бы обыкновенный юноша лет девятнадцати — двадцати шести, каких через N проезжало в определённые периоды довольно много, так что куда большее внимание привлёк его автомобиль.

Это был один из неудачных результатов естественного отбора, который производят иногда на свет городские свалки и склады металлолома. Куплен он был, по-видимому, в нечернозёмной полосе в качестве «Волги» ГАЗ-21, потом из него пытались сделать «мерседес», используя детали «Запорожца», но природу обмануть нелегко, если нет в избытке запчастей от «Москвича». Поэтому всё получилось так, как предстало перед притихшей публикой.

Конечно, вид этого ихтиозавра и сознание того, что он, юноша, его владелец, нисколько ему не мешали, тем более что он так и не сумел продать эту машину в тех местах, где всё продаётся, но не всё покупается.

И тем не менее нельзя отрицать ценность слов Вартаняна-отца, что сопутствовали такому дару.

«Сын мой! — произнёс закавказский крестьянин с тем чистейшим акцентом, от которого его так и не отучили московские рынки. — Сын мой, этот лимузин, наша семейная реликвия, передававшаяся из поколения в поколение, служил нам верой и правдой, но, если вдруг вам удастся добраться на нём до столицы, не вздумайте продавать его, ибо вас могут принять за сумасшедшего.

В том случае, если вы будете приняты в какой-нибудь институт, для чего и предпринимаете это путешествие, поддерживайте честь вашего имени, которое широко известно не только нам с вами, но и нашим ближайшим родственникам. Опасайтесь случайностей и не ищите приключений.

Мне остаётся дать вам письмо к нашему бывшему соседу Тревильяну, который начал так же, как вы, а теперь, сидя в столице, коллекционирует письма соседей, привозимые их детьми. И смею надеяться, он не оставит вас своей заботой. Явитесь к нему и делайте всё, что он скажет».