Иван Захарович Бурко был приземистый, широкий в кости, с круглой, бледной от недостатка свежего воздуха и солнечного света физиономией, увенчанной густой, без единого седого волоска шевелюрой с лихим казацким чубом. На нем были светло-серые, с металлическим отливом брюки и кремовая рубашка с коротким рукавом. Рубашка была по старинке заправлена в брюки – во-первых, потому что Иван Захарович так привык и не видел причины менять свои вкусы. А во-вторых, такой наряд практически не оставлял места для фантазии, позволяя всем желающим своими глазами и безо всякого труда убедиться, что такой солидный бизнесмен и авторитетный член донецкой диаспоры, как Иван Бурко, давно избавился от предосудительной манеры являться на важные деловые переговоры, припрятав за пазухой ствол. (За пазухой он действительно ничего не прятал, компактный тупоносый «смит-вессон» лежал в укрепленной под брючиной на правой лодыжке матерчатой кобуре. Это было немного непорядочно, но Иван Захарович почти не сомневался, что, если хорошенько поискать среди многочисленных подушек на диване, где расположился Портной, там тоже найдется что-нибудь не предусмотренное кодексом деловой чести и взаимными договоренностями).

Партнеры потягивали «хенесси экстра олд» и под этот божественный напиток вели неторопливую беседу о пустяках, обмениваясь не имеющими никакого значения новостями и анекдотами из жизни общих знакомых и исподволь подбираясь к теме, ради обсуждения которой Иван Захарович, собственно, и прилетел в Москву.

Как всякий умный человек с деловой хваткой и ярко выраженным стремлением нажить побольше денег – говоря простыми словами, аферист, – Иван Захарович отлично умел использовать в своих корыстных целях чужие слабости и предрассудки. И, как всякий аферист достаточно высокого полета, пользовался слабостями не отдельных людей – беззащитных пенсионеров, ушибленных пыльным мешком интеллигентов, истосковавшихся по мужской ласке одиноких дамочек и прочих лохов, – а целых народов и даже государств.

Исторически сложилось так, что уроженцы Восточной Украины испытывают стойкое предубеждение против жителей Западной, и наоборот. У самых глупых, невоспитанных и экстремистски настроенных представителей этих регионов дело сплошь и рядом доходит до драки (это сейчас; раньше на кулачные бои никто не разменивался – тогда, сразу после Второй Мировой, в основном, стреляли, резали и жгли). Этими исторически сложившимися разногласиями, как обычно, умело пользуются политики, карабкаясь к вершинам власти по головам наслушавшегося националистической или, наоборот, пророссийской демагогической болтовни дурачья.

Иван Захарович Бурко тоже пользовался этой старательно культивируемой политиканами неприязнью – правда, иным, чем они, нетрадиционным способом. Он был донецкий – то есть восточник в квадрате, если не в кубе, – и на людях всегда на чем свет стоит клял последними словами «бендериков» – население западных областей Украины. Таким образом, никто и подумать не мог, что у этого солидного бизнесмена с бандитскими ухватками, неспособного связать по-украински и двух слов, имеются прочные деловые связи и интересы во Львове и приграничных городах Закарпатья. Люди, сплошь и рядом даже не подозревающие, на кого работают, в упрощенном визовом режиме навещали проживающих на территории Евросоюза родственников; когда они возвращались домой, сотрудники пограничной и таможенной служб существенно улучшали свое материальное положение, не замечая припрятанных среди европейских гостинцев пакетиков с метадоном и прочими шедеврами современной фармацевтической химии. Грузовые микроавтобусы и даже фуры беспрепятственно проходили через таможенные терминалы, время от времени провозя в Евросоюз грузы, не обозначенные в сопроводительных документах – как правило, стрелковое оружие российского производства и боеприпасы к нему.

Доставленные из Европы наркотики по отлаженному коридору уходили в Москву, где распродавались через сеть принадлежащих Хвосту ночных клубов. Выручка тут же пускалась в оборот, и приобретенное по теневым схемам оружие отправлялось в обратный путь по тому же коридору – на Брянск, через стык трех республик, через Припятский радиационный заповедник на Украину, а оттуда через Львов, Рахов и Берегово – в Европу. Схема работала уже несколько лет, была отлажена, как швейцарский хронометр, и до сих пор ни разу не давала сбоев.

Теперь сбои начались, и это еще очень мягко сказано. По тяжести последствий эти сбои смахивали на ржавый гвоздь, который кто-то со всего маху вогнал в механизм упомянутого хронометра.

– Слушай, – первым коснулся щекотливой темы Яков Наумович, офис которого располагался на большем удалении от Припяти, чем вотчина Бурко, и который на этом основании считал себя вправе требовать у партнера отчета за творящиеся в радиационном заповеднике странности, – что-то я не понял, куда подевался мой груз.

– Ммм? – смакуя коньяк, вопросительно промычал Иван Захарович. Смысл вопроса был ему понятен, а вот форма, в которой тот был задан, решительно не устраивала, на что он и намекнул своим изумленным мычанием.

– Ох, Ваня, я тебя умоляю, не надо делать голубые глаза! – с досадой воскликнул Портной. – Ты же не выпить сюда приехал, так давай говорить прямо! Деньги за очередную партию товара я перевел еще в начале прошлой недели, подтверждение отправки груза получил три дня назад. И ни товара, ни людей, которые должны были его доставить – ничего…

– А возвратную тару ты отправил? – нейтральным тоном поинтересовался Бурый.

– Как договаривались, два ящика. Точно в срок, и мне сообщили, что твои люди из местных забрали все в лучшем виде…

– Вот и мне сообщили, что твои курьеры получили товар в лучшем виде и без проблем въехали в заповедник. – Бурый говорил нарочито лениво, чередуя слова с глотками из пузатого бокала, а глотки – с затяжками. Курил он «Мальборо» – судя по некоторым признакам, отнюдь не украинского и даже не российского производства. – Въехали и, если я тебя правильно понял, до сих пор не выехали. Проводники с полученными от тебя ящиками как в воду канули, и мои пацаны, которые должны были забрать ящики из тайника, тоже пропали – как ты понимаешь, вместе с грузом, потому что сам, без них, он до меня добраться не мог. Может, они там собрались, сговорились и устроили пикник – сидят на моих ящиках и трое суток подряд жрут твои таблетки? Говорят, от этого зелья все можно забыть – кто ты, что ты, на кого работаешь, и что с тобой будет, когда очухаешься…

– Очень смешно, – язвительно произнес Хвост. – Свежо и оригинально. Я сейчас не шучу, это действительно свежо. Так и представляю, как они там расположились на полянке и оживленно беседуют с зелеными человечками… Но это совсем не тот ответ, которого я от тебя жду.

– Прости, конечно, – еще ленивее, чем прежде, произнес Бурый, – но с каких это пор я должен перед тобой отчитываться и, тем более, отвечать?

– Не передо мной, – слегка умерив темперамент, терпеливо поправил Портной, – а мне. Я задал вопрос – ты мне ответил, ты спросил – ответил я… Не по понятиям – с ними я знаком, и они в данном случае ни при чем, – а по существу поставленного вопроса: что происходит? Это твоя территория. На ней творится черт знает что, а ты прилетел за тридевять земель в Москву и шуточки шутишь… Дело ведь нешуточное, Ваня!

– А я и не шучу, Яша, – принял дружеский тон Бурко. – Это так, смех сквозь слезы… Вот ты говоришь: моя, мол, территория… А она не моя, она, в основном, белорусская. Платить им за коридор мы можем, а вот контролировать то, что там творится – извини-подвинься.

– И что же, никакой информации? – жалобным, чуть ли не плачущим голосом спросил Хвост.

– Кое-какая информация имеется, – вздохнул Бурко. – И я думаю, что ты ею располагаешь. Подозреваю даже, что знаешь ты намного больше, чем я, грешный, только зачем-то темнишь. Проверяешь, что ли, поймать на чем-нибудь хочешь? Зря, Яша, не на чем меня ловить. Но, если тебе угодно, изволь: перебили всех, как собак, а товар то ли с собой унесли, то ли уничтожили. Вот и вся информация, какая у меня есть, большего я тебе сейчас даже под пыткой не скажу.