По крайней мере это были те вести, которые принес ей Дэвид. Она не получила ни слова от своего мужа, ничего, чтобы показало, что он помнит, что теперь у него есть жена.

Она искупалась раньше, с мылом смыв вонь дыма и горячего металла с волос и тела. Одевшись в свободную сорочку с длинными, широкими рукавами и круглым вырезом, как подобает быть одетой в приватной обстановке, она ходила туда-сюда, в ее голове пробегали тысячи мыслей.

Почему Леон поставил такое отвратительное представление? Было ли это как-то связано с обвинением против Рэнда? Говорило ли оно о сожжении и наказании за это?

Должен ли был механизм взорваться по замыслу Леона, или это была случайность? Если он был создан как оружие, кто за высоким столом должен был стать его жертвой — король, королева, Рэнд и она сама? Да и почему?

В чем тут логика?

Мастер празднеств был источником остроумия и песен, трубадуром, который переезжал с места на место по воле своих патронов и по своей собственной прихоти. Он мало интересовался коронами, династиями и властью. Король в данный момент не имел для него никакого значения, кроме того, что он давал ему комнату, стол и периодические вознаграждения в обмен на развлечения. У Леона не было причин наносить вред кому-либо, подумала Изабель. Убить Генриха означало бы лишиться средств к существованию, и она не могла поверить, что он умышленно подвергнет опасности Елизавету Йоркскую.

Тем не менее, если взрыв был несчастным случаем, почему его не могли найти? Почему он не вышел вперед, чтобы объяснить оплошность и попросить прощения? Единственное объяснение, которое видела Изабель, состояло в том, что он боялся, что его обвинят, несмотря на его невиновность, боялся, что его тотчас же повесят за то, что он подверг опасности короля.

Возможно, он был прав. В последнее время слишком легко оказаться в числе повешенных.

Приговоры всех видов, вынесенные без разбирательства, были слишком распространенными. Взять к примеру турнир этим утром. Генрих приказал, чтобы он был испытан сражением. Надеялся ли он, что Рэнд может быть убит, что стало бы удобным решением проблемы его вины или невиновности?

Этого не произошло. Вместо этого благодаря своему умению и мужеству Рэнд выиграл турнир.

Его отвага и мастерство на поле, неослабевающая сила руки, успешность его тактики, его управление боевым конем, противники, которые спасаются от него бегством — все это отпечаталось в ее мозгу. Она посчитала его воином, когда он впервые появился перед ней. Он доказал, что она была права. Такое она не скоро сможет забыть.

Не то чтобы она дрожала в глупом экстазе при виде бесподобного рыцаря на поле и его противников, трепещущих перед ним, но следовало отдать ему должное. Это было всего лишь справедливо.

Тихий скрип двери вывел ее из задумчивости. Она развернулась в лавине льна, когда Рэнд перешагнул порог. Он остановился, держа руку на щеколде; его взгляд перебегал с ее распущенных волос, которые каскадом падали на одно плечо, вниз по ее сорочке до ступней, обутых в тапочки из парчи, вышитой бусинками. Усталость и боль запечатлелись на его лице и в темных тенях под глазами. Его некогда прекрасная одежда была помята и запачкана жиром и сажей. Несмотря на это, или даже благодаря этому, он никогда не выглядел таким мощным, таким мускулистым и сильным.

Она открыла губы, но не нашла что сказать, не могла произнести ни звука из-за комка в горле.

— Почему вы еще бодрствуйте? — спросил он удивленно хриплым голосом. — Я ожидал, что вы будете в постели.

Она сглотнула и обрела дар речи:

— Как я могла спать, когда все так неопределенно? Что сказал король? Он… он помиловал вас?

— За несколько слов предупреждения, вы имеете в виду? Нет. — Он закрыл дверь, вошел в комнату, отстегивая кошелек, который висел у него на поясе. — Он пожаловал это мне за мои усилия.

Перевернув кошелек, он высыпал на свою ладонь золотую цепь. Она засверкала в свете свечей, особенно на медальоне, который имел форму розы, эмалированной белым и красным цветом, сочетая символы Йорков и Ланкастеров. Взяв его в обе руки, он подошел ближе, чтобы надеть цепь ей через голову, расположив массивные золотые звенья на ее плечах, так что медальон тяжело лег на изгиб ее груди.

— На вас она лучше смотрится, — сказал он с улыбкой, подняв один уголок рта.

Она подняла медальон. Нахмурилась:

— Но это же…

— Орден Подвязки, сделанный по новому эскизу Генриха? Он и есть, хотя мне он еще не пожалован. И не будет, если мадемуазель Жюльет и ее ребенок не появятся вскоре.

— Генрих, должно быть, ожидает этого, — сказала она почти про себя.

— Может быть, хотя с ним невозможно быть уверенным. Это может быть также дар, который ему ничего не будет стоить, если меня признают виновным.

— Не говорите этого, не надо! — Протест был инстинктивным.

Он усмехнулся:

— Слова истинной жены. Хотелось бы, чтобы вы так и думали.

На это у нее не было ответа. Она отвела взгляд, отыскивая в уме,

на что бы отвлечься.

— Много пострадавших в огне? — спросила она наконец.

— Дюжина или около того обгорели, те, которые находились ближе всех к хитроумному изобретению, хотя они должны благодарить Бога, что остались живы. По Его милости никто не погиб.

— Да, большая милость, — сказала она, перед ее глазами все еще стоял взрыв, треск пламени. Она отогнала эти видения усилием воли. — Проходите, вода для купания готова. Позвольте мне помочь вам раздеться.

Он изучал ее лицо долгое мгновение, его черты лица ничего не выражали. Оглянувшись, он окинул комнату глазами:

— Где Дэвид?

— Ушел в свою комнату, — кратко сказала она. Дотянувшись до пояса, который обхватывал его дублет на талии, она расстегнула и сняла его. — Как жаль, что подарок короля испорчен.

— Правда?

Она сказала не подумав, что было признаком того, что она не могла собраться с мыслями. Бело-зеленый костюм придавал ему более утонченный вид, так что он стал походить не на фермера-рыцаря, а скорее на придворного.

— Учитывая его стоимость, я хочу сказать.

— Ах да, стоимость.

Он наблюдал за ней с каким-то ошеломлением на лице. Под его взглядом она стала неуклюжей, поэтому отпустила ремень слишком быстро. Он соскользнул с табурета на пол, но она не обратила на это внимания. Развернувшись, она начала дергать застежку его дублета.

— Я признаю, что вы представляете собой более приятного слугу, чем Дэвид, но я бы хотел знать причину этого, — сказал он с хрипотцой в голосе.

Она только мельком взглянула на него:

— Это не больше, чем то, что я должна делать для ваших гостей, когда поселюсь в Брэсфорде как хозяйка.

— Кто сказал?

— Моя мама говорила, прежде чем умерла, а также монахини, которые обучали меня моим обязанностям.

— Но я надеюсь, не тогда, когда вы тоже раздеты.

— Нет.

— Хорошо. — Он поймал ее руки, останавливая ее попытки. Быстро расстегнув застежку, передернув плечами, снял дублет и бросил его к поясу, затем отошел к табурету, который стоял

рядом с ванной. Не останавливаясь, он сел на него и вытянул одну ногу. Он ждал с вызовом в серебристых глубинах глаз.

Изабель поняла: он хотел посмотреть, будет ли она расстегивать пуговицы, которые держали его рейтузы. Они были заправлены в петли снизу рубашки, поэтому находились на изгибе, где его торс переходил в мускулистые бедра. Единственным способом дотянуться до них было встать на колени.

Что ж, раз она начала это, то должна продолжать.

Решившись, она преклонила перед ним колени. Он сразу же усадил ее между своих расставленных бедер, охватив ее локти. Он притянул ее ближе, так что она неуклюже переминалась на коленях с тяжелой золотой цепью, качающейся взад-вперед между ее грудей.

Она была окружена, сидя в запахах дыма, теплого шелка и мужского мускуса, которые не были неприятны. Достаточно странно, но она чувствовала поддержку вместо угрозы. Однако она не должна мешкать. Лучшим способом вырваться было закончить свою задачу. Она принялась отстегивать ряд петель, которые держали верх рейтуз.