Благоразумие и хладнокровность, которыми попыталась вооружиться Леа, были забыты тотчас же, как только она увидела восхищенно-синий взгляд Питера, устремленный на нее из залитого солнцем холла. Какие же необыкновенно яркие у него глаза! Вчера вечером она поразилась тому, насколько они выразительны, но сегодня, при ярком солнечном свете, они, казалось, обрели над Леа еще большее могущество.

Догадывается ли он, насколько сильно завораживает Леа его взгляд? Если догадывается, то, наверное, гордится собой... Или смеется над ней про себя... Хотя... он не произвел на Леа впечатления самодовольного типа. Он был довольно уверен в себе, хотя некоторые вещи могли повергнуть его в смущение, умен... Но эти качества, кажется, не застилали ему глаза, и он трезво оценивал свои силы и силы окружающих. Правда, Леа не так уж хорошо разбиралась в людях, и эти выводы вполне могли оказаться неверными... Как уже было...

— Прекрасно выглядите, — произнес он без тени улыбки на лице.

Что это: комплимент или констатация факта? Леа немного стушевалась под его пронзительным взглядом и попыталась отгадать: то ли он кажется мрачным, то ли на самом деле утро у него выдалось нерадостным. В его внешности таилась загадка, которую могли разгадать, наверное, только близкие ему люди: когда это суровое лицо скрывает благодушное настроение, а когда — грусть? Леа почти не знала этого человека, и потому шансы на отгадку были равны нулю. Но все же она попробует — нахмуренные брови, круги под глазами... Наверное, он плохо спал. Поэтому и настроение у него сегодня невеселое...

— В отличие от меня, — будто прочитав ее мысли, добавил он. — Бессонница — неприятная штука... — Господи, да она попала в самую точку! — Вы, случайно, не знаете, как с ней бороться?

Смущенная своим внезапно появившимся даром провидицы, Леа не могла найти ответ. Бессонница? Но она никогда не страдала бессонницей... Даже если ее беспокоили какие-то проблемы, она, наоборот, старалась спать как можно больше и дольше...

— Боюсь, ничем не могу вам помочь, — пробормотала Леа, откинув за спину длинные волосы. — Я страдаю скорее переизбытком сна, нежели бессонницей. Даже неприятности не могут заставить меня не спать — напротив, я сплю много больше, чем обычно...

— Очевидно, ваш организм борется с проблемами по-другому... Он просто не дает вам возможности забивать ими голову... А у меня — все наоборот. Он требует, чтобы я решал проблемы немедленно... — Узкие губы Питера растянулись в улыбке — такой детской, доверчивой и беззащитной... Наверное, она никогда не привыкнет к его улыбке — от человека с сурово сдвинутыми бровями трудно ждать такой мягкости... И все же, когда он улыбается, становится почти красавцем... Не исключено, что женщины сходят по нему с ума — в нем столько загадки, неожиданности, непредсказуемости...

— А вот и я... — донесся голос Пэтти, а вслед за ним по лестнице спустилась его обладательница, одетая в белый льняной сарафан, усыпанный крупным розовым горохом.

Питер вновь улыбнулся и тут же объяснил причину, которой была вызвана улыбка:

— Вы удивительно разные, но в то же время в вас есть что-то общее. В какой-то момент мне даже показалось, что вы сестры... В вас, — он посмотрел на Леа, — есть что-то южное... Легкость движений, миндалевидные глаза, браслеты, тонкая ткань одежды... А в вас, — улыбнулся он Пэтти, — какая-то русская грация и широта души... Вы никогда не встречали русских женщин? — Девушки в унисон помотали головами. — А мне довелось познакомиться с одной русской семьей... Впрочем, не думаю, что вам интересно выслушивать мои соображения по этому поводу...

— Неправда, — возразила Пэтти, — очень даже интересно. Надо же знать, с кем тебя сравнивают...

— Тогда продолжу в машине...

Может быть, Леа показалось, но, когда они выходили из дома, Питер как-то по особенному посмотрел на нее. Не так, как на Пэтти. Не так, как на обычную женщину... Наверное, так смотрят на только что распустившийся цветок в утреннем саду... Конечно, это бред. Леа стоит высунуться в форточку и как следует проветриться — это утро для нее было слишком жарким... Конечно же, ей показалось — неужели едва знакомый человек может смотреть на нее так, как она вообразила?

Леа уселась на заднее сиденье, чтобы быть подальше от мужчины, каждым своим взглядом зарождавшего в ней странные мысли и безумные желания, и открыла форточку. Так-то лучше... Сейчас подует приятный ветерок и весь бред выветрится из ее воспаленного воображения...

Через несколько минут зеленое авто Питера уже неслось прочь из пыльного летнего города в сторону Сонс-хилл.

В Сонс-хилл Леа не наведывалась уже очень давно. Последний раз она посещала ферму Эстер Блумин, ее бабушки, около трех лет назад. А два года тому назад старенькая Эстер уже отправилась «сажать небесную кукурузу» — так она сама обычно выражалась по поводу перехода в мир иной...

Как только машина Питера притормозила у фермы, на Леа хлынул ливень воспоминаний. Вот она, маленькая девочка с длинными волосами, забранными в «хвост», пытается достать кошку, усевшуюся на ветку высокого дерева... Вот она помогает бабушке тащить корыто с ледяной водой, но роняет его и выливает воду на ноги Эстер... Вот она сидит августовской ночью на крыше сарая и ждет, когда же по бархатной щеке неба сползет слезинка звезды и можно будет загадать желание... Вот она играет в прятки с соседскими ребятами, пытается спрятаться в бочке, но бочка падает и Леа катится вместе с ней... Вот она, уже взрослая, выходит из машины Ричи — она привезла его в Сонс-хилл для того, чтобы познакомить с Эстер...

На глаза Леа навернулись слезы... Все течет, все изменяется — простая, но глубокая истина... Ничто не стоит на месте. Человек рождается для того, чтобы умереть? Или умирает, чтобы вновь родиться? Куда ушла Эстер Блумин? Куда уйдет она, Леа, когда пробьет ее последний час? «Сажать небесную кукурузу» или вариться в адском пламени? Или в никуда, как утверждают скептики? Или странствовать по звездам, как писал Джек Лондон?

— Воспоминания? — Участливые глаза Питера оказались напротив ее глаз. Леа кивнула и с радостью осознала, что она может не стесняться своих набухших слезами глаз, потому что он понимает ее. Во всяком случае, об этом говорят его глаза, а такие глаза не могут лгать...

— Да, — тихо ответила она. — Я так часто приезжала сюда в детстве... И в юности... Эстер Блумин, моя бабушка, души во мне не чаяла. Я была ее любимой внучкой...

— У вас есть сестры?

Леа покачала головой.

— Родных нет, только двоюродные... По папиной линии... Правда, связь с ними я утратила уже очень давно... Вначале институт, потом — семья...

Ее голос — натянутая струна — задрожал, когда она заговорила о семье. Питер мгновенно почувствовал напряжение, исходящее от Леа.

— Вы замужем? У вас дети? — спросил он со спокойным интересом, не допускающим мыслей о том, что его каким-то образом может не устроить ответ «да».

— Почти разведена, — грустно улыбнулась Леа. — А детей нет. Наверное, оно и к лучшему... Едва ли я готова взять на себя обязанности матери...

— Пожалуй, рановато, — почему-то согласился Питер. — Мне кажется, в душе — вы еще сами ребенок... Но не вздумайте обижаться, — мягко предупредил он. — Я имею в виду, что вам еще хочется быть ребенком. Вас слишком рано заставили повзрослеть...

Ты совсем как ребенок, вспомнила она слова Ричи, пора бы и повзрослеть... Кровь прилила к щекам, сердце учащенно забилось... Леа никогда не задумывалась над тем, какой она была, чего она хотела. Главное ведь — угодить вкусам Ричи... Может, Питер и прав — она до сих пор ребенок. А мужчина, который все эти годы жил с ней бок о бок, требовал от нее взрослости. Конечно, ведь кто-то должен был заботиться о нем, таком углубленном в работу и беспомощном в быту человеке... А ведь он был не таким уж занятым и не таким беспомощным, как казалось Леа. Наоборот, очень даже рассудительным и предприимчивым, разумеется, когда это нужно было ему...