Питер протянул ей чистую рубашку и сразу же отвернулся. Леа оценила его деликатность — в отличие от нее, он не пялится во все глаза на оставшиеся обнаженными части ее тела... А ее смущение как раз куда-то подевалось. Тем более что на ней было ее любимое белье — нежно зеленое, ажурное. Теперь она была бы совсем не против, если бы Питер смотрел на нее во все глаза... Странная штука — желания... Вечно хочется того, чего нет. Но таков порядок вещей, и Леа вряд ли удалось бы стать исключением из правил. Так что придется смириться с тем, что Питер уставился на пикап, стоящий на пригорке, вместо того чтобы любоваться ее прелестями...

— О чем вы думаете? — поинтересовался у нее Питер, когда они уселись на прибрежный песок. — Взгрустнулось?

— Вовсе нет, — улыбнулась Леа. — Просто мне кажется странным, что те семь лет, которые я была замужем, прошли как будто мимо меня... Никаких событий, никакого движения... Не то чтобы я грустила по этому поводу, но... Сейчас меня как будто захлестнуло огромной волной и несет в неизвестном направлении...

— И как вам это нравится?

— Гораздо приятнее, чем размеренный быт, в котором я увязала все эти годы. Я чувствовала, что мне чего-то не хватает, только не понимала, чего именно... Не то любви Ричи, не то страсти, не то какой-то вспышки... А может быть, просто радуги после долгого дождя...

— Почему именно радуги? — с интересом посмотрел на нее Питер.

В ее зеленых глазах запрыгали солнечные зайчики, а лицо осветила мечтательная улыбка, которая так нравилась Питеру.

— Почему? — как эхо повторила она. — Иногда мне снится один и тот же сон. Только не смейтесь, обещаете? — Питер кивнул. — На зеленой лужайке, через которую мостом перекинута радуга, сидит маленький человечек. Он перебирает разноцветные дуги радуги, как струны, и звучит чудесная мелодия... Легкая, радостная... Только я никогда не могу вынести ее из сна, запомнить. Она все время ускользает от меня...

— Интересный сон... И вовсе не смешной. Может быть, радуга — это то, к чему вы стремитесь? Внутреннее спокойствие после жизненных невзгод, гармония с собой и с окружающим миром?

— Возможно... Я так хочу запомнить эту мелодию, но мне не удается. Удастся ли когда-нибудь?

Питер пожал плечами.

— Не знаю. Я часто сочинял стихи во сне. И, конечно, тоже не запомнил ни одного. А так хотел... Думаю, это не так уж и важно. Главное, получать удовольствие от своих снов, — вздохнул он. — А мой конек — кошмары... Долгая, мучительная бессонница, часы, которые я считаю, переворачиваясь с боку на бок... А потом эти чертовы сны, в которых я то лечу в пропасть, то блуждаю в пустом незнакомом городе, то... — Он посмотрел на Леа и осекся. — Простите, я, кажется, увлекся...

— Продолжайте, если я редко вижу кошмарные сны, это не означает, что я не хочу слышать о снах других людей.

— В общем, конец этих снов всегда одинаков — я погибаю и просыпаюсь в холодном поту... Даже не от страха, нет. От одиночества... Это чувство сильнее, чем страх, и больше отчаяния... Я ненавижу одиночество...

— Вы не думали о втором браке?

— Нет. После Лорин я ни с кем не встречался — не было ни сил, ни желания... Погряз в работе, которую, в конце концов, возненавидел... И только сейчас начал потихоньку выбираться из этого бреда.

Наверное, он вызывает у Леа жалость... Плачется и ноет, как пятилетний ребенок, которого мама на полчаса поставила в угол за украденные из серванта конфеты... Противно слушать такое, а от взрослого мужчины — противно вдвойне. Он уже пожалел, что пустился в откровения, но вдруг поймал взгляд Леа, полный не жалости, нет, а глубокого сочувствия. Она понимала его, слышала его... Она принимала его страдания и не видела ничего зазорного в том, что по ночам его мучают кошмары, а днем он погружается в пропасть одиночества... Питера вдруг охватил прилив нежности к этой женщине, к этому хрупкому и сильному существу, способному страдать и принимать страдания других... Ему захотелось обнять ее, прижаться губами к маленькой, такой трогательной родинке над левой бровью, целовать ее глаза, щеки, губы, нежные и свежие, как лепестки лилии...

Они молча смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Леа молчала, потому что боялась разбить хрупкий призрак чувства, выросший между ними. Питер молчал, потому что боялся ранить ее своей огромной нежностью, которую могло не вместить ее пугливое сердце...

Вокруг все смолкло. И робкий шелест листвы, и птичий щебет, и звон жары, рассекающий этот странный день, уже подходящий к концу. Внезапно Питер опомнился — им ведь предстояла еще дорога назад, в город, и лучше было им успеть добраться туда до наступления темноты. Он мысленно стряхнул с себя тонкую паутину нежности, опутавшую его душу, и, изобразив крайнюю озабоченность возвращением, — хотя гораздо больше он боялся за свои действия, которые все сложнее и сложнее становилось контролировать, — обратился к Леа.

— Наверное, — улыбнулся он, — нам стоит поторопиться... Дорога долгая, а я, мягко говоря, не участник «Формулы-один»... Если честно, водитель из меня ужасный... Так что лучше доехать засветло, чтобы я не втянул вас в какую-нибудь историю.

Леа согласно кивнула и судорожно вцепилась в костюм, как будто тонкая ткань могла извлечь ее из того состояния, в которое повергло ее молчание Питера и его взгляд, полный какой-то странной тоски и нежности...

Внезапно смолкшая природа напомнила о себе мелкими дождевыми каплями, посыпавшимися на одевающихся Питера и Леа.

— Недаром сегодня было такое пекло, — бросил Питер. — По всей видимости, нас ожидает гроза...

Он был прав — через несколько минут серебряная пелена ливня едва позволяла им разглядеть друг друга.

— В машину! — крикнул ей Питер, пытаясь переорать шум дождя.

Леа натянула моментально вымокшую юбку и побежала к пикапу.

— Насчет истории я был прав, — рассмеялся Питер, стряхивая воду с темно-каштановых волос. — Втянул все-таки вас в неприятности. Не знаю, как мы проедем сквозь стену ливня...

— Может, подождем немного, — робко предложила Леа. — Скорее всего, он быстро стихнет.

— Попробуем, — согласился Питер. — Кстати, Леа... Какие у вас планы на ближайший уик-энд?

— Дом! — Ее лицо озарила счастливая улыбка. — Мы с Пэтти едем смотреть дом. Все это время я жила у нее — не было никакого желания возвращаться под крылышко Ричи... — Питер понимающе кивнул. — Но хорошего понемножку: надо дать Пэтти возможность отдохнуть от гостей... Правда, она не так уж к этому стремится — даже обиделась на меня за то, что я решила переехать... Но мне так хочется иметь свой дом...

— А тот дом, где вы жили с мужем?

— Останется ему... — Она поймала вопросительный взгляд Питера и объяснила: — Я не хочу влезать в судебные дрязги — мне ничего не нужно от этого человека... Только развод... К тому же, как я уже объясняла Пэтти, в этом доме не было ничего из того, что мне хотелось бы иметь. Ричи делал все согласно своему вкусу... А я, как податливая губка, только впитывала в себя его решения. Просто в какой-то момент мне надоело с ним спорить, и я сдалась. Напрасно, как я теперь понимаю... Но мне казалось, что люди, любящие друг друга, должны идти на уступки. Как выяснилось, уступала только я. А Ричи делал вид, что уступает... Что все в порядке и у нас идеальная семья...

— Не возвращайтесь к прошлому. — Питер ласково погладил ее по руке. — Не нужно... Оно будет шагать за вами по пятам, но вы должны гнать мысли о нем — иначе оно загонит вас обратно в свою трясину...

— Всегда обидно понимать, что тебя оставили в дураках...

— Неправда! — горячо запротестовал Питер. — Не вы остались в дураках, а этот идиот, который упустил свое счастье... Редко встретишь такого порядочного и умного человека, как вы, Леа... Вы ушли от него, оставив ему все — и дом, и имущество. Я не знаю ни одной женщины, которая поступила бы так же... Этот Ричи, кажется, знал, что вы — сокровище. И пытался надежно спрятать вас от чужих глаз. Только ему не удалось держать вас в клетке вечно...