Кадет РА Сашка Шевчук отложил плотно исписанный ровными строчками от руки лист опроса. Посидел, резко отодвинул лист подальше - на край стола. Обеими руками потянул в стороны расстёгнутый ворот куртки. Хотелось его разорвать, чтобы с треском полетели продолговатые пуговицы, выдрались с хрустом петли... Но куртка была не его. Имущество посёлка. Имущество РА. И он отпустил ворот. Медленно, тщательно разогнув омертвевшие пальцы.

   Сидевший напротив с бумагами Воженкин посмотрел на парня молча, но к бумагам уже не вернулся. Сашка спросил, глядя вкось, на беловато-голубой свет лампы, изогнувшей гибкую шею-кронштейн на углу стола:

   - А что с ним... случилось? Его же сюда привезли? Меня просто не было... но я же могу спросить? Могу знать?

   - Повесился, - коротко ответил Воженкин. Худое, птичье какое-то, совсем не героическое лицо "витязя" было бесстрастным. Воженкин никогда и не выглядел суперменом. Даже на классического офицера не походил совсем, это Сашку, помнится, удивило ещё при их знакомстве...

   - Почему не уследили? - Сашка поймал себя на том, что кривится - неудержимо, против воли.

   - Так и не следил никто. Даже специально не следил. Мы одиннадцать человек привезли, чтобы доп... опросить. Этот Антон последним с собой покончил, повесился. Да ведь всё равно бы расстреливать пришлось. Возраст уже не тот... большой возраст. И срок питания тоже большой. Да что я тебе рассказываю, ты сам знаешь. Тоже не маленький.

   Сашка неотрывно смотрел на свет лампы. То оскаливался, то щурил глаза, как будто свет был нестерпимо ярким.

   - Они же ни в чём не виноваты... - он вдруг медленно вцепился себе в лицо, разодрал пальцами лоб и щёки. Воженкин смотрел на него спокойно и тяжело. - Они же не виноваты ни в чём. Они не виноваты ни в чём. Они не виноваты.

   - Не виноваты, - подтвердил "витязь". Сашка отнял пальцы, посмотрел застывшими безумными глазами запертого в клетку зверя.

   - Я тоже мог бы стать, как они. Запросто. Не подъехали бы вы тогда к нам с Вовкой, и что? Или я бы с вами не поехал? Как бы обернулось? Заперли бы в подвал, и всё.

   - Мог бы. Заперли бы - и всё, - подтвердил капитан. - Может, моя дочка вот так и погибла. Может ещё и хуже как. Или вообще жива и в банде человечину ест. Всё может быть.

   - Тогда какая разница? - Сашка разорвал себе губу, слизнул кровь, сплюнул её на стол. Вытер рукавом. Требовательно повторил: - Какая разница?

   - Ты не стал, как они... - лицо "витязя" треснуло - он улыбался. - Знаешь, раньше, говорят, воины под старость часто уходили в монастырь - замаливать грехи. Так вот. Наш монастырь - при жизни. И на всю жизнь. Защищать тех, кто нуждается в защите. Убить как можно больше тех, кто угрожает им. Уничтожить сколько сможешь тех, кто несёт в себе зёрна тьмы и хаоса - даже если и невинно несёт, не по своей воле. И зачать как можно больше детей. А все свои муки, вину и ужас - похоронить в душе. На самом дне. И с этим грузом, когда настанет час - отчего бы не настал он - уйти из этого мира. Унести с собой кусочек закапсулированного кошмара. Там мы и очистим мир - и физически и духовно. Иной цены не оставлено. Или можно опустить руки - и пусть миром завладеют вот такие... владельцы боен и адепты домашнего консервирования. Вкупе с гостями столицы, которые наверняка всё ещё копошатся где-то по югам. Зато мы, бля, останемся чисты и белы, как ангельские крылья - и по ебням.

   Ругательства совершенно не соответствовали его спокойному, почти доброжелательному тону. Сашка опять сплюнул кровь, царапнул себя ногтями левой руки по тыльной стороне правой, потом - ещё раз, сильно, потянулись наливающиеся спелой вишней борозды, хотя ногти у него были выстрижены очень коротко и тщательно, как положено. Задумчиво спросил:

   - Если я сейчас застрелюсь, это будет выход?

   - Для тебя - да, - согласился Воженкин. - Но у нас станет одним бойцом меньше. И не просто хорошим бойцом - кадетом РА, хоть и начинающим. Поэтому тебе придётся нести эту муку дальше. Долгие-долгие годы, Шевчук. Бесконечные годы.

   - Я застрелюсь, - Сашка тоже улыбнулся. - Это легко. И не уследит никто. Выйду отсюда, суну себе в рот пистолет... - он облизнулся с мучительной сладостью, слизнул кровь с губы, поморщился, широко улыбнулся опять. - А потом совсем хорошо будет. Ничего потому что не будет.

   - Ты не застрелишься, - скучно возразил "витязь". - Я вижу, что ты ненавидишь и любишь гораздо сильней, чем боишься.

   - Я не боюсь вообще, - отрезал Сашка.

   - Боишься, - покачал головой Воженкин. Добавил: - И было бы странно, если бы ты не боялся.

   - Я. Ничего. Не. Боюсь, - медленно разделил слова, не сводя жуткого взгляда с Воженкина, Шевчук. Тот пожал плечами и кивнул Сашке:

   - Пошли лечиться. Ты себя здорово изуродовал.

   - Я? - Сашка встал. - А... а, да, - в голосе его было искреннее удивление.

   В посёлке было достаточно врачей. Самых разных. А круглосуточный медпункт скорой помощи с больницей вместе располагался в большущем госпитальном подвале, немного перестроенном, конечно. Сам госпитальный корпус гарнизона - тот, что наверху - был разрушен ещё во время "настоящей" войны.

   Дежурил Вольфрам Йост (1.). Он сидел за столом у входа в карантинный блок и читал толстый глянцевый журнал, на обложке которого на фоне пальм лежала у невероятно синего океана на неправдоподобно жёлтом песке идиотски улыбающаяся умопомрачительно длинноногая девушка. Сашка посмотрел на фотографию и подумал, что девушки этой, скорее всего нет в живых. Девушку ему не было жалко, а пальмы никогда не нравились. Но всё-таки...

   1.Вольфрам Хеннеке Йост. "Комплексная медицина кризисных периодов" Т.т.1-6. Изд. Имп. Академией Медицины в Великом Новгороде, 15-й г. Серых Войн;

   "Положительные разноплановые мутации человеческого организма." Изд. Имп. Академией Медицины в Великом Новгороде, 14-й г. Серых Войн.

   - А, пациенты, - Йост отложил журнал и скрестил руки на груди. Йост был немец, он работал по контракту в крупной московской клинике, где вставить зуб стоило столько, сколько Сашкины родители зарабатывали за месяц вдвоём. Но при этом Йост был отличным специалистом широкого профиля. Сашка иногда думал, почему доктор не уехал домой, в Германию, пока было можно. Почему-то ему казалось, что Йост этого просто не захотел. Он вообще был странный, например - всё свободное время проводил, ведя записи, в которые никому не позволял заглядывать. - А я тут подбираю место для летнего отдыха, - по-русски он говорил совершенно без акцента. - Я вам не рассказывал, как мой дед мне рассказывал про зиму 41-го под Москвой? Там, где сейчас море кипит? Ну так вот: особо холодно тогда вовсе не было, просто у частей не оказалось тёплой одежды... молодой человек, вы не пробовали пить бром?

   Это было сказано безо всякого перехода. Сашка даже не сразу понял, что обращаются к нему.

   - Бром реакцию притупляет, нельзя, - хмуро ответил парень.

   - В таком случае - не надо царапать лицо ногтями, как истеричная девочка, - посоветовал Йост. - Кадету РА стыдно, право ведь... Садитесь вот сюда и повернитесь вон туда... Вы знаете, - с этим он обратился уже к Воженкину, - нам поразительно повезло уже с этой нынешней зимой. Ядрёной, как вы шутите, зимой. Никаких эпидемий, которые могли бы придти с разложением такого дикого количества мёртвых тел. Стерильность. Я думаю, что и обычные-то инфекционные болезни не распространяются тоже из-за этого... Зато вот с психикой не всё в порядке, как я наблюдаю нередко.

   - Мне нравится ваш оптимизм, доктор, - без тени юмора заметил Воженкин.

   - Хотите поговорить об этом? - так же серьёзно спросил Йост, ловко обрабатывая царапины на лице смирно сидящего Сашки. - Молодой человек, как вы отнесётесь к тому, что вот эту вашу бесценную кровь, пролитую в припадке слабости, я использую как препарат для антинаучных опытов? - он показал Сашке окровавленную ватку. - Я бы с удовольствием выкачал у вас литр на анализ, мне даже положено так сделать - имидж немецкого врача обязывает - но... - он сокрушённо вздохнул.