Я искала письма и наконец в нижнем ящике нашла одно. Но то было не любовное письмо, а всего-навсего послание Отца Лютниста, в котором он сообщает о смерти церковного Регента и просит сына приехать домой, чтобы занять эту низкую должность. Некоторое время я размышляла над тем, какой ответ мистер Клэр дал своему отцу. Кто же поменяет место в Королевском Оркестре Дании на место регента в провинциальной Английской епархии? Отец Лютниста просто глупец и совсем не знает жизни.
Кладя это жалкое послание обратно в ящик и сожалея о том, что мое Расследование оказалось бесполезным для моих планов в отношении Эмилии, я заметила в пыли под кроватью второе письмо, которое сунули туда, видимо, второпях, чтобы убрать с глаз. Я осторожно его подняла, постаравшись точно запомнить место, где оно лежало, и стала читать…
Теперь все в моих руках.
Питер Клэр был любовником Ирландской Графини. Недавно овдовев, она хочет, чтобы он к ней вернулся.
Я взяла перо и из самого низа стопки вынула один нотный лист. Перевернула лист чистой стороной и тщательно переписала несколько предложений: Носишь ли ты по-прежнему серьгу, которую я тебе подарила? Где бы ты ни был, Питер Клэр, знай, что я страстно тебя любила. Переписывая, я думала про себя, как невыразительно и тускло звучит зачастую язык любви, и радовалась в Сердце, что мы с Отто никогда не перебрасываемся такими сентиментальными словами, а вместо этого обмениваемся самыми отборными Оскорблениями.
Но мысли мои бежали вперед. Если я правильно сужу, эта Графиня женщина с положением, достаточно богата после смерти Графа и молода, чтобы снова выйти замуж. Мужчина вроде Питера Клэра с прицелом на продвижение и славу поступил бы правильно, вверившись Покровительству такой персоны, тем самым он освободился бы от забот финансового порядка и был бы волен играть и сочинять по своему усмотрению. (В Дании он долго не задержится. Английские музыканты никогда не задерживаются. Что-то зовет их домой на их плоский и туманный остров.)
Поэтому я прихожу к выводу, что именно так он и поступит. Мне нет нужды ничего придумывать, ведь письмо, которое я держу в руках, ясно говорит о будущем Лютниста. Эмилия Тилсен всего лишь красивая девочка, которая ему приглянулась, но и года не пройдет, как он ее бросит. Он вернется к Графине ОʼФингал и сделает ее своей женой.
Выбрав подходящий момент, я со временем покажу Эмилии те фразы, которые выписала из письма, и сообщу ей, что судьба Питера Клэра не в Копенгагене, а в том месте, про которое я никогда раньше не слышала, в Клойне.
Когда Король Кристиан встревожен, как сейчас, он видит ее в своих снах. Словно поняв муки и унижения, которые заставляет его сносить Кирстен со своим любовником-немцем, она явилась его утешить. Но как его утешить? Она была благочестива, спокойна и чаще разговаривала с Богом, чем с ним. Она любила своего мопса Иоахима. Она была высокой, жилистой, белой и очень хорошо сидела на лошади. Она принесла ему шестерых детей. Она была его первой женой.
Звали ее Анна Катерина Бранденбургская{78} из Дома Гогенцоллернов{79}. Он женился на ней сразу после своей коронации, когда им обоим было по двадцать лет. Титул Королевы Дании всегда доставлял ей удовольствие и, где бы его публично ни произносили, заставлял ее улыбаться, словно кто-то нашептывал ей на ухо занимательную историю.
Во время их бракосочетания в Германии была чума, поэтому торжества происходили в Ютландии и свадьба Кристиана и Анны Катерины планировалась тихой и спокойной; но в утро венчания со Скагеррака налетел жестокий шторм, небо сделалось черным, как ночью, и воздух наполнился летающими флюгерами, кусками черепицы и дождем.
Во мраке дворца в Хадерслебене лицо молодой Королевы светилось матовой белизной. Света на него падало не больше, чем на другие лица, однако оно было очень отчетливо видно, и Кристиан задавался вопросом, увидит ли он рядом с собой на подушке этот сияющий лунный камень в разгар ночи, с задернутым вокруг них пологом кровати.
Гогенцоллерны бежали от чумы и в широких плащах и высоких шляпах целой толпой прибыли в Ютландию. Мужчины были крупными, и от них сильно пахло чем-то похожим на порох. Они были надменными, шумными и рычали на своих женщин, а их женщины напоминали небо, глухое к рокотанию грома, напоминали солнце, играющее в спокойной после прошедшего шторма воде. И Король Кристиан молил Бога, чтобы Анна Катерина отличалась такой же безмятежностью.
В первую брачную ночь молодые Король и Королева, усталые после долгих часов веселья, лежа рядом и едва касаясь друг друга руками, проговорили до самого утра и уснули в объятиях друг друга.
Анна Катерина рассказала Кристиану, что она очень любит жемчуг, что леса в Германии погружены в «самую прекрасную тишину, равной которой не найти в мире», что настоящее имя ее маленького мопса Андерс и она сама не знает, почему зовет его Иоахимом.
Кристиан рассказывал о разработанной им программе строительства, о своих арсеналах, фортификационных сооружениях, дворцах и церквах, о своих кораблях, которые обеспечивают безопасность государства, о своей мечте построить большой канал от Рёймей{80} до Балтийского моря.
Перед рассветом, когда их глаза слипались и они почти засыпали, он сказал:
— Мы знаем, что все тела падают на землю, но нам не известна природа того, что называется «тяжестью».
Он сказал, что самая большая мечта его строительных устремлений — «бросить вызов этой тяжести и сделать так, чтобы датские города поднимались к небу», и новая Королева ответила, что это замечательная мысль.
Когда Кристиан проснулся в полумраке задернутой пологом кровати, то не сразу вспомнил, где он и кто лежит с ним рядом. Затем он увидел лицо Анны Катерины, очень белое и спокойное, будто яйцо, неуместно отложенное на кружевную подушку.
Сейчас он посещает во сне кирпичные заводики в Эльсиноре.
Он отдает распоряжение нанять еще больше людей: производство необходимо расширить, поскольку ему известно, что по всей стране его строительные начинания приостанавливаются и незаконченные церкви, склады и фабрики остаются без крыш, открытые всем стихиям природы.
И вот — словно он неожиданно стал волшебником, мчащимся сквозь звездную пыль и опускающимся на вершины гор или на палубы своих могучих кораблей, — он уже в Бредстеде, где начинают насыпать дамбу. Он смотрит на море и пытается не уступать ему в ярости. Прибывают повозки, груженные камнем, и Кристиан кричит возчикам, бедным мулам, которые с трудом тащат повозки по разбитым тропам, воздуху, полному морских птиц, бурным волнам:
— Мы вернем все, что забрало у нас море!
Но по голосу своему он слышит, что силы его на пределе. Его нёбо и миндалины воспалены. Всем своим существом он ощущает собственную смертность, он знает, что приготовленные для него задачи всегда превосходят… пусть совсем не намного… его возможности и способность их решить…
Ему кажется, что он вот-вот проснется и весь следующий день его будет преследовать знакомое ощущение близкой катастрофы, близкого краха, но он не просыпается. Он снова улетает. Теперь он в старой детской в Фредриксборге, где Анна Катерина сидит с двумя маленькими Принцами — Кристианом и Фредриком, а мопс Андерс-Йоахим сопит и чихает у камина.
Анна Катерина часто наведывалась в детскую. Ее любовь к детям не уменьшилась и не растаяла, как у Кирстен, не перешла в жестокость, но владела всем ее существом, и, наблюдая за тем, как она держит детей на коленях, рассказывает им сказки, Кристиан отдыхал душой, он садился рядом с ней, слушал ее тихий, спокойный голос и знал, что это совсем другой способ разговаривать с миром и что даже Король может многое почерпнуть в этом спокойствии.