Сила, заставлявшая ее снова и снова переживать тот ужасный день, устроила так, что страх приходил в концентрированном виде. Калейдоскоп ужасов, вызванный песчаной бурей, содержал только самые жуткие отрывки. Невидимый палач в ее душе не позволил бы ей отдохнуть, вспоминая благостные часы покоя. Судьбой в тот день ей было уготовано еще много всего, в том числе и осознание того, что нет предела таким вещам, как ужас и отчаяние.

Потом она снова заснула. И снова видела сны, сны с серыми нитями паутины и могучими кожаными крыльями, хлеставшими ночь; сны о буре, преобразившейся в ужасающую гримасу и издевавшейся над ней; о Храбане, глаза которого вдруг сделались большими и круглыми, а из его рта потекла кровь.

Потом Талли по-настоящему проснулась, и это был очень медленный, бесконечно мучительный процесс, сопровождавшийся не только жуткими видениями, но и вполне реальной телесной болью.

Вернувшись в действительность, Талли, тем не менее, в первый миг не была уверена, на самом ли деле она проснулась или переживает особо коварное продолжение кошмара. Все ее тело было сплошной жгучей болью, и она испытывала ужасную жажду. У нее перед глазами мелькало что-то темное. Кто-то вонзил ей в ногу кинжал и вращал его очень медленно и с большим наслаждением.

Потом чья-то рука коснулась ее плеча, рука грубая и холодная, как сталь, а из колеблющейся пелены перед ее глазами всплыло лицо самой безобразной черепахи, которая когда-либо рождалась на свете. Впрочем, она была и самой крупной. Талли узнала Эсск.

— Пить… — пробормотала Талли.

Уже этого слабого движения хватило, чтобы ее губы треснули. Теплая кровь потекла по ее подбородку. Она подняла руку, чтобы вытереть ее, но вага с мягким усилием прижала руку, издала неопределимый сипящий звук и приподняла голову и верхнюю часть туловища Талли. К ее губам поднесли чашу, и она ощутила восхитительный вкус ледяной воды.

Она пила так жадно, что ей стало плохо. После этого она позволила себе роскошь просто лежать с закрытыми глазами на руке Эсск, настороженно прислушиваясь к каждому движению своего тела. Ее желудок и каждый орган возле него бунтовали, ее ноги все еще жгло огнем, но после вечности (минут? часов? дней?), когда она не имела тела, а была лишь беспомощной пленницей своих собственных мучительных воспоминаний, она почти наслаждалась своими ощущениями.

Хуже всего во снах было то, что она точно знала, — это действительно всего лишь сны. И еще она знала, что случится. И была не в состоянии что-либо предпринять. Храбан однажды объяснил ей, очень давно: после безумия, убийственных теней и оборотней это было самым сильным оружием башни. Она убивает тебя твоими собственными воспоминаниями. Не один человек, преодолев все ловушки и препятствия, вернулся слюнявым идиотом, сломленный страхом, вытянутым из его же подсознания. В пустыне было полно их скелетов.

Ее рука непроизвольно скользнула между грудей в поисках кроваво-красного камня. Его на месте не было.

Талли с испуганным криком вскочила и бессильно упала на руки Эсск, так как у нее сразу закружилась голова и боль в ногах проснулась новым пылающим жаром.

— Сспокойнох, — просипела вага. — Вых в безопассностих.

Талли оттолкнула ее руки и резко упала набок, но тут же приподнялась, пытаясь не обращать внимания на боль.

— Где… мой камень, глупая жабья морда? — выдавила она сквозь стиснутые зубы.

Мгновение Эсск смотрела на нее с единственным выражением, на которое была способна, — то есть безо всякого выражения — потом повернулась и, шаркая, исчезла в темноте, в то время как Талли с наполовину заглушённым криком боли упала на свое ложе, но через несколько секунд опять приподнялась в положение полусидя-полулежа и посмотрела на свое тело.

Камень оказался не единственной пропажей. Ваги полностью раздели ее, когда она была без сознания, что, однако, не означало, что она была голая. Ее тело более чем на две трети было покрыто чистыми белыми повязками, из-под которых местами выступила зеленовато-серая, дурно пахнущая мазь. От кончиков пальцев ног и до самых коленей повязки были такими толстыми, что походили на сапоги, и лишь теперь Талли почувствовала, что у нее на голове тоже было что-то холодное и очень тугое. Она выглядела как мумия, которую забыли закопать. От этих мыслей ее охватил гнев.

И это были далеко не все изменения. Казалось, ее рассудку требовалось больше времени, чем телу, чтобы проснуться, потому что лишь сейчас она заметила, что лежит не на песке или одеяле, а на твердом камне и что темноту, окружавшую ее, создавала каменная кладка, а не поглощающая свет чернота бури. Кроме того, было очень тихо. Невыносимый вой и стенания прекратились, и вокруг царила гулкая тишина, какая бывает в недрах большого здания или пещеры. Где же, провалиться ей на этом месте, она находится?

Эсск вернулась в сопровождении Хрхона, несшего одежду. В его правой руке блестела маленькая золотая цепочка с ее камнем. Талли приподнялась, выхватила цепочку и быстро надела ее. За это движение она заплатила новой волной жгучей боли, от которой на этот раз у нее даже выступили слезы на глазах, но страх от одной мысли о том, что она находится вблизи башни без камня, почти сводил ее с ума.

— Что вам взбрело в голову, глупцы? — простонала она. — Я сварю вас в ваших панцирях, если вы еще хоть раз прикоснетесь к камню!

— Просстих, госпожах, — обескураженно сказал Хрхон. — Но вых былих охчень больных. Нам пришлосьх уххаживать за хвами.

— В самом деле? — проворчала Талли. — Вам пришлось? — Она очень осторожно приподнялась, спрятала на мгновение лицо в ладонях и незаметно вытерла слезы, проведя пальцами. — Но кто вам позволил забрать у меня ка…

Она замолкла на полуслове, когда ее взгляд упал на одежду, которую Хрхон положил рядом с ней. Талли в замешательстве посмотрела на вагу, оперлась на левую руку, а правой стала перебирать одежду: рубашка и штаны были сшиты из темно-коричневой, очень искусно выделанной кожи, из нее же были и сапоги, и довольно широкий, усеянный блестками пояс, на котором висели украшенные ножны от меча. Это была очень хорошая дорогая одежда, достойная короля или князя. И это была определенно не ее одежда.

— Откуда у вас это? — смущенно спросила она. — И где… где мы вообще находимся? — Она вдруг испугалась, очень сильно, когда еще раз осознала, что больше не лежит посреди пустыни под защитой мертвых гиппоцератов. Мгновение она спрашивала себя со смешанным чувством ужаса и гнева, достаточно ли долго она была без сознания, чтобы ваги смогли принести ее из пустыни к башне. Нет, вряд ли.

— Тамх ещех многох одеждых, — ответил Хрхон. — Наверхух. — Он указал рукой на невидимый потолок.

— Наверху? — Талли озадаченно уставилась на вагу.

Она совершенно серьезно спрашивала себя, не лежит ли она все еще в пустыне, полумертвая, с сильным жаром, а все это ей мерещится. Но боли в ногах и шелковистая кожа под пальцами были слишком уж реальными, чтобы оказаться частью сна.

— Где это мы? — повторила она свой вопрос. — Куда вы меня принесли?

Она знала, каким будет ответ, на полсекунды раньше, чем Хрхон сказал это. Тем не менее слова настигли ее с силой удара кнута.

— В башнех, — сказал вага. — Бурях сталах сильнейх. Намногох сильнейх. Намх пришлосьх рискнутьх.

— В башне? — повторила Талли и увидела позади Хрхона черные каменные стены, блестевшие как стекло. Она знала, что вага говорил правду, но она отказывалась в это верить просто потому, что это было невозможно, не-воз-мож-но, и Талли спросила еще раз: — В башне?!

— Ух насх не оставалосьх выборах, — просипел Хрхон. Его голос вдруг зазвучал так, будто Хрхон оправдывался. — Вых былих больных. А бурях становиласьх все сильнейх. Эсскх и ях принеслих васх.

— Но это… это невозможно, — беспомощно пробормотала Талли. — Там… три мили… и буря…

— Намх повезлох, — тихо сказал Хрхон.

«Да, наверное, это все-таки возможно», — подумала пораженная Талли. Хрхон и Эсск не лгали бы ей, тем более так глупо, что не прошло бы и десяти секунд, как правда открылась бы. Возможно… Ее мысли путались. Возможно, буря вывела из строя магический защитный пояс башни. Возможно, страх придал вагам достаточно сил совершить невероятное. И возможно, она была защищена своим бессознательным состоянием и снами, тогда как ваги были просто слишком тупы, чтобы пасть жертвой галлюцинаций.