Так же неслышно хозяин прокрался к комиссарскому мешку, развязал. Вынул пару портянок, полотенце, мыльницу, кисет, свернутое полотнище флага. Кобуру с маузером.

В самом низу оказалась бумага.

Щурясь, хозяин попытался прочесть ее, отложил в сторону, вернулся к своей лавке за очками, нацепил их.

Шевеля губами, он долго читал бумагу, а прочтя, аккуратно свернул и в прежнем порядке сложил вещи в мешок.

Снова постоял над гостем, задумчиво почесываясь. Затем подошел к столу, перекрестился и задул лампу.

Белая предрассветная тундра. Домик в одно окошко. Высоко в небе догорает северное сияние.

Знаменуя утро, над домиком разнесся крик петуха.

Светлеет в комнате. Из булькающего котелка торчат ощипанные куриные лапы…

— Доброе утречко, господин Глазков!

Открыв глаза, гость увидел человека, в котором трудно было признать хозяина. Улыбаясь, он стоял перед лавкой— торжественный и загадочный, в стареньком вицмундире с одним эполетом — и подмигивал гостю.

— Инкогнито!.. Тут в шестнадцатом году один тоже наезжал, так я о нем еще за двести верст слыхал… Нюх на власть имею, вы уж простите старика… Коллежский регистратор Тимофей Иванович Храмов! — отрекомендовался он. — Значит, флаг будем вешать?

Гость удивленно хлопал ресницами.

— Какой флаг?

— Известно какой — соответственный! Новая власть— новый флаг!

Продолжая удивляться, «Алексей Глазков» согласился:

— Это верно…

Хозяин довольно посмеивался.

— То-то… Я уж и лесенку приготовил. Сами будете водружать или доверите?

— Сам… — нерешительно сказал паренек.

— Это, конечно, как изволите… — Храмов деликатно пожал плечами. — Одно скажу: Храмову все доверяли.

Он подошел к сейфу, на котором теперь не было замка, и достал кипу бумаг.

— Вот. Извольте ознакомиться… — Одну за другой Храмов выложил бумаги на стол. — От великой и неделимой — рескрипт. От временного — поручительство. От их высокоблагородия Колчака — именной указ. От Камчатской республики — благодарственная. Всем верой и правдой… Господин Стенсон… Господин Пит Брюханов, господин Иемуши-сан… Японец, а доверял!

Паренек смущенно возразил:

— Так ведь я в том смысле, что… я помоложе…

Храмов стоит внизу, у лестницы. Щурит глаз:

— Поправее… Заноси… На себя, на себя. Так. Крени!

Гвоздь вошел в древко. Ветер развернул красное полотнище. Зашевелилась надпись, сложенная из белых матерчатых букв: «Р.С.Ф.С.Р.».

Флаг развевался над крышей, над чукотскими ярангами, видневшимися поодаль, над берегом, уходящим в оксан, над тундрой до самого горизонта. Паренек, которого мы будем теперь называть Алексеем, увидел наконец место, куда занесла его судьба.

— Так что, — осторожно спросил Храмов, — ревизию теперь будем производить… или как?

Алексей, прислонясь к крыше, грустно смотрел в тундру.

— А у вас попутных нарт в Анадырь не бывает? — вдруг спросил он.

Храмов оживился.

— Зачем попутные, специально снарядим! — он с суетливой предупредительностью помог гостю спуститься вниз. — Оно и верно, Алексей Михайлович! Дело ваше молодое… Чего здесь зимовать! Отдохнете чуток… о жалованье сговоримся, а Храмов власть соблюдет! Все так делали…

— И каюра дадите?

— И каюра и нарты! Вот только — собаки… сокрушенно поморщился.

— А что собаки?

— Да… пожрали собак-то… Дикий народ! — молчал, соображая. — Однако, может, найду. — вился в сторону яранг.

— Обождите — я с вами!

Алексей забежал в дом, достал из мешка комиссарский маузер, нацепил и снова вышел на улицу. Поглядел на флаг, поправил оружие, подтянул ремень и неторопливо, как подобает начальнику, направился следом за Храмовым.

Стойбище встретило их тишиной. У крайней яранги хлопал по ветру оторвавшийся конец шкуры.

Алексей заглянул внутрь.

— Никого, — сказал он.

— Порох потравили — значит зубы на полку, — Храмов. — Мало-мало помирай…

— Все помирай? — Алексей с ужасом кивнул на безжизненные яранги.

— Ну да! — усмехнулся Храмов. — Все не помрут. Это каждую весну такая петрушка. Да вы не тревожьтесь, собак добудем!

В следующей яранге на шкурах неподвижно лежали люди, и только легкий пар дыхания выдавал присутствие в них жизни.

— Доброе утро! — поздоровался Алексей.

Чукчи открыли глаза, посмотрели и снова закрыли. Лишь один с трудом приподнялся навстречу вошедшим.

Храмов спросил что-то по-чукотски. Хозяин покачал головой. Потом достал из-под лежака твердую маленькую шкурку и протянул ее Алексею.

— Это он зачем? — повернулся Алексей к Храмову.

— Лопать просит.

— Так надо ж дать!

— Что же дать-то, Алексей Михайлович? — терпеливо разъяснил Храмов. — Свой, что ли, припас? Их тут душ стоза раз все и заметут. А завтра мы сами мало-мало помирай!

Возле яранги собралось несколько жителей стойбища. Это были изможденные, угрюмые люди. Алексей опустил глаза.

Храмов обратился к чукчам. Ему ответили неохотно и, по-видимому, отрицательно.

— Вот народ! — возмущенно сказал Храмов. — Ведь есть собаки, а прячут, нехристи!

И вдруг Храмов умолк: между ярангами он увидел тощего пса. Храмов весь навострился и бросился вперед. Пёс тоже. Они обогнули ярангу. Не добежав нескольких шагов до Алексея, пёс увяз в снегу и повалился на бок. Храмов ухватил его за задние лапы.

— Счастья своего не понимаешь! — повеселев, он привычно закинул веревку на шею собаки. — Подкормим — побежит, как новый!

Алексей угрюмо наблюдал за происходящим.

— Не сомневайтесь, Алексей Михайлович! — ободрил Храмов. — Душу из них вытряхну, а для вас постараюсь! Пошли!

Но едва Храмов сделал несколько шагов, чукчи молчаливо проделали то же самое. Храмов остановился — и чукчи остановились.

— Чего надо? — ступайте, к бабам!

Один из чукчей что-то быстро заговорил, обращаясь к Алексею, другие подхватили, толпа загомонила.

— Цыц! — рявкнул Храмов. — В кутузку захотели? Ик ектагын! Это живо!

Он кивнул в сторону, на ярангу, стоящую на отшибе. Этот жест произвел магическое действие — чукчи смолкли.

— Одна на них управа! — удовлетворенно заключил Храмов. — Я тут смутьяна одного… отселил… Народ баламутил замки со складов сбить.

— Каких складов? — насторожился Алексей.

— Мистера Стенсона…

Алексей на секунду задумался и, кашлянув, сказал по возможности начальственным тоном:

— Взглянуть бы, какие такие склады?

— Интересуетесь? Это можно! — согласился Храмов, и они пошли вперед. Чукчи, постояв, медленно двинулись следом.

Мешки в углу. Ящики, батареи консервов, пачки и кули — на полках. Внавалку — топоры и свертки с гвоздями.

Алексей стоял посреди склада, восторженно созерцая богатства мирового капитала.

— Вот это да!

— Америка! — развел руками Храмов.

Алексей двинулся вдоль полок, тыкая в мешки.

— Мука?

— Крупчатка!

— Соль?

— Соль.

— А это что?

— Сахарок!

Алексей неодобрительно покачал головой.

— Как же вы раньше-то не догадались, товарищ?

— Чего изволите? — не понял Храмов.

— Давно уж раздать надо было!

Храмов тупо глядел на Алексея. — Как — раздать? А… мистер Стенсон?

— Скажете, я реквизировал. Полнотой полномочий! — И Алексей пошел дальше по складу.

Храмов ошарашенно посмотрел на него, на дверь, за которой толпились чукчи, и заспешил следом.

— Господин Глазков! Так вы кто же будете-то: не власть?

— Власть, — отозвался Алексей. Он копошился в углу, разбирая пакеты.

— А раз власть, то позволю напомнить: наперво должны закон блюсти! Флаги вешать — вешай. Собак — тоже по закону… А на это закона нету!

Но Алексей не слышал. Он быстро раскидывал пакеты, а когда выпрямился — в руках у него виднелись две картонные коробки.

— Братцы! — радостно закричал Алексей, бросаясь к воротам. — Патроны! — Он высоко поднял коробки над головой. — Товарищи чукчи!