Логан очнулся от кошмара на заднем сиденье «Лайтинга», вспотевший и потерявший всякое соображение. Во сне он метался под легким одеялом так, как будто его било током. Сон о лагере рабов, куда Михаэль привел его, чтобы он увидел, стоял перед глазами, сотканный на полотне из тьмы и света, кроваво-красный и режущий душу как бритва.
«Безумие!» — прозвучал пронзительный вопль в его голове, и Логана внезапно охватила неукротимая ярость.
Все произошло как всегда — внезапный стремительный всплеск эмоций, миновав стадию медленного кипения, выбросил его прямо в раскаленный добела котел чувств. Полотно сна расширилось до невероятных размеров и закрыло горизонт. Воспоминания о всех зверствах, свидетелем которых он стал с мальчишеских лет, подобно рою диких пчел вырвались на поверхность из темных уголков разума, куда он заключил их, и пронзили его быстрым, тяжелым приступом гнева. Оказалось, что он не может сосредоточиться ни на чем, кроме ужаса от зрелища лагеря рабов, который он испытал всего несколько часов назад, не способен больше ни о чем помнить, не способен объяснить причину или прислушаться к здравому смыслу. Его ярость стала всепоглощающей. Она выплеснулась сквозь него за считаные секунды, полностью взяв контроль над личностью Логана и оставив в голове одну простую мысль:
Уничтожить.
Не давая себе подумать, что он делает, Логан запрыгнул на водительское сиденье, вырубил огни оповещения, завел двигатель и сорвался с места, напрочь позабыв данное себе обещание, что не ввяжется ни в какое рискованное дело, пока ищет странствующего морфа, отступив от цели поиска, приведшего его в это место и в это время. Ярость очистила разум Логана, отмела все доводы прочь, как несущественные, и неотвратимо влекла назад в тот лагерь, чтобы сделать то, что должно.
Потому что никто, кроме него, не мог помочь заключенным в лагере. Потому что он знал, что с ними делают, и не мог пережить это.
Логан вернулся по хайвэю на то место, откуда он мог видеть зарево пламени над лагерем, и поехал по направлению к нему. Ярость клокотала внутри, как расплавленная лава. Логан активировал вооружение своей машины, сняв его с предохранителей. Покрытый рунами посох находился на заднем сиденье, готовый к бою. Ему следовало бы потратить больше времени на подготовку к атаке, но ярость безрассудно влекла его вперед. Она требовала, чтобы Логан торопился и действовал незамедлительно, чтобы он отбросил доводы разума и подчинился интуиции.
Логан на едином дыхании пролетел расстояние до вновь возникшего перед глазами лагеря как ангел мщения, его внутренний огонь был равен по силе огню, пылавшему в земляных ямах. Он добрался до стен прежде, чем стража смогла осмыслить, что на них свалилось, и оказался слишком близко, чтобы они могли задействовать тяжелое вооружение. Логан атаковал башни длинноствольными «Флечеттами», выступившими из бортов машины. Осколки железа разрывали стены и выродков, как будто те и другие были сделаны из тонкой бумаги. Дважды он стремительно разворачивал свою машину, потом заглушил мотор и выпрыгнул на землю перед ограждением и витками колючей проволоки, сжимая в руке посох. Охранники начали стрелять в него из автоматического оружия, но Логан уже находился под защитой магии посоха — несокрушимой силы природы.
Логан шагнул вперед, его посох изверг на ограждение и проволоку струю пламени, растворяющую все на своем пути. Внутри послышались крики и вопли заключенных, люди думали, что это пришли за ними, что они должны умереть. Логан не мог остановиться, чтобы успокоить их. Он мог только действовать и действовал быстро.
Он преодолел заграждение за несколько мгновений — Рыцарь Слова на волне боевого безумия, такой же дикий, беспощадный и непредсказуемый, как те твари, на которых он охотился. Как по мановению волшебной палочки возникли пожиратели и закружились вокруг него, сотни сильных, голодных, ожидающих своего часа. Согбенные узники брызнули во все стороны от него, вопя от страха. Выродки накатывали волнами, палили из автоматов, пытаясь подстрелить его. Но обычное оружие не могло сравниться с магическим посохом, и Логан расшвырял их в стороны, как сухие листья. Он беспрепятственно продвигался от забора к забору, от башни к башне, от здания к зданию, обращая в пламя все на своем пути.
Он настороженно оглядывался, ожидая появления демона, но его не было. Этой ночью Логану сопутствовала удача — но и удача являлась лишь частью присущего Рыцарю Слова умения оставаться в живых.
Выродки отступали, впадая в панику при виде его дикой ярости и явной неуязвимости. Их горящие злобой глаза и вытянутые лица теряли уверенность и становились испуганными. Вскоре они исчезли в ночи, ища убежища в темноте. За ними через разбитые ограждения потоком хлынули узники лагеря, сотни мужчин, женщин и детей.
Странные высохшие призраки, они спасались бегством в ярком свете пламени, не вполне понимая, что произошло и куда они бегут. Они не обращали внимания на Рыцаря Слова. Имело значение лишь то, что они бегут и будут бежать, и никогда не вернутся.
Когда лагерь охватило пламя, а бараки опустели, Логан повернулся к кабинкам, стоящим отдельно, в самом центре лагеря. Он специально оставил их нетронутыми. Он смотрел на эти ветхие строения, и его ярость ослабела, уступив место приступу ужаса оттого, что должно вскоре произойти. Логан медлил, невыносимая печаль, смешанная с отвращением, наполнила его душу.
Потом из далекого прошлого до него донесся голос Михаэля.
«Не думай об этом. Не пытайся понять. Делай, что должен».
Логан глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и пошел туда.
— Иди сюда, мальчик. Посмотри, что прячется здесь в темноте.
Михаэль стоит, поджидая его. Из полумрака доносится шипенье и мяуканье, лицо Михаэля вырезано из гранита, слова не оставляют выбора. Однако Логан колеблется, понимая, что следует бежать, иначе то, что он увидит, будет преследовать его всегда. Но ему не убежать, и он подходит как велено.
Когда Логан подходит, то, что прячется во тьме, начинает обретать форму.
Воздух застревает у него в горле, грудь сжимается.
Он видит детей. Или то, что когда-то было детьми — а теперь находится где-то на грани между людьми и демонами. Эти тела и конечности, вывернутые под неестественными углами, удлиненные, изогнутые и заканчивающиеся когтями. Их спины выгнуты, как у загнанных в угол кошек, когда они изгибаются и сердито шипят. У них искаженные и безумные лица, щеки впалые, подбородки узкие и острые, носы сплющены почти до невидимости, уши как будто расщеплены ножами, рот полон острых, как иглы, зубов, а языки высунуты и облизывают воздух. Они — создания зла, творения монстров, чьей добычей они стали.
Логан пытается спросить, что с ним сделали, но дар речи покинул его. Он не может говорить, не может ничего сделать, кроме как смотреть на этих тварей, которые когда-то были детьми.
— Они изменились в результате экспериментов, — говорит Михаэль. — Их нельзя спасти.
«Но их надо спасти, — думает мальчик, глядя на взрослого с немой мольбой. — Нельзя подвергать детей таким мукам! Не детей надо предавать аду!»
Но Михаэль не смотрит на него. Он смотрит на детей-демонов, на монстров, сгрудившихся перед ним. И в этом взгляде такая тьма, что кажется: те, на кого он упадет, погибнут на месте, не вынеся его силы и тяжести. Как бы они ни выгибали спины, шипели, мяукали и прятались в сумраке, маленькие кошмары.
Михаэль направляет на них оружие.
— Теперь иди, мальчик. Подожди меня там.
И Логан идет, как велено, двигаясь на деревянных ногах, отчаянно желая вернуться, прекратить то, что происходит. Но это не в его силах. Он доходит до двери и глядит в ночь. Лагерные костры пылают повсюду адским кроваво-красным пламенем на фоне дымного неба. В воздухе проносятся темные тени пожирателей, безликие духи смерти в торжествующем полете. Какое-то время Логан стоит в нерешительности, заново осознавая то, что случилось с миром.
Безумие.
Сзади раздается автоматная очередь, и наступает тишина.