Лейтенант повел себя умело. Прежде всего он проинспектировал казарму. Прошел несколько помещений и, наконец, добрался до места обитания Горчева, то есть Ванека. Сержант Вердье и капрал Жант, естественно, следовали за ним по пятам.

Солдаты чистили оружие и приводили в порядок портупеи. Господин Ванек, который приобрел переносной граммофон, в данную минуту, развалясь на койке, с недурным аппетитом поедал колбасу под аккомпанемент американской джазовой музыки. Когда вошел лейтенант, он встал, но пластинка играла по-прежнему.

– Рядовой! – рявкнул лейтенант. – Что это?

– Фокстрот.

– Убрать немедленно.

– Вам не нравятся фокстроты, господин вахмистр? У меня еще есть танго.

– Идиот! Сержант, что все это значит? Что это у вас тут за любимчик?

– Но простите, – вмешался господин Ванек. – Я могу вам поставить военный марш.

– Слушайте, сержант! Все, что я увидел, не дает вам повода наказать этого идиота, поскольку это ваш позор, младших офицеров. Но если я через три дня замечу, что вы здесь кому-то делаете малейшее послабление, вы и все унтер-офицеры улетучитесь в Сахару с первым транспортом. Ясно?

– Ясно, господин лейтенант, – возликовал Вердье, и его глаза восторженно засверкали.

– Ясно, господин лейтенант! – повторил Жант, н его грудь расширилась от волнения.

Лейтенант ушел. Он выполнил поручение со всей возможной деликатностью и воспрепятствовал наказанию этого остолопа за сегодняшний проступок. В конце концов, тот был не виноват. Да и кто виноват? В легионе с самого начала так повелось: кто-нибудь да обязан искупить чью-то вину, даже если указать конкретного виновника затруднительно.

Лучше не буду, снизойдя к слабонервным читателям, подробно излагать последующие события. Достаточно живописать хотя бы это великое мгновение: когда лейтенант, пройдя по длинному коридору, свернул за угол, пятидесятидвухлетний сержант и сорокатрехлетний капрал обнялись, расцеловались и свершили двойной танцевальный шаг справа налево, шаг, который профессионал вроде господина Вюрфли, случись ему сие лицезреть, назвал бы «шассе».

…Кто же этот пошатывающийся, до неузнаваемости грязный субъект? Он в двадцать пятый раз тащится с ведром от колодца на кухню, где расстояние – метров четыреста. Угадали! Это господин Ванек. Отныне он встает за полчаса до побудки и пытается освоить походное обмундирование. И во время послеобеденного отдыха он без устали занимается строевой подготовкой под зорким ефрейторским оком.

Более того: Мегар, хоть и не знал французского языка, шестым чувством почуял падение господина Ванека; он вновь воспылал обидой на замечание метеорологического характера и теперь ежедневно не упускает случая наверстать упущенное.

Так обстояли дела господина Ванека, и так он сам стоял с ведром, надломленный физически, но отнюдь не духовно, когда к нему обратился господин Вюрфли:

– Да, вот она, жизнь. Вверх, вниз, туда, сюда. Солдату не позавидуешь.

– Хотя бы потому, что от полоумных учителей танцев спасу нет.

– Вы невоспитанный человек. Я с самого начала отношусь к вам с симпатией и не встречаю ответа. Вам не приходило в голову, почему художники и музыканты так неблагодарны?

– Нет, не приходило. Подумаю, если вам так хочется, хотя, по моему мнению, балетные танцоры и каменотесы тоже не отличаются благодарностью.

– Я давно мог бы вывести вас на чистую воду. Ведь поворот в вашей судьбе произошел из-за того, что узнали: вы не Горчев.

– А если ты не Горчев, значит тебя можно травить, как собаку! Вы ведь не Горчев, и вас никто по этой причине не мучает.

– Эй, ты, бедуин психованный! – раздался рев сержанта Вердье. – Чего посреди двора столбом стал? Марш в конюшню чистить лошадь господина капитана.

Сержант ушел, и господин Ванек поглядел вслед с меланхолическим презрением:

– Вот и вся его ученость.

– Поверьте, – воодушевился танцмейстер, – такой унтер-офицер был бы немыслим в легионе, если бы посещение школы танцев и хороших манер сделали бы обязательным, как прививку оспы. Поверьте, дорогой господин Тинторетто, если позволительно вас так называть.

– Что я могу сделать, если у вас такая мания.

– А все же русские музыканты – странные люди.

– Возможно, – пожал плечами господин Ванек. – Я знал одного. Он играл на аккордеоне и собирал табакерки.

– А вы что-нибудь собираете?

– Как, простите? Нет, ничего не собираю. И на аккордеоне не играю.

– И ни к каким играм пристрастия не питаете?

– Люблю домино. Правда, играю редко и…

– Рядовой! Мерзавец вы из мерзавцев! Сейчас же в конюшню, не то велю заковать вас в кандалы! Что вы там треплетесь с этим шутом гороховым?

– Я спрашиваю у него совета. Мне еще ни разу не доводилось чистить лошадей, а танцмейстер, полагаю, сведущ в этом деле.

– Ах, так! Оба на конюшню. Чтоб отскребли трех лошадей!

Когда за ними закрылись ворота конюшни, господин Вюрфди накинулся на секретаря:

– Зачем вам понадобилось рекомендовать меня сержанту? Он и без того меня терпеть не может.

– Если бы учителя танцев и хороших манер исправно посещали собственные школы, пользы было бы больше, чем от всех прививок вместе взятых.

Далее они не беседовали, а битых два часа скребли лошадей. Пришел сержант и наивно спросил, почему они еще не начинали. Когда он узнал, что мокрые, взъерошенные лошади уже прошли чистку, то не поверил ушам своим.

– И это вы называете чисткой? Отвечайте по совести.

Господин Ванек оглядел печальных скакунов оценивающим глазом:

– Для начала весьма недурно.

Они скребли коней еще четыре с половиной часа. И господин Ванек принял решение дезертировать:

– Ненавижу нарушать присягу, – заявил он Вюрфли. – Но при таком обращении пусть больше на меня не рассчитывают. Сматываюсь.

– Может, вас даже искать не станут, – предположил Вюрфли, полностью согласный с решением собрата по оружию.

– Еду работать в Италию. Одна дама составит мне компанию.

– Будете музицировать?

– Она, вообще говоря, только пост. Но меня это не огорчает: макароны и спагетти с томатным соусом способны вознаградить за многие неудобства.

На следующий день господин Ванек исчез из форта. По радио каждые три часа передавали его особые приметы, а он зажил в своей привычной атмосфере, в удобном платяном шкафу Лауры Депирелли: артистка постаралась как можно лучше оборудовать его новое жилище.

Пассажиров золотого автомобиля и их сопровождающих, по всей вероятности, постиг бы трагический конец, если б Андре не позаимствовал в Оране у шеф-повара Будуана список рецептов для коктейлей.

Когда машину перевернуло, книжка с рецептами покатилась вперед, и лакей, сидевший на заднем сиденье, покатился следом, поскольку, чувствовал ответственность за уникальный манускрипт.

И так случилось, что Андре вместе с манускриптом закатился под шоферское сиденье, затаился там и ускользнул от внимания нападающих. Когда бандиты ускакали, неожиданно появился Андре со списком рецептов под мышкой, с подобающим камердинеру достоинством, с разбитым, правда, носом и в порядком изодранной одежде.

– Если господа не имеют возражений, я освобожу их от пут.

С разных сторон послышались возгласы и стоны. В результате поздним вечером измученная компания добралась до Азумбара. Администрацию оазиса составляли два арабских жандарма. Телеграфные провода были перерезаны. Что делать? Прежде всего, уложить в постель горящего в лихорадке Лабу.

– Судьба против нас, – мрачно констатировал де Бертэн.

Аннет молчала. Она думала иначе. Она думала о божьей каре. И, в высшей степени утомленная, пожелав доброй ночи, удалилась в отведенную ей комнату. Равным образом удалился и де Бертэн.

Лабу лежал с открытыми глазами в глухом пространстве меж глиняных стен. С потолка на него глядела ящерка-мухоловка. Кровь пульсировала у горла, в душной ночи оазиса время от времени вскрикивала какая-то птица. Ики-ви-ви… Пауза.