Тот, кто был уличен или заподозрен в ереси, не мо жет заниматься медициной и лечением. Если больной при общем из рук священника, то его следует тщательно оберегать от приближения посторонних, до самой кончины или до выздоровления, потому что в подобных случаях встречались совращения (канон 15). Завещания должны писаться в присутствии священника или, за неимением его, другого духовного лица — иначе они недействительны (канон 16).
I* Священникам вменено в обязанность присутствовать при погребении. По воскресеньям и праздникам главы семейств в приходах должны непременно быть в церкви, выстоять мессу и выслушать проповедь (канон 25). Несоблюдение этого правила влечет штраф в двенадцать денариев, одна половина которого идет в пользу синьора.
Давая такое значение духовенству, делая его правящим сословием в «новообращенной стране», собор не забыл обеспечить его экономическое положение. Для того были восстановлены все иммунитеты и привилегии церквей; с клириков вообще было запрещено брать налоги, если они не купцы и не женаты; духовные лица были обеспечены десятинным сбором. Ради подавления феодалов, которые опозорили себя в глазах Церкви союзом с ересью, собор распорядился внести в каноны воспрещение строить новые укрепления и поддерживать старые и, между прочим, положил пределы возвышению дорожных поборов. Лиги были воспрещены; суд должен производиться безвозмездно (97).
Теперь легат пожелал научить присутствовавшее духовенство производству церковного розыска в делах ереси. Это должно было произойти на примерах, которые в то время находились скоро. Вильгельм, синьор Пейрпертюз, овладевший одно время Пюи-Лораном, и барон Нэро де Ниорт были заподозрены в ереси. Улики были слишком шатки, но достаточны, как всегда, чтобы оставить их под подозрением. Оба барона присуждены были покаяться через пятнадцать дней, под страхом отлучения и конфискации.
Это пустое само по себе дело замечательно тем, что в нем впервые были применены формы инквизиционного процесса. Они попали даже в одну из современных им хроник (98), вероятно потому, что удивляли даже привыкших к насилию людей XIII века. Внешне приемы судопроизводства были, казалось, великолепно соблюдены. Допрашивали множество свидетелей. Самый главный из них был некто Вильгельм Солье, некогда альбигойский священник, потом сумевший вовремя отступиться, покаяться перед легатом и стать его доверенным лицом по «розыскам» других еретиков. Его католическая репутация стала безупречной, так как в нем легат приобретал смелого доносчика и искусного шпиона. На каждого епископа возложена была обязанность допросить отдельно одного или нескольких свидетелей; свои протоколы они представляли легату, который взял на себя лишь руководство делом. Сперва допра-шивали надежных свидетелей, в благоприятных показаниях которых были уверены; потом переходили к прочим. Очные ставки воспрещались. Предлагая вопросы новым свидетелям, легко запутывали их в показаниях и тем их самих ставили в положение заподозренных и подсудимых. Запуганные торжественностью допроса, некоторые из них спешили выпутаться из затруднительного положения принесением раскаяния во всем, в чем теперь стали уличать их, и получили прощение легата; другие, не успевшие попасть в требуемый тон, запутывались еще больше; третьи, весьма немногие, которые были посмелее, чувствуя, что оклеветаны доносчиками и из католиков сделаны еретиками, потребовали у легата обыкновенного, прямого суда и указания обвинителей, между которыми могли быть их личные враги. Они неотступно преследовали легата своими настояниями даже в Монпелье. Кардинал отказал им, но показал общий список свидетелей и обвинителей, из которого они, конечно, ничего не могли понять.
Так, в этой первой, робкой попытке инквизиционного процесса присутствует вся дальнейшая система инквизиции — систематическое уменье сделать человека из правого виноватым, опутать его каверзными вопросами, заставить перенести тяжелые душевные муки, видеть везде предателей, невольно предать даже близких себе — и все это только одним обманом и казуистикой судей. Такое умение было возведено в принцип.
Новоизобретенные юридические тонкости легата возмутили католиков в Тулузе. После отъезда кардинала в городе поселились общее недоверие и подозрение друг к другу. Всякий боялся доносчика. Люди умеренной партии должны были или видеть личных врагов в ярых католиках, в этих ловцах еретиков, или соединиться с ними. Заподозренные искали тех, кто их оклеветал.
«С возвращением епископа Фулькона точно злой дух поселился в столице», — говорили тулузцы. На улицах нача лись столкновения, а потом дело дошло до убийств. Убий ства стали повторяться. Однажды в пригородном лесу нашли истерзанный труп королевского сенешаля, рыцаря Андрея Калве. Убийство такого лица, как и прочие беспорядки, едва было не навлекли на Раймонда тяжелой ответственности перед королем. Но Людовик IX на этот раз не послушал наветов; он жалел и щадил графа.
Раймонд VII стал покорным рабом короля. Прежняя энергия более не одушевляла его. Он делает две-три патрп отические попытки, но безуспешно. Французская администрация успела сковать Юг крепкими цепями. Подданные графа тулузского находились в руках духовенства, а он сам едва смел возвысить свой слабый голос, чтобы стать миротворцем в своей стране. Одинокий, постепенно погружаясь в апатию, он доживал эти тяжелые для него годы. В единственной своей дочери он видел что-то чужое, ожидавшее его смерти, — она принадлежала не ему, а семейству и династии, исторически враждебной его дому.
Одновременно с этим перестало греметь на Юге ненавистное имя Монфоров. Этот зловещий для Лангедока род, с которым было связано столько ужасов и крови, сдал несчастную страну с рук на руки власти более твердой, которой под иной формой суждено было осуществить дело Симона. Амори Монфор в дальнейшем повел жизнь авантюриста. Он искал счастья в Палестине, но под стенами Газы попал в плен к мусульманам, просидел в Вавилоне, был выкуплен и, возвращаясь в Европу, умер в Отранто в 1240 году, оставив сына Жана, дочь которого породнилась позже с домом Дрё. Второй сын Симона, Гюи, граф Бигоррский, умер при осаде Кастельнодарри вскоре после смерти отца. И он, и третий сын, Роберт, не оставили мужского поколения. Четвертый, соименный отцу, приобрел громкую известность в английской и вообще европейской истории. Своим невольным служением свободе он осветил некоторым блеском герб Монфоров, опозоренный злодействами. По жестокой энергии он напоминал своего отца; по уму и государственным способностям значительно превосходил его. Он покинул Францию, озлобленный против регентши, которая расстроила его брак с графиней фландрской. Удалившись в Англию, он получил от Генриха III титул великого сенешаля и руку сестры короля Элеоноры. Когда он впал в немилость, то стал во главе недовольных и, призвав на помощь народ и города, победил и пленил короля. Он положил начало английскому парламенту, будучи вызван к тому ходом событий. Потом он попал в новые бури и погиб вместе со своим сыном в битве при Ившеме 4 августа 1265 года. Другой его сын, Гюи, скрывался у сицилийского короля от преследований врагов, но его потомство снова вернулось на службу Франции, где Монфоры играли не последнюю роль в рядах вымиравшего рыцарства до прекращения этого рода при Людовике XII.
Последний представитель династии графов тулузских, которую судьба обрекла на столь гибельное столкновение с Монфорами, то покорно склоняется под опеку духовенства, то решается неоднократно, но всегда неудачно свергнуть французское иго. С подданными его продолжают связывать общие несчастья.
В 1233 году Раймонд VII должен был подписать статут, которым приказывал хватать и наказывать еретиков, лишать их имущества, срывать их дома. Он настоятельно запрещал своим баронам и рыцарям делать оскорбления или даже оказывать неуважение аббатствам и монастырям, особенно цистерцианским.
На альбигойцев теперь охотились как на зверей; их искали в лесах и, измученных, вели к беспощадному суду. Они были изолированы. Серьезной оппозиции на Юге уже давно не существовало. Тем легче было проявляться мстительности духовенства и тем шире был простор для деспотизма нового правительства, которое иногда становилось тождественным с инквизицией. В доменах короля и в доменах Раймонда инквизиционный дом делался тогда центром власти, одновременно духовной и гражданской.