Лыжная база, построенная из стекла и бетона, была длинной и узкой; ее контур выделялся на фоне горы, где виднелись отмеченные флажками маршруты и маленькие фигурки лыжников, спускавшихся вниз по склонам. Джулиан отыскал свободное место, припарковался, и мы достали свои лыжи.

Мы завернули за угол здания и оказались на ровной площадке у подножия горы. Высокое солнце сияло на безоблачном небе. Я достала из кармана солнечные очки и надела их, чтобы защитить глаза от нестерпимого блеска. Прямо перед нами находился подъемник; из громкоговорителей раздавалась мягкая, умиротворяющая музыка. Группа новичков занималась с инструктором, не поднимаясь на гору, и я почувствовала свое превосходство над ними.

Джулиан вошел в здание, чтобы купить для меня билет на подъемник; у них были сезонные билеты. Пока он отсутствовал, мы с Адрией сели на деревянные скамейки и надели лыжи.

Джулиан повел нас к подъемнику, верхней точкой которого был Дьявольский спуск. Я выразила протест, но Джулиан успокоил меня, сказав, что сойдем раньше и начнем с Анкора, а там посмотрим, как я с ним справлюсь.

— Если хотите, мы можем сойти на промежуточной остановке, не доезжая до Анкора, — предложил Джулиан.

Однако я решила рискнуть, и мы добрались до Анкора.

Меня охватило такое чувство, словно я очутилась в безмятежном и безгрешном мире, заполненном воздухом и светом. По крайней мере, я временно отрешилась от тревог, одолевавших я в последние дни. Сейчас я не могла думать Стюарте. Или о просвистевших над моим ухом камнях. Не могла размышлять ни о взаимоотношениях Адрии и Джулиана, ни о том, что Шен была женой Клея Дэвидсона. Единственная проблема, которая меня сейчас занимала, — это как спуститься по склону, не сломав себе шею. Может быть, поэтому лыжи — хорошее терапевтическое средство.

— Этот спуск очень скучный, — пожаловалась Адрия. — Надеюсь, мы прокатимся по нему только один раз.

Мне он скучным не показался. Я убедила Джулиана не сопровождать меня, а спуститься по более крутому склону, который начинался на этой же высоте. Первой вниз по Анкору стартовала Адрия. Я была предоставлена самой себе, однако даже для меня этот спуск оказался не особенно сложным. Лыжня здесь была неплохой, хотя я испытывала инстинктивную ненависть к этим жестким колеям, заставлявшим многих людей следовать одной и той же трассой, делая повороты на одних и тех же местах.

Я впервые стояла на лыжах в этом сезоне и с удивлением убедилась в том, что двигаюсь с большей уверенностью, чем прошлой зимой. Мне даже захотелось, чтобы Стюарт на меня сейчас посмотрел. Настоящие мастера посмеялись бы над моими поворотами, но меня охватило неизъяснимое радостное возбуждение. Этот момент душевного подъема, крепнущей уверенности в себе и есть то, ради чего лыжники поднимаются на горные вершины. Скорость никогда не была моим коньком, но ощущение заснеженной горы, несущейся под ногами, ветра бьющего в лицо, ласкового солнца, ласкового солнца, заставляющего снег искриться разноцветными алмазными гранями, и, наконец, гордость за свое — пускай — скромное мастерство — все это наполнило мою душу восторгом. Когда я присоединилась к Джулиану и Адрии у подножия горы, кровь во мне кипела, я сама чувствовала, что излучаю радость.

Джулиан улыбнулся, суровое выражение его лица смягчилось.

— Я смотрел, как вы спускались, у вас это получилось совсем неплохо. У вас наверняка был хороший учитель.

Я должна была ответить, что моим учителем — пусть косвенно, через Стюарта — являлся он сам, но, разумеется, не могла сказать этого вслух.

— Давайте снова поднимемся наверх! — воскликнула Адрия. — Ты катаешься нормально, Линда, так что на этот раз спустимся с Болиголова.

На горе она казалась совсем другим человеком, лыжная терапия оказывала благотворное воздействие и на нее.

Теперь я осмелела и, оставив Дьявольский спуск для Джулиана, несколько раз одолела Болиголов. Однажды я даже поднялась на подъемнике до последней остановки, откуда начинался Дьявольский спуск; и я видела, как Джулиан скользил по нему вниз и скоро скрылся за выступом скалы.

Он тоже казался здесь другим человеком, и мне доставляло огромное удовольствие наблюдать, как грациозно владеет он своим телом, оказавшись в родной стихии.

Адрия не скрывала своего восторга.

— Мой папа до сих пор лучший лыжник в мире, — похвалилась девочка, когда тот исчез из виду. — Стюарт Перриш думает, что лучший в мире он, но до папы ему далеко.

Я ничего не сказала, и мы с Адрией снова отправились на вершину Болиголова. Я. как обычно, стартовала вслед за девочкой. Наверное, совершенство стиля Джулиана произвело на меня такое впечатление, что я не рассчитала свои силы и возомнила себя более опытной лыжницей, чем была на самом деле. На одном из поворотов меня занесло, я растянулась и покатилась по слежавшемуся снегу, стараясь держаться подальше от лыжной трассы, чтобы не мешать спуску тех. кто следовал за мной. Адрия услышала, как я упала; она резко развернулась и остановилась, затем подъехала ко мне и помогла встать на ноги. Я пострадала не столько физически, сколько морально: удар был нанесен по моей новообретенной спортивной гордости. Я снова надела лыжи и спустилась вниз с куда меньшим апломбом, чем прежде. Адрия отнеслась к моей неудаче на удивление сдержанно, она и не думала надо мной насмехаться.

— Падают все, — успокоила она меня.

Когда мы оказались внизу, она ничего не сказала Джулиану о моем падении, а попросила разрешения пойти поиграть в большой ледовый дворец, построенный специально для детей: дворец изобиловал туннелями, по которым приходилось ползти, и скрытыми в их лабиринте ледяными сокровищами. Джулиан отпустил Адрию, повел на второй этаж лыжной базы, в комнату отдыха.

Комната оказалась теплой и уютной. Мы сели за полированный столик, и Джулиан заказал глинтвейн; он помог мне снять парку, и я стала непроизвольно поглаживать своего Улля, висевшего поверх свитера на серебряной цепочке. Когда я оставила медальон в покое, Джулиан неожиданно проявил к нему повышенный интерес.

— Что это? — спросил он. — Откуда он у вас?

Джулиан не сводил глаз с медальона, и у меня возникло подозрение, что эта вещь ему знакома. Но откуда? Может быть, Стюарт показывал медальон Джулиану, прежде чем подарить его мне? Я решила проявить осторожность.

— Это всего лишь медальон с Уллем, который мне подарили. Говорят, он приносит удачу лыжникам.

— Что изображено на обратной стороне? — бросил Джулиан.

Я повернула медальон, чтобы он мог увидеть кристалл, призванный уберечь от неприятностей на горных склонах.

— Не обладая мастерством, приходится полагаться на удачу, — изрекла я.

Джулиан засмеялся и несколько расслабился, но время от времени переводил взгляд на медальон, словно эта вещь его чем-то изумила. Однако овладел собой и стал рассказывать о помещении, где мы сидели: по субботам здесь бывает многолюдно и публику развлекает певец, подыгрывающий себе на банджо.

Мне здесь нравилось. Но я не могла расслабиться и наслаждаться моментом, как мне того хотелось бы. Едва мне перестала угрожать физическая опасность, с новой силой нахлынули прежние страхи и сомнения. Больше всего на свете я сейчас жаждала сбросить маску и начистоту, без утайки поговорить с Джулианом о Стюарте. Но не могла себе этого позволить.

Вместо этого я спросила Джулиана, не скучает ли он по лыжным соревнованиям.

— До некоторой степени, — ответил он. — Совсем не так, как в первое время. Спортивный азарт становится частью натуры, и человек нуждается в опасности, в том, чтобы бросить вызов, проверить себя. Синдром опьянения победой. Думаю, что не смогу объяснить, в чем тут дело, человеку, не испытавшему этого на себе.

Благодаря Стюарту я имела представление о подобных переживаниях. Лыжи могли превратиться в страсть, в религию.

— Мистика, — поддразнила его я, потягивая теплое вино.

— Не пытайтесь определить это чувство, если оно вам не знакомо.

— Просто пытаюсь понять. Как люди могут посвящать всю свою жизнь такого рода занятиям? Это мир развлечений, свободного времени и игры. Он нереален. Даже содержать курорт лыжников — это не…