Когда они высадили меня у Сторожки. Я переложила лыжное снаряжение в свою машину. Мои изъявления благодарности Джулиану встречены холодно и сухо, мы даже не договорились о следующей лыжной прогулке. Войдя в Сторожку, я обнаружила, что мне уже пора приступать к исполнению своих обязанностей.

Клей сидел за столом в кабинете; он смотрел на меня так же холодно, как Джулиан.

— Я тут кое-что проверил и обдумал, — сообщил он. — У меня создалось впечатление, что ты просто выдумала эту историю с камнями. Возможно, ты стремишься создать здесь тревожную, взвинченную атмосферу, надеясь, что это поможет тебе что-то выведать.

Глядя на его аккуратную бородку, я почувствовала, что сыта по горло и Грейстоунзом, и Сторожкой. Хватит с меня Джулиана и Клея. Сухо ответив, что это его дело — верить мне или не верить, я поднялась в комнату, чувствуя себя совершенно беспомощной и со всех сторон окруженной врагами.

На моей постели лениво умывался Циннабар. Я расстегнула парку и кинула ее на стул. Затем, вне себя от гнева, подошла к коту.

— Если никто здесь не хочет со мной разговаривать, может быть, побеседуем с тобой? Привет Марго! Не ты ли бросала в меня камни?

Циннабар ответил мне широким зевком, затем он встал и потянулся. Посмотрев на меня высокомерно и презрительно, он спрыгнул с кровати и направился к двери. Я ее открыла, и кот вышел в коридор, не оглядываясь.

Этот эпизод не улучшил моего настроения. Я переоделась, причесалась, накрасила губы; затем положила серебряный медальон в кармашек своей дорожной сумки и пошла вниз готовить фондю.

Проснувшись утром, я снова почувствовала, что не выспалась, хотя с тех пор как прогнала кота из своей комнаты, никаких инцидентов не произошло. Я старалась сосредоточиться на своих служебных обязанностях, вчерашний вечер прошел неплохо. Прибыли несколько новых гостей, некоторые уехали, но никаких существенных изменений в атмосферу Сторожки это не внесло. Я приготовила фондю без помощи Клея, он предоставил меня самой себе. Зайдя в столовую, я обнаружила, что он уже поел, и мне пришлось ужинать в одиночестве.

Ни Джулиан, ни Шен в Сторожке больше не появлялись, но вновь прибывшая молодая монахиня попросила у Клея гитару и развлекала нас пением. Это была краснощекая, жизнерадостная женщина, заражавшая окружающих своей бодростью. Она исполняла современные песни. Битлз, Саймон и Гарфункель, Род Мак-Куен. Мне она понравилась. Именно такие импровизированные концерты придавали вечерам в Сторожке особое очарование. Оказавшийся среди гостей редактор из Коннектикута сообщил нам, что сколотил недавно собственную рок-группу и пообещал выступить с ней у нас в следующий уик-энд. Но я не ожидала, что продержусь до того времени. Вокруг меня смыкалось кольцо недружелюбия и прямой враждебности. Я чувствовала, что долго так продолжаться не может, возрастающая напряженность приведет к взрыву. Его не избежать. У меня возникло искушение ускорить его приближение, может быть, даже спровоцировать.

Я спустилась вниз и позавтракала одна; создавалось впечатление, что Клей меня намеренно избегает. Мне даже не представилось случая рассказать ему о втором визите Циннабара. Однако в бессонные ночные часы я выработала план действия и сразу после завтрака приступила к его исполнению.

Нелегко было заставить себя пойти через лес к Грейстоунзу, но я должна была это сделать. Утро выдалось пасмурным, оно предвещало снегопад; холодало. На вершине горы лежали облака, но ветра не было, деревья стояли неподвижно и молчаливо. Мне стало бы легче, если бы они подавали какие-нибудь признаки жизни. Хорошо еще, что на этот раз спрятавшийся в зарослях враг не швырял в меня камни. Тишина ничем не нарушалась. Тем сильнее я испугалась, когда за поворотом наткнулась на человека, ожидавшего меня, стоя на тропинке. Я не слышала ни приближавшихся шагов, ни хруста веток под ногами он вырос передо мной, словно из-под земли.

На нем был вес тот же полушубок из овчины, вельветовые штаны и альпийская шляпа с красным пером. Я снова ощутила, что это человек уверенный в себе и преисполненный чувства собственного достоинства. Своим видом он напоминал скорее владельца поместья, чем сторожа. На его обветренном лице застыло выражение враждебности, и я засунула руки в карманы пальто, чтобы дрожью не выдать своего испуга. Я знала, что должна первая ввязаться в бой, пока не растеряла остатков своей храбрости.

— Это вы швыряли в меня камни вчера?

Его кустистые седые брови нахмурились, и я услышала уже знакомый грубый и резкий звук его голоса.

— Вам лучше убраться отсюда подобру-поздорову, мисс Ирл. Вы здесь никому не нужны, никто не ждет вас в Грейстоунзе. Я не позволю вам причинить зло его владельцу, ваша игра обернется против вас. Я знаю, кто вы — я видел вас у тюрьмы. Но не знаю, зачем вы здесь.

— Я только хочу помочь моему брату.

— Ему уже нельзя помочь, он получит то, чего заслуживает. Я этого добьюсь.

— Как вы можете… ведь он невиновен. Мне кажется, вы используете его в качестве козла отпущения, чтобы спасти человека, который на самом деле толкнул кресло? — Я хотела сказать «спасти самого себя», но не посмела.

Он сделал шаг по направлению ко мне, я прочла в его взгляде неприкрытую угрозу. Клей недаром сказал, что Эмори опасен.

— Я не знаю, кто толкнул кресло Марго, — отчаянно добавила я. — Но думаю, что это сделали вы. И уж конечно, вам известно, что мой брат тут ни при чем.

Он вынул руки из карманов — тяжелые грубые руки человека, всю жизнь занимавшегося физическим трудом; он не носил перчаток. На этот раз я отступила назад, но меня не оставляла мысль о необходимости спровоцировать взрыв, иначе мой враг ничем себя не выдаст. За спиной Эмори я видела башню и крыши Грейстоунза и решила, что успею закричать, если он что-нибудь предпримет; кто-нибудь услышит мой крик и придет мне на помощь.

— Вы не запутаете меня, бросая камни. И если вы сделаете еще один шаг, я позову на помощь. Мистер Мак-Кейб вас не похвалит, если узнает, что вы мне угрожали.

Он остановился и опустил руки.

— Почему вы так ополчились на моего брата? — настаивала я. — За что вы хотите его погубить?

Тут он мне ответил.

— Вы это знаете не хуже меня. Он свое получит. Я слышал, что он сказал, выйдя из парадной двери после того, как кресло миссис Мак-Кейб съехало вниз по скату. Я его застукал. Он сказал: «Я не хотел этого делать… я не хотел этого делать!»

Я не верила ни одному его слову, но не могла доказать, что он лжет.

— Вы не сказали этого полиции с самого начала.

— Я сказал мистеру Мак-Кейбу. Он велел мне молчать. Поэтому я попридержал язык, хотя и без того засадил Перриша в тюрьму. Но я не забыл о его словах. Когда Джулиан уехал, я пошел к шерифу и дополнил свои показания. Я дал ему кое-какие новые свидетельства.

Мне стало нехорошо. По-видимому, он это заметил, выражение угрозы стало исчезать его лица.

— Послушайте меня, мисс Ирл, — обратился он ко мне. — Я ничего против вас не имею, и если вы просто покинете Грейстоунз и Сторожку, с вами ничего не случится.

— Это следует расценивать как угрозу? спросила я. — Что подумает мистер Мак-Кейб, если я передам ему ваши слова?

— Он поблагодарит меня за то, что я избавил его от вас.

— Тогда почему бы вам к нему не пойти? Почему вы не сказали ему, кто я?

— В свое время я раскрою ему глаза. Можете не сомневаться.

— И когда настанет это время?

Он покачал своей огромной седой головой

— Решать мне. Лучше, если вы уедете по доброй воле. Так будет безопасней. — Он снова неприкрыто угрожал мне.

— Что еще сообщили вы полиции? — настаивала я. — Какую еще ложь?

Он снова покачал своей массивной головой, напоминая быка, в которого вонзилась пика. Я должна была признать, что он обладал тяжеловесным достоинством быка, и, когда он окончательно разъярится, лучше не попадаться на его пути.

— Какие чувства вы испытывали по отношению к миссис Мак-Кейб? — спросила я, сделав следующий выпад. — Вы ее любили или ненавидели?