Многое в этой картине меня пугало, я снова и снова пыталась выкинуть ее из головы. Несколько пугал меня и облик той женщины, какой я становилась. Женщины, всегда готовой выступить в защиту чужих интересов, не заботясь о своих. Почему я всегда с опаской уклонялась от заботы о собственной личной жизни? Почему боялась ответственности перед собой? И почему так смертельно боялась Джулиана?

Через некоторое время до меня донесся невнятный гул голосов. Я выглянула в окно и увидела за крышей кухни, во внутреннем дворе дома, Эмори, стоявшего рядом с трактором. Он разговаривал с Шен, которую я видел со спины. Они оживленно беседовали, и меня поразило выражение лица Эмори. Его большая голова немного наклонилась вперед, он смотрел на Шен с чувством, похожим на обожание. Оказывается, Эмори был предан не только Джулиану.

Разумеется, я не слышала, о чем они говорили, но у меня возникло ощущение, что обо мне и о том, что произошло недавно в комнате Марго. И это не предвещало ничего хорошего.

Я все еще смотрела в окно, когда Адрия постучала в дверь. Я пригласила ее войти, и она бросилась ко мне на шею с трогательной безоглядностью, какую стыдилась проявлять раньше. В этот момент я чувствовала себя счастливой. Может быть, я все же не зря коптила небо и кому-то здесь помогла.

Снова оказавшись на полу, Адрия отступила на шаг и, глядя мне в глаза, сказала:

— Мой папа просит тебя спуститься к нему в библиотеку. Пожалуйста. Ты ведь сможешь пойти прямо сейчас, Линда?

Я решила выиграть время, чтобы овладеть собой; Адрия наблюдала, как я причесываюсь перед зеркалом, достаю губную помаду.

— Ты знаешь, чего он хочет? — спросила я Адрию.

— Я… я думаю, что он расстроен. Но я не позволю ему отослать тебя из дома, Линда. Обещаю.

Ее слова служили мне слабым утешением, но, выходя из комнаты, я весело улыбалась.

Джулиан ждал меня, сидя в своем большом кресле у камина в библиотеке. Когда я вошла, он мрачно взглянул на меня и указал рукой на кресло, стоявшее рядом, затем вернулся к созерцанию пламени в камине. Я смотрела на его точеный профиль, на тронутые сединой виски, твердую, выражавшую решимость линию рта. За его спиной видна была закрытая дверь в комнату Марго.

Он заговорил низким и довольно резким голосом, который чем-то напомнил мне голос Эмори.

— Трудно найти нужные слова, чтобы выразить то, что должен вам сказать, — начал он.

— Вы пригласили меня в этот дом, чтобы я помогла Адрии, — напомнила я. — Но вы, кажется, недовольны тем, что произошло.

— Вы помогли ей. Помогли в самом главном — избавиться от чувства вины, которое подтачивало душевное здоровье Адрии со дня смерти ее матери.

— Надеюсь, что мне это удалось. Время покажет, права ли я.

Он молчал, продолжая смотреть на огонь. Я почему-то вспомнила о другом огне, который я видела в хижине Эмори.

— Не поверили мне вчера вечером, когда я сказала, что не убегала от Эмори, — сказала я. — Может быть, поверите сейчас? Я утверждаю, что он убегал прочь, оставив меня одну в разгар снежной бури.

Джулиан поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

— Как я могу поверить в такую несуразицу? Я знаю Эмори всю жизнь. Он, по существу, член нашей семьи. Зачем ему причинять вред тому, кого я пригласил пожить в Грейстоунзе? Вы могли погибнуть в лесу. Хотите сказать, что Эмори способен на убийство?

В этот момент я была близка к тому, чтобы сознаться в своем родстве со Стюартом. Но я еще ничего толком не выяснила, живя в этом доме. Я должна приложить все усилия, чтобы остаться в нем хотя бы на некоторое время. Кроме того, мне не хотелось покидать Джулиана.

— Думаю, что на этот вопрос может ответить только сам Эмори, — заметила я. — Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы говорить о Эмори.

— Вы правы. Я хотел извиниться за те моменты, когда был резок и груб. Я не выдержал напряжения. Вы сделали для Адрии большое дело. Вы отнеслись к ней с любовью, и она, кажется, ответила взаимностью.

Несмотря на смысл слов Джулиана, они прозвучали мрачно; он вовсе не выглядел умиротворенным.

— Понимаю, — сказала я, хотя и не понимала, к чему клонит Джулиан. Я ощущала за сдержанными манерами внутренний огонь, который иногда путал и тревожил меня. Временами он казался изваянным изо льда, но и тогда внутренний жар давал о себе знать, и я не догадывалась, что путает меня больше — огонь или лед. И вес же я с трудом подавляла в себе непрошеное желание утешить его, помочь избавиться от одолевавших его укоров совести, смысл которых оставался для меня невнятным.

— Боюсь, что мне больше нечего сказать в свое оправдание, — продолжал он, — Вы принимаете мои извинения?

Его слова прозвучали как вызов.

— Вы опечалены тем, что ваша дочь оказалась невиновной? — спросила я, поднимая брошенную перчатку.

Он окинул меня ледяным взглядом.

— Вы прекрасно знаете, что это не так.

— Иногда я сомневаюсь, знаю ли хоть что-нибудь.

— Ваш эксперимент удался. Но он мог привести к катастрофическим последствиям.

— Не более катастрофическим, чем то, что уже произошло с Адрией. Может быть, вам казалось, что вы хотите помочь ей. Но на самом заставили ее свыкнуться с мыслью, что, оплакивая Марго, вы не сможете больше любить дочь.

— Неправда! — От его ледяной сдержанности не остаюсь и следа.

Но я уже не могла остановиться.

— Бедная девочка читала это в каждом вашем взгляде! Я и сама видела такое выражение на вашем лице. А Адрия все прекрасно осознавала, с самого начала, как только она, не без вашей с Шен помощи, уверила себя, что виновна в смерти матери.

— Я был выбит из колеи осознанием собственной вины. — Джулиан снова говорил холодно и отчужденно. — Как я мог вести себя естественно со своей дочерью, если ощущал себя главным виновником смерти Марго?

Меня охватило смятение, сразу припомнилось то, что Эмори и Клей говорили о Джулиане. Кое-что говорил мне о себе и сам Джулиан. Прежде всего, он первым нашел Марго. Далее: он имел все основания подозревать жену в неверности. Он знал от Эмори, что Марго заигрывает со Стюартом.

Он продолжал говорить, ни к кому не обращаясь, словно пытаясь вслух ответить на вопросы, которые задавал ему какой-то внутренний голос.

— В течение многих лет я не испытывал к ней ничего, кроме отвращения. Между нами все было кончено задолго до несчастного случая. Я знал, что она имела любовников; она была несытна и безжалостна. Но к тому же хитра и коварна. Я не мог уличить ее ни в чем. И Адрия была очень к ней привязана.

Его речь наполняла меня ужасом. В ней звучал неукротимый гнев. Человек, способный на такие чувства, вполне мог…

Он прервал течение моих мыслей.

— После несчастного случая обстановка в доме сделалась невыносимой. Я не просто ее раздражал — она ненавидела меня лютой ненавистью, обвиняя во всех смертных грехах. И я ничего не мог предпринять в свою защиту, потому что она была беспомощна. Я потерял надежду на освобождение, ибо обязан был заботиться о ней. Но и я не безгрешен… Я выказывал ей свое презрение и отвращение. Мне трудно было дышать с ней одним воздухом, не то что жить в одном доме.

Его голос затих на этой ноте самоосуждения. Я выслушала его с содроганием, мне ничего больше не хотелось знать об интимной стороне его жизни. Даже если это помогло бы мне спасти брата.

— В последние годы Марго многое недополучила от меня, — сокрушался Джулиан. — Мое неприкрытое отвращение способствовало разрушению ее личности. Она искала новых жертв, завязывала любовные интрижки прямо у меня на глазах. И использовала Адрию как могла. Она являлась постоянным источником… зла.

И поэтому он убил ее… не это ли хотел сказать Джулиан?

— Теперь я понимаю, что основная доля вины лежит на мне. Я имею в виду месяцы после несчастного случая. Я вынашивал злобу, вместо того чтобы ее укрощать. Я обнаружил в себе душевный изъян. Если бы кресло толкнула Адрия, я все равно считал бы виновным прежде всего себя. Именно это чувство охватывало каждый раз, когда я смотрел на Адрию.