В ходе его рассуждений чего-то недоставало. Я так и не поняла, на каком основании Клей пришел к своему заключению.

— Но почему… — начала я, но он протянул, через стол руку и потрепал меня по плечу.

— Довольно, Линда. Дай мне самому об этом поразмыслить. А пока никому не говори о моих предположениях. Мне нужно кое на что решиться, прежде чем я поделюсь с тобой дополнительными соображениями. Просто дай мне немного времени. Если государственный обвинитель решит, что после смерти Эмори у него нет достаточных оснований для предъявления Стюарту обвинения, тебе, может быть, и не понадобится вникать в детали, касающиеся письма.

— Понадобится, Клей, — заверила его я. — Я уже пыталась дать тебе понять, что не удовлетворюсь освобождением Стюарта. Я хочу добиться его полного оправдания.

— Ты настоящий борец за справедливость, — насмешливо заключил Клей. — И ты очень милый ребенок, Линда. Малость своенравный, но милый.

— Я не ребенок! — возмущенно возразила я. — И не отступлю, пока не выясню правду.

Он снова посерьезнел, но его взгляд излучал доброту.

— Да, в этом сомневаться не приходится. Но теперь будет лучше, если ты вернешься в Грейстоунз и дашь мне подумать. Как только приму решение, я тебе о нем сообщу. Такой вариант тебя устроит?

— Пожалуй, — неуверенно сказала я. — Пока. Но объясни мне, пожалуйста, одну вещь. Если действительно существовало то, что ты называешь настоящим письмом Марго, и именно его нашла Адрия, то оно все равно уже уничтожено. И я не понимаю, как ты собираешься его использовать.

— А ты понимаешь, почему Адрия его уничтожила?

— Не знаю, что и думать.

Он с минуту загадочно смотрел на меня.

— А что, если Марго написала не только Эмори, но и мне?

— Клей… — начала я, но он сильно, — до боли, как раньше — сжал мою руку.

— Сказанного достаточно, — отрезал он. — Повторяю: возвращайся в Грейстоунз и дай мне подумать. Но не рассчитывай на то, что я спасу твоего брата. Этого я не могу тебе пообещать.

Я вырвала руку из его цепких пальцев.

— Если существует другое письмо, то Джулиан должен о нем узнать. Можно я расскажу ему о нашем разговоре? Ведь если…

Он резко прервал меня.

— Если ты это сделаешь, я буду все отрицать, а ты окажешься в дурацком положении. Я сам приму решение. А ты сегодня вечером оставайся дома. Никуда не выходи. Ни под каким видом.

— А как насчет моих служебных обязанностей?

— Забудь о них. Я ожидал, что у тебя могут возникнуть трудности с выходом на работу, и пригласил одну девушку, помогавшую мне раньше; теперь она замужем, но на некоторое время сможет тебя заменить. Так что не волнуйся.

Я встала и направилась к двери.

— Итак, я уволена, — сказала я напоследок.

Он вышел из-за стола и обнял меня за плечи.

— Давай поговорим об этом в следующий раз, Линда. Просто не выходи из дома и береги себя, а я что-нибудь придумаю.

Больше говорить было не о чем, я вышла из кабинета с чувством разочарования и неудовлетворенности и поспешила в Грейстоунз.

Когда я вошла в дом через переднюю дверь, Джулиан позвал меня из библиотеки; я спросила, как себя чувствует Адрия.

— Доктор дал ей успокаивающее средство. Она проспит всю ночь, с ней сейчас сиделка. У нее, кажется, появилась какая-то странная неприязнь ко всем нам. Не могу этого понять. Вы не можете объяснить, что с ней стряслось?

Объяснить, что происходило в душе Адрии, я не могла, но рассказала Джулиану, что случилось: о письме, которое Шен заполучила в хижине Эмори; о сцене, имевшей место на чердаке; о том, как Адрия сожгла листок в камине. Я вняла предостережению Клея и ничего не сказала о его предположении насчет подделки письма, имеющегося в распоряжении полиции; не сообщила Джулиану и о намеке Клея на то, что у него, возможно, имеется какое-то другое письмо от Марго. Но Джулиан сейчас и не воспринял бы подобную информацию: он был слишком обеспокоен состоянием Адрии.

Однако поведение Джулиана осталось для меня непредсказуемым, и его предложение сильно меня удивило.

— Давайте на время отложим все наши заботы. Лыжная прогулка сегодня вечером всем нам пойдет на пользу. Погода ясная, и сегодня у лыжной базы состоится любопытное зрелище при лунном свете. Вы не должны его пропустить. Адрия сейчас не нуждается в нашем присутствии, так что вы, Шен и я сможем пойти туда вместе. Стюарт, если захочет, тоже может к нам присоединиться. Давайте отправимся сразу после ужина.

Я вспомнила предостережение Клея, настаивавшего, чтобы я в этот вечер не выходила из дому. Но он, конечно, не мог иметь в виду нашу совместную прогулку. Он просто не советовал мне одной бродить по окрестностям Грейстоунза. Пока я с Джулианом, мне нечего опасаться.

— Не сказала бы, что настроена сегодня на посещение какого-либо зрелища, — ответила я, — но если хотите, пойду с вами.

Он снова посмотрел на меня с пронзительной нежностью, но я отвернулась. Это получилось у меня непроизвольно: я была слишком обеспокоена и озабочена. Я смогу искренне ответить на его взгляд, только когда перестану опасаться за судьбу Стюарта. Я все еще не знала, захочет ли Джулиан защитить его должным образом.

День прошел без происшествий. Стюарт вернулся со склонов рано, немного уставший: сказалось длительное отсутствие тренировок; но он с радостью согласился пойти с нами. Адрия крепко спала, сиделка дежурила возле ее постели; Шен не выходила из комнаты, хотя обещала Джулиану присоединиться к нам вечером.

Мы поужинали рано и переоделись в лыжные костюмы, затем, все четверо, разместились в большой машине Джулиана. На этот раз Клей не встретился нам у Сторожки. Я заволновалась: не будет ли он искать меня вечером в Грейстоунзе. Я сказала Джулиану, что Клей освободил меня от работы в Сторожке и нанял другую горничную.

Во время поездки Шен выглядела подавленной; на ней был костюм, веселая желто-зеленая расцветка которого никак не соответствовала настроению. Состояние Адрии глубоко ее обеспокоило, и даже Джулиан не мог отвлечь сестру от тяжких переживании. Зато Стюарт снова стал самим собой, над его головой зажглось прежнее сияние, и оно согревало мне сердце. К нему вернулся былой оптимизм, и он был уверен, что процесс не состоится, и все треволнения остались в прошлом. Дружелюбность Джулиана по отношению к нему казалась мне не вполне искренней и натянутой, но брат явно этого не замечал и своей оживленностью компенсировал отсутствие таковой в своих спутниках.

Когда мы припарковались возле лыжной базы, Джулиан и Стюарт сняли наши лыжи с багажной рамы, и мы подошли к низким скамейкам, чтобы надеть их. Вечер был необыкновенно ясным, в небе ни облачка, над нашими головами сияла почти полная луна. Вокруг сверкали огни и звучала музыка, раздавались голоса лыжников, веселые возгласы и смех. В такой обстановке расцвели «снежные крольчихи», и, пока мы шли к подъемнику, они не раз наступали нам на лыжи. Это никуда не годилось. Лыжники на горных склонах должны быть очень внимательны к себе подобным. Все подъемники были заняты, но очередь оказалась небольшой и мы скоро уже раскачивались на подвесных креслах. Сначала поднялись в воздух Шен со Стюартом, потом мы с Джулианом.

Везде искрились огни, очерчивая линии лыжных трасс, а темные пятна деревьев казались почти черными. Наши кресла висели над матовым озером, подымаясь к небу, и тени следовали за нами. По мере удаления от земли голоса звучали глуше, давал о себе знать пронизывающий холод вершины. Теперь нас тоже охватило радостное возбуждение.

Мы сошли на верхней площадке и оказались в ином мире — мире лунного света и густых черных теней. Днем тени серые, ближе к ночи начинают отливать черным янтарем. Мы потеряли из виду Шен и Стюарта и стали подниматься «елочкой» на самую вершину горы, в царство лунного света. Огни деревень и шоссейных дорог мерцали внизу, а над нашими головами сверкали мириады зимних звезд, усеявших далекое небо.

Джулиан привел меня на плоскую, покрытую снегом скалу, венчающую гору, кончики наших лыж свисали над пропастью. Я почувствовала прикосновение руки Джулиана к своей спине, и на мгновение чувство опасности, пробужденное близостью зияющей под ногами пропасти, заставило меня содрогнуться. Прикосновение Джулиана было едва ощутимыми, но достаточно легкого толчка, чтобы я свинцовым грузом свалилась на заснеженные скалы, казавшиеся с высоты предательски мягкими. Но тут Джулиан покрепче ухватился за складки моей парки и потянул меня назад, прочь от зияющей бездны, так что я покачнулась и мы упали в снег и завозились в нем, запутавшие перекрестившихся лыжах и весело смеясь. Как прикосновение его руки могло показаться мне опасным? Глаза Джулиана сияли, отражая свет звезд; он наклонился и поцеловал меня. На этот раз его поцелуй не был мягким и нежным; он заключал в себе требовательный призыв, попытку подчинить себе мою волю. У меня не хватило сил противиться этому призыву. Наши озябшие лица, сблизившись, запылали огнем.