— Хм.
Но он не отвалился. Что означало — это вовсе не обман.
Теперь он знал наверняка. Ошибки быть не могло. Его подозрения, наконец, развеялись.
Да, это все подтверждает, — подумал Саяма, поднимая голову.
Он облегченно вздохнул, и его плечи поникли. Он глянул Синдзё в глаза, и на его губах сама собой появилась легкая улыбка. Это были хорошие новости. Он кивнул и заговорил:
— Можешь спать спокойно, Синдзё-кун. Ты парень.
— Я это знаю без тебя!!
Шлепок настиг его снизу поля зрения, словно рука что-то зачерпнула.
Синдзё заехал Саяме в челюсть, его голова перекрутилась назад, и он рухнул на бок.
Закатное солнце скрылось за горной грядой на западе.
В городе движение того багрового света просматривались лишь с высоты.
С крыши общеобразовательного корпуса 2-го года обучения Академии Такаакита за заходящим солнцем наблюдала пара глаз. Они находились выше колокольни, расположенной на крыше. Там сидела одинокая фигура.
Она носила черное одеяние и треугольную шляпу. Той девушкой, сжимавшей метлу и привязанную к ней громадную косу, была Брюнхильд.
Она посмотрела в направлении силуэта западной гордой гряды, подсвечиваемого светом солнца. Девушка оставалась совершенно неподвижной, положив руки на колени и скрывшись от глаз тех, кто мог заметить ее снизу.
Рядом с ней сидел черный кот. Он поднял взгляд, и его неподвижная хозяйка наклонила голову.
По-прежнему глядя на запад, Брюнхильд невозмутимо произнесла:
— Не волнуйся. Я уже разобралась с моей проблемой.
— Правда?
— Да, это определит для меня всё. Если он прибудет, когда мы попытаемся вернуть Грам, получится, что он бросил птенца, которого я ему доверила. Тогда я буду знать, что он меня предал.
— А если он не придет?
— Тогда я его прощу, — произнесла Брюнхильд, слегка прищурившись. С ее губ сорвался небольшой вздох. — Но этот вопрос — билет в один конец. Сюда я уже не вернусь. Если мы одержим победу, я присоединюсь к переговорам вместе с Лордом Хагеном как член 1-го Гира. Если мы проиграем — я умру.
— Значит, ты не вернешься, — голова черного кота поникла. — В таком случае, мне нужно кое в чём признаться. Это я разорвал календарь в твоей комнате.
— Это ничего. Его купила школа, потому я тебя прощаю.
— Спасибо. Но еще, это я разбил чашку, которую тебе дала школа.
— Вот как…мне очень нравилась эта чашка, но ее все равно не вернуть. Я тебя прощаю.
— А еще я обслюнявил твою подушку и подстроил все так, будто это сделала ты.
— Понятно…так вот, что случилось.
— А еще, я скрыл, что немного обмочился у тебя под одеялом. Вот почему оно недавно так воняло.
— …Ясно. Так вот откуда этот запах. Если есть что-нибудь еще, скажи сейчас. Ты будешь освобожден от всякой боли.
— Просто из любопытства, что ты хотела сказать под «освобожден от всякой боли»?
— Ты больше никогда ничего сможешь почувствовать… Стой, не удирай!
Когда Брюнхильд начала подниматься, она увидела, как закатное солнце освещает городской пейзаж.
— …
Девушка замерла и осмотрелась по сторонам. Она увидела дома, строения, поля, небольшие леса и сетку дорог.
Весь городской пейзаж не осознавал, что она возвышалась тут под легким ветром.
По какой-то причине она нахмурилась. Черный кот повернулся к ней.
— Что такое?
— Ничего, — Брюнхильд потянулась рукой и схватила кота. — Прощай, пейзаж. Ты совершенно не похож на лес, в котором я когда-то жила.
На этих словах Брюнхильд кивнула и начала осуществлять свое наказание.
Сидя на лавочке у входа в Вечный Подсолнух, Саяма и Изумо вдвоем пили кофе с молоком. Красная рассохшаяся деревянная лавка скрипела под Изумо.
Когда у Саямы осталось совсем немного молока, парень поставил бутылку рядом с собой. Он опустил Баку с головы, и зверек засунул голову в расположенную боком бутылку, принявшись вылизывать оставшееся молоко.
— Какое бесполезное животное.
— Судя по всему, он живет с того, что показывает и наблюдает прошлое и сны других людей. Несмотря на это, он будет поедать всё, что ты ему дашь.
— Но что ты думаешь, Саяма? Положить руку на бедро во время питья кофе с молоком — обычное дело, но что если воспользоваться двумя руками?
С контуром от бутылки вокруг его рта, Изумо оглянулся через плечо. Саяма проследил за его взглядом и обнаружил занавески женской бани.
— Ты ждешь Казами?
— Ты вообще слушал мое грандиозное заявление?
— Я избегаю делать вещи, которые не привносят пользу в мою жизнь.
— Я не представляю, как твои причудливые действия в бане могли принести тебе какую-то пользу.
— Принесли. Отныне у меня не будет никакого недопонимания с Синдзё-куном.
— Мне кажется, отныне как раз ты будешь служить источником всеобщего недопонимания… Это была блестящая развязка. Совершенно неописуемое зрелище — парень, развалившийся посреди бани с выпирающим вверх задом.
— Я не получал такого крепкого удара уже довольно давно. Должно быть, расслабился.
Услышав это, Изумо вздохнул. Он оглянулся, дабы убедиться, что вокруг ни души.
Затем поставил свою пустую бутылку на землю и заговорил:
— Говоря о полезных вещах, что ты собираешься делать с Путем Левиафана?
— Ты хочешь напомнить о той сцене смерти?
— Да. Ты видел выстрел Чисато, ведь так? И после этого враг покончил с собой. Подобное может случиться и в следующий раз.
— Тогда почему вы с Казами этим занимаетесь?
— Я сын президента ИАИ… и есть еще другие заморочки, — Изумо повернулся к Саяме, и улыбку стерло с его лица. — Мы готовы. Ну а ты как? Тебя не волнует школьная жизнь, но это лучше, чем умереть, правда?
— Это так, но что, по-твоему, случится, если я не соглашусь на Путь Левиафана?
— Наше подразделение будет расформировано. Взрослые возьмут все на себя. В конце концов, наш надзиратель Ооширо Итару.
— Ооширо Итару… У него такое огромное влияние?
— Честно говоря, не знаю. Большинство сотрудников Японского UCAT погибли вместе с командой помощи ИАИ во время Великого Кансайского Землетрясения в конце 1995-го. Насколько я слышал, их поглотила вторичная катастрофа.
— И в результате этого японское UCAT временно расформировали? Я слышал об этом от Фасольта.
— Ага. После этого, похоже, только наивысшие чины и Ооширо Итару остались. Более того, похоже, он единственный оставшийся сотрудник среднего поколения японского UCAT.
— Слишком много «похоже»…Мне казалось, ты наследник корпорации Изумо?
— Прости, меня тогда там не было, — произнес Изумо, сложив руки на груди. Он прокряхтел, глянул вверх, вниз, и наклонил голову. — Дело в том, что я…Ладно, придется рассказать. Я непослушный ребенок, родившийся от моего отца из Лоу-Гира и девушки из 10-го Гира.
— Серьёзно? Вот так сюрприз. Какая неожиданность.
— Не отвергай мое важное заявление, как будто это ерунда…
— Мне от него никакой пользы. И смешение кровей в эти дни весьма обычно.
— Ха-ха. Полагаю, так подумает кто-то вроде тебя с беспокойной семейкой. Но дай-ка сказать что-то еще: даже если ты не примешь Путь Левиафана, Казами и я останемся частью Отряда Левиафана с Ооширо Итару, выступающим в качестве посредника.
— Почему? Звучит так, будто вы не можете отказаться.
— Мы и не можем, — сказал Изумо. — Наше оружие — это концептуальное оружие, полученное в заварушке, когда я прибыл два года назад. Мой V-Sw — это Ваджра и Вритра 6-го Гира. А G-Sp2 Казами — Гангир 10-го.
Саяма вспомнил громадный однолезвийный меч Изумо и длинное однолезвийное копье Казами.
— Они оба дают Концептуальному Ядру облачение в форме оружия. В основе существования концептуального оружия лежит концепт, так что оно создает собственное поле и его силу можно использовать под эффектами любого концепта. К тому же, наше оружие наделено гораздо большей силой, чем обычное, использующее философские камни, потому что они питаются от Концептуальных Ядер. Их обладателям придется увидеть все до самого конца.