Прозвучал звонок.

— Теперь уже скоро конец. Будьте мужественны, — спокойным ясным голосом сказал Лукан, но слезы катились по его лицу.

Через высокое окно виднелось вечернее небо, на котором догорали последние алые краски заката.

Год тюремного заключения!

Раздался оглушительный гул, в котором потонуло все.

Лукан обнял ее. Его голос звучал хрипло, когда он крикнул.

— Она почти в обмороке. Ей нужен покой.

В маленькой комнате ее раздели и уложили. Сиделка заботливо укрыла ее одеялом. Лукан нагнулся к ней, держа в руке стакан с какой-то жидкостью.

— Только год, но мы добьемся помилования, клянусь вам. Колин и я сделаем все. Колин вне себя. Выпейте это. А теперь, спокойной ночи.

На улице его ожидал Колин.

— Только, ради бога, возьмите себя в руки, — раздраженно сказал ему Лукан. — И так приговор очень милостивый. Я боялся, что ее присудят к пяти годам. Слушайте, Колин, если вы себя будете вести таким образом...

Он отвел Колина в его квартиру, затем уехал домой.

— Если она заболеет, если она будет страдать... я открою правду, — решил Колин.

На следующее утро Сара проснулась усталой, но удивительно спокойной. Все было позади. Год — недолгий год! Он промелькнет, как тяжелый сон! Сара оделась и выпила чашку кофе. Год! Разве это так много? Разве нельзя пожертвовать годом жизни, ради своей любви?

Время проходит так быстро и незаметно, когда любовь заполняет сердце. Сара не знала как тягостно может быть время, когда каждая минута кажется вечностью. Она читала о тюрьмах и тюремной жизни и жалела заключенных. Но все это казалось далеким и отвлеченным. Теперь, когда ее ожидало тюремное заключение, все предстало перед ней в другом свете.

Ей казалось странным, что она целый год не увидит Парижа, его шумных улиц, роскошных магазинов, оживленной торопливой толпы, свежую зелень садов. Скоро все явления обыденной жизни будут для нее только воспоминанием. Перед ней открывался новый мир, ее ожидала тоска и невыносимое одиночество.

Она с ужасом взглянула на Лукана, тяжело дыша. Он не обернулся к ней и она с усилием овладела собой. Ее покой был нарушен. Она была испугана, как ребенок, боявшийся темноты, и ужас закрадывался в ее душу. С огромным усилием воли она старалась сохранить спокойствие, но слезы наворачивались на глаза и она сдерживала рыдания.

Если бы Юлиан написал ей хоть несколько слов утешения! Но он был еще болен. Колин сообщил ей, что у него сотрясение мозга.

Как недавно она была еще свободна и счастлива!

Она закрыла глаза, но яркие пятна, словно молнии, прорезывающие темноту, плясали перед ее закрытыми глазами. Все было лишь кошмарным сном и она должна сейчас проснуться.

Автомобиль остановился перед высокой стеной с узкими воротами. Лукан помог ей сойти. Солнце заливало белую ленту дороги, по краям которой росла трава.

— Успокойтесь, крепитесь, — пробормотал Лукан, держа ее руку в своих.

Он подвез ее к воротам. Мужество оставило ее. Ужас, леденящий, безмерный, охватил ее душу. Ее губы беззвучно шептали: „Я не виновата, я не виновата".

Она так дрожала, что Лукан обнял ее и прижал к себе. Его лицо посерело. Он пристально взглянул на тюремных надзирателей, сопровождавших Сару. Они смущенно глядели в сторону. Нежное прикосновение Лукана, поддержавшего ее, напомнило ей о Юлиане, об их последнем свидании, когда он обнимал ее перед прощанием и шептал ей страстно и нежно: „Моя жена, моя любимая, моя, моя…".

А потом он лежал там у подножья колонны и его кровь алым пятном окрасила белый мрамор. Его отец обвинил ее, что она убила Чарльза, погубив его из пустого тщеславия. Она не убивала Чарльза, но он погиб из-за нее.

Она выпрямилась и взглянула в скорбное лицо Лукана. Он взял ее руки в свои и поцеловал их. Она улыбнулась ему, своей обычной милой улыбкой.

— Прощайте. Благодарю вас за все, — сказала она и, обернувшись, вошла в ворота, которые захлопнулись за ней.

ГЛАВА 2.

На борту яхты, на которой находился Юлиан, все еще не приходивший в сознание, собралась маленькая, но странная и разнородная компания: доктор Варрон, молодой человек с мрачными глазами, умный, одаренный, но страстный морфинист, капитан яхты, уже пожилой, резкий и раздражительный человек и, наконец, старый Гиз, охваченный тайным страхом за сына и не находивший покоя.

Колин достал яхту у одного из своих друзей, которому он помог избегнуть крупных неприятностей.

— Яхта нужна мне на месяц или два, — заявил ему Колин. — Мои друзья, (вы понимаете, вам не нужно об'яснять), хотят предпринять небольшое путешествие. Это необходимо.

Дешан, обязанный Колину свободой и богатством, поспешил дать свое согласие. Он не задал никаких вопросов и по телефону отдал нужное приказание капитану яхты. Капитан Рокэр привык к внезапным от'ездам и долгим бесцельным плаваниям, во всяком случае, он также не задал никаких вопросов. Он слишком долго служил у человека, который не любил праздного любопытства и неприятных расспросов.

Доктор Варрон в этом отношении походил на капитана Рокэра. Человек с ослабевшей волей, поглощенный своим пороком, Варрон не любил вмешиваться в чужие дела. Ему было тридцать лет и он обещал стать крупным специалистом, но страсть к морфию погубила его. Колин, знавший его и прежде, воспользовался его услугами. Варрон лечил Юлиана. Старый Гиз ухаживал за сыном, выполняя все предписания врача.

Пока Юлиан лежал в бессознательном состоянии, весь Париж говорил о сенсационном процессе. Все с сожалением вспоминали „о бедном Гизе, влюбленном в эту женщину" и находили, „что к счастью он в Тунисе, а не в Париже, где не перенес бы такого удара".

В клубе Юлиана возникли слухи, что он вернется, чтобы защищать Сару. В обществе это находили очень романтичным и благородным и популярность Юлиана возросла. Но в министерстве иностранных дел получились сведения, что Юлиан очень болен и до выздоровления не сможет приступить к исполнению своих новых обязанностей. Только Колин знал о состоянии здоровья Юлиана. Многие приписывали причину его болезни тем тяжелым переживаниям, которые он перенес, когда сделал потрясающее открытие, что любимая им женщина любила не его, а другого.

В то время, как Сара страдала в одиночестве, болезнь Юлиана не проходила, несмотря на все старания доктора Варрона и старика Гиза.

— Но почему у него не падает температура? — со сдержанным раздражением спрашивал Гиз у врача.

— Да, почему? — повторил Варрон, закуривая новую папиросу.

Он нерадостно засмеялся и нагнулся над Юлианом, которого искренно жалел.

— Почему? — продолжал он, пожав плечами, — потому, что это последствие нервного напряжения, продолжавшегося долгие месяцы до болезни, а кроме того еще сотрясение мозга. Какая жестокая и бессмысленная шутка увезти на яхте такого больного, где он никогда не может лежать в абсолютном покое. Это, конечно, не мое дело, но я уже говорил вам: перестаньте возить его по морю, дайте ему покой, и он выздоровеет. А здесь...