— Стало быть, теперь у вас что-то появилось.

— Нет, боюсь, что нет. Я…

— Но ведь вы только что сказали, что собирались мне сегодня позвонить, не так ли? — наступала Эвелина.

— Ну да. Но лишь потому, что считала себя не вправе дольше молчать.

— Насколько мне известно, вы поговорили со всеми членами моей семьи. Неужели не сумели выяснить ничего полезного?

— Да нет, в общем-то. — И тут, после секундного колебания, я решила показать, что не от отметаю бездумно всё подряд, и обсудить то, что узнала о невестке Эвелины. — Вряд ли это имеет какое-то отношение к смерти Кэтрин, но я узнала, что Донна не была ей родной матерью.

— Ну и что?

— Вы об этом не упомянули, и мне интересно почему.

— Потому что это здесь абсолютно ни при чём, вот почему. К убийству это не имеет ровным счётом никакого отношения. Донна была предана Кэтрин всей душой, она была замечательной матерью.

— Вероятно, вы правы. Но тот факт, что она приходилась мачехой, несколько меняет дело, особенно если учесть, что у Донны был мотив.

— Мотив? Какой ещё мотив?

— Триста тысяч долларов, если мои сведения верны. Я говорю только о доле Кэтрин в имуществе вашего сына.

— Но… право, это же смешно! — фыркнула Эвелина Корвин. Но не рассмеялась.

— Почему?

— Донна унаследует во много раз больше, когда умру я, — как и все остальные члены семьи. И ей это известно.

— Что ж, будем надеяться, это случится ещё не скоро.

— Скоро. И это Донне тоже известно. — Не успела я переварить зловещее объявление, а старушка, предвосхищая мой вопрос, продолжила: — Кроме того, я совершенно уверена, что Донна даже не знала о том, что доля Кэтрин перейдёт к ней. Насколько я понимаю, сын внёс дополнение в своё завещание, ничего ей не сказав.

Разумеется, у меня язык не повернулся спросить миссис Корвин, что она имела в виду, говоря о собственной близкой кончине. (Может, другой сыщик и полюбопытствовал бы запросто, но только не я.)

— Кажется, вы очень любите Донну.

— Так и есть. Она — самая лучшая из трёх жён моего сына. Диана — мать Барри — была неплохая, но не совсем ровня Кларку. Понимаю, что выгляжу жуткой снобкой, но она была… неотёсанной. Добрая, хорошая, но несколько вульгарная. А уж Фелиция — это вообще дурная шутка. Я предупредила Кларка, что если он женится на этой потаскушке, я вычеркну его из завещания. И, между прочим, вычеркнула. — Это было сказано с нескрываемым удовлетворением. Помолчав, она добавила: — Понимаете, Дезире, во многих отношениях я старомодна. И когда мне что-то не нравится, не стоит ждать от меня награды. А я считала неправильным, чтобы Фелиция становилась матерью детей моего сына — да и чьих бы то ни было вообще детей, если уж начистоту.

— Позднее вы вновь включили сына в завещание?

— Как только Фелиция сошла со сцены.

— По условиям завещания что происходит, когда наследника вычёркивают или он умирает?

— Его доля делится между оставшимися наследниками.

— А эти наследники…

— Донна, моя внучка Барри и мой правнук Тодд, причём доля Тодда остаётся в доверительной собственности, пока ему не исполнится двадцать один год. Теперь, когда Кэтрин нет, им достанется всё, за исключением, разумеется, небольших сумм, которые получат слуги — экономка Франсис, прожившая со мной долгие годы; Стелла — это кухарка — и мой шофёр, Карл.

— Понятно. Позвольте спросить вас, миссис Корвин. На мой взгляд, вы совершенно уверены, что Донна не убивала Кэтрин, — я права?

— Безусловно.

— А кого вы подозреваете?

— Никого. Никаких подозрений. Уверена в одном: это не был член моей семьи. Просто я надеялась, что они наведут вас на какой-то след… Думала, вдруг кто-то из них что-то знает, сам того не ведая.

Как вам это нравится! Рассуждает в точности как я! То же самое я твердила себе, наверное, раз сто. Но кое-что мы сейчас уточним…

— А если вдруг окажется, что Кэтрин убил кто-то из членов семьи? — прямо спросила я, не желая скрывать от Эвелины побочные эффекты расследования убийства.

— Это невозможно.

— Ну а если? Мне ведь тогда придётся сообщить в полицию.

Повисло молчание.

— Что ж, по крайней мере мы получим ответ, не так ли? — наконец отозвалась она.

Прежде чем закончить разговор, я ещё раз попыталась внушить Эвелине, что, вполне возможно, её внучку никто не убивал.

— Кстати, на днях я разговаривала по телефону с одним из детективов, занимавшихся этим делом, — неким сержантом Якобовичем. Он пока не смог со мной встретиться, но надеюсь пообщаться с ним на следующей неделе. — Я сделала глубокий вдох. — Поверьте, миссис Корвин, я непременно продолжу детальное изучение этого дела, но, судя по словам сержанта, полиция провела тщательное расследование и…

— Это их версия. Послушайте, Дезире. Мне хорошо известно, что после смерти Кэтрин все смотрят на меня как на выжившую из ума старуху. Может, я и правда не в себе — но только не в этом смысле. Для меня ясно как божий день, что мою Кэтрин убили. И я очень надеюсь, что вы это докажете. — И жалобно добавила: — Пожалуйста, не подведите меня.

*

Снова заснуть я даже не пыталась, не то настроение, и потом, уже девятый час. Так что я направилась на кухню.

Приготовила себе чашечку чудесного горячего кофе (правда, чудесного в нём было только то, что он горячий, ибо я варю наимерзейший кофе, какой вы только способны вообразить). И, прихлёбывая отвратное пойло, стала размышлять о миссис Корвин.

Её мольба всерьёз тревожила меня. Учитывая все обстоятельства, скажите на милость, как мне ей угодить? Постой, ответила я себе, расследование продолжается, и надо постараться проявить гибкость ума.

Но что там она сказала: дескать, жить ей осталось недолго? Вот это меня заинтриговало! Конечно, я могла понять её превратно. Не исключено, что она всего лишь имела в виду свой возраст, ведь юной её никак не назовёшь. Да, скорей всего так и есть, решила я. Во всяком случае, понадеялась.

Но самое главное было в другом: хотя Эвелина Корвин и отличалась редким упрямством и властностью, она вызывала у меня огромное восхищение. Я преклонялась перед её силой духа, решимостью и прямотой. И уж впредь я, ей-богу, стану держать её в курсе событий. И не только потому, что обязана. Согласитесь, это куда лучше, нежели просыпаться спозаранок в выходные дни от её звонков. Похоже, с ухмылкой подумала я, именно на это и рассчитывала пожилая леди.

*

В десять я начала одеваться, готовясь к полуденному свиданию со Стюартом Мейсоном, моим бухгалтером, другом и — временами — любовником. Когда настают эти самые времена (как сейчас, например), физическая близость — которая возникла в период, когда мы очень нуждались друг в друге, — придаёт нашим отношениям дополнительные и очень приятные нюансы. Однако это вовсе не значит, что мы влюблены, как бы мне того ни хотелось. На свете не так много людей, которых я ценю больше, чем Стюарта, но беда в том, что высокие, белокурые, привлекательные, добрые, внимательные и хорошо обеспеченные мужчины… не совсем в моём вкусе. Я предпочитаю маленьких, тощих и неустроенных. (Да знаю, знаю, благоразумием я не блещу. Но скажите, многие ли могут похвастаться здравым смыслом, когда речь идёт о любви?) Так или иначе, особой беды в том не было, ибо Стюарта я тоже не интересовала. В этом смысле.

Словом, собираться я начала заблаговременно, поскольку Стюарт очень просил не опаздывать.

— Может, пунктуальность противоречит твоим религиозным убеждениям, — заметил он почти всерьёз, — но сделай милость, постарайся быть внизу ровно в двенадцать. Рядом с твоим домом нелегко отыскать место для парковки, а учитывая, что вокруг сплошные стройки, потребуется не меньше пятнадцати минут, чтобы объехать квартал.

Что и говорить, последние два-три раза, когда мы куда-либо намыливались вместе, я не давала Стюарту повода восхититься моей пунктуальностью, но мне хватило наглости обидеться на упрёк.

— Расслабься и не забивай голову, — заносчиво заявила я. — В субботу буду как штык, можешь не сомневаться.