Еще пару дней мы провели в безделье, устраивая перестрелки лишь на своих позициях — больше даже с досады, и увидев, что за мной никто не приезжает, я решил самостоятельно отправиться к Алексичу.

Добравшись до воеводы, человека роста небольшого, густо обросшего длинными волосами и бородой, я с удивлением узнал, что он ожидал пятерых русских, и мне стало как-то неловко оттого, что я был в единственном числе. Алексич отвез меня на своем зеленом «Гольфе» на Озренскую, где я сдал оружие, попрощался с ребятами, несколько ошеломленными моим уходом, и, взяв вещи, отправился в свою новую чету. Чуть позже я еще раз навещал ребят, в сопровождении пятидесятилетнего четника Мырги, имевшего не менее экзотический вид, чем воевода. Он был также с бородой, носил остроконечную меховую шапку («шубару» по-сербски) с четнической кокардой, одет в военные маскировочного цвета штаны и майку с кожаной безрукавкой. Весь этот наряд дополнялся длинным полуметровым штык-ножом. Со столь внушительным сопровождением я предстал перед ребятами, которые к тому времени поменяли свое местонахождение на частный дом, находящийся недалеко от штаба четы. Больше я к ребятам не заходил, просто не было времени. Впоследствии узнал, что они на Озренской пробыли до начала июля, а в одной акции, действуя вместе с Ацо Петровичем и несколькими местными сербами, зашли на мусульманскую территорию как раз в то время, когда сербы готовились «что-то» взорвать у мусульман. Они едва оттуда выбрались, тем более что отличить сербов, как от мусульман, так и от хорватов и местному-то сложно, а русскому — тем более, учитывая схожесть языка и внешности.

Эта группа закончила свое существование весьма неожиданно, но в традиционном боснийском стиле. Инцидент начался из-за какой-то ерунды. Во время малозначительной вечеринки местная девушка, у которой «крыша несколько съехала» (по выражению Петра), взяла у них автомат и гуляла с ним по Гырбовице, что закончилось приходом военной полиции, которая начала будить спящих ребят обычной для них манерой — ногами. Естественно, что это не понравилось никому, и Витя отправился в полицию, раскрыв «Золю», из которой попытался выстрелить, но Леня успел ему сбить руку. Затем последовала тюрьма, в которой кто-то из них от безделья развалил решетку, но убегать не стал, а затем на БОВ (как я уже писал, это югославская версия советской БРДМ), их с вещами вывезли до Рогатицы, городка, расположенного в 150 км от Сараево, и там отпустили. Именно тогда у Лени и «Капельки» пропали паспорта, и они едва уехали домой. Их примеру последовал и Петя. Витя перешел сначала в сербский батальон на Требевиче, а затем, после короткой «командировки» в местную тюрьму, появился в составе Горажданской бригады. Петя с Леней позднее возвратились. Петр появился весной 1994 года в русском отряде (3-й РДО) у воеводы Алексича, а Леня возвратился весьма быстро. Он уже в июле 1993 года опять оказался в Республике Сербской, на этот раз — в составе отряда специальной бригады милиции, который базировался в г. Шековичи: пробыл там два с половиной месяца, участвовал в известной операции «Лукавац-93» в направлении горного массива Игман и поселка Тырново, где был ранен и контужен.

В январе 1994 года Леня появился в нашем 3-м РДО у Алексича и рассказал мне, что в Болгарии ему пришлось встретиться с каким-то сирийцем, воевавшим в мусульманском Сараево, в том числе на Озренской. Они с ним выпили пиво, разговорились, тот его даже в гости пригласил, но Леня отказался.

Район Еврейского кладбища из-за важности своего положения (как и Озренская улица) был местом особого внимания противника. Отсюда из нескольких бункеров сербской обороны открывался вид на центр неприятельского Сараево. Сюда же выходили фланги сербской обороны на Гырбовице. Сама Гырбовица оборонялась всего двумя, 2-м и 3-м пехотными батальонами — под командованием Ацо Петровича и Ковачевича соответственно. Каждый батальон насчитывал по 600–700 человек списочного состава. На практике же немалое количество из них находилось в самовольных отлучках, затягивавшихся до года. Часть их лишь числилась в списках подразделений. В третий батальон входили: чета Алексича, носившая официальное название ПОЧ («противооклопна чета» — противотанковая рота) и четыре пехотные четы, которые держали оборону улицы Београдской, находившейся на Гырбовице у подножия Требевича. От «Дебелого бырдо» линия обороны держалась двумя четами вдоль пути Луковице-Пале. Второй батальон, имевший в составе столько же чет, держал оборону от улицы Загребачка на Гырбовице, вдоль реки Миляцка до улицы Озренской.

Сербские силы были не велики: 4 танка, 4 ЗСУ М-53 «Прага» (спаренные 30-мм зенитными артиллерийскими установками и монтированные на бронированных грузовиках) — особо ситуацию изменить не могли.

Но на этом сербские силы не исчерпывались. Наша бригада носила название 1-я Новосараевская моторизованная бригада. В состав подразделения также входили 1-й пехотный батальон, державший фронт от горы Моймило до Добрыни и аэродрома; танковый и механизированный батальоны, стоявшие в Луковицах; зенитный и артиллерийский дивизионы; рота военной полиции и ряд подразделений. Численность нашей бригады доходила до 4–5 тысяч человек, оснащенных техникой и вооружением для ведения борьбы в данных условиях, и чего вполне хватило бы, чтобы дойти до центра Сараево или пересечь его.

Штаб нашей бригады находился в Луковице, в бывшей казарме ЮНА, носившей название «Слободан Принцип Сельо», штабной командный пункт расположился на высоте Павловац.

Все Сараево представляло сплошную линию фронта, снаряды и мины летели в обе стороны, и как следствие — были большие потери среди мирного населения. В дни праздников религиозного характера местное население собиралось на застолья, и зачастую на выстрелы в воздух расходовалось больше боеприпасов, нежели на боевых позициях.

Покинуть мусульманское Сараево было практически невозможно, единственным выходом были два подземных тоннеля под аэродромом, которые контролировались мусульманской полицией, не дававшей выхода никому без специального пропуска. Из сербской зоны выбраться было куда проще, так как отсутствовало военное положение.

В общине Ново-Сараево проживало около 15–20 тысяч сербов, что представлялось отличной мобилизационной базой. В данной войне бригады пополнялись боеспособным населением своей общины. Люди были привязаны к родным местам, что порождало поразительную «местечковость». Так, в отношениях между бойцами нашей бригады и 1-й Романийской очень часто на этой почве возникали проблемы, хотя их постоянные места проживания находились всего в 20 километрах.

Несмотря на это, сербы достойно держали оборону. «Мусульманское» Сараево с 250 тысячным населением имело 30–40 тысячное войско, а при необходимости могли быть мобилизованы дополнительные силы. Сербский же Сараево-Романийский корпус насчитывал не больше (а то и меньше) 20 тысяч человек, при населении 120 тысяч человек.

Мусульмане находились в преимущественном положении и, имея с позволения международного сообщества «свободу рук», могли нанести сокрушительный удар. Например, за 2–3 часа перебросить войска от фронта под Добоем на Сараевский фронт, тогда как сербам понадобилось бы для этого в 5 раз больше времени. То же относится и к Сараево, так как армия БиХ (Боснии и Герцеговины) с легкостью могла выставить против нашей бригады пять или шесть своих бригад, но наступления противника здесь не удавались, вплоть до самого Дейтонского соглашения. Даже в 1995 году сербы могли продвинуться дальше в городской зоне Сараево. Если взглянуть на район Гырбовицы, а также позиции на Озренской и Еврейском кладбище, то здесь два сербских батальона были окружены тремя неприятельскими бригадами. В сущности, эти бригады были легкопехотными, плохо оснащенные и с недостаточным снабжением. Но война шла в городских районах с многоэтажными зданиями, где танки и «Праги» сербов вряд ли играли большую роль. Пара гранат порой здесь решала намного больше. У противника, впрочем, так же было несколько танков на все Сараево. То, что мусульманская армия не могла взять Гырбовицу, говорит не о недостатке храбрости ее солдат, а скорее, подтверждает недальновидность генералов и политиков. Если бы противник захватил район Еврейского кладбища и улицы Озренской, то он бы вышел на участок мемориального комплекса Враца, где сербских домов было не так уж и много, а значит, сопротивление было бы оказано слабое. Этими действиями они бы отсекли единственную асфальтированную дорогу Луковице-Пале, а сербские села Петровичи и Миливичи оказались в зоне их досягаемости, в глубоком котловане.